В декабре прошлого года и в конце марта года нынешнего в Камерном зале ММДМ состоялись два клавирабенда, в которых выступили три пианиста: в рамках проекта фестиваля «Арт-ноябрь» сезона 2012—2013 «Все симфонии Бетховена в транскрипции для фортепиано Ф. Листа» были представлены ещё четыре симфонии великого немецкого композитора.
21 декабря прозвучали 4-я и 5-я симфонии — обе в исполнении Кристофера Тейлора (США), а 24 марта — 6-я симфония в исполнении Андрея Гугнина и 7-я симфония в исполнении Петра Лаула. Напомню, что первые три симфонии были представлены на первом концерте этого цикла 9 ноября 2012 года Вячеславом Грязновым, Алексеем Черновым и Юрием Фавориным.
Ференц Лист — великий виртуоз, но к симфониям Бетховена он отнёсся прежде всего как великий музыкант.
Он взял из них самое главное: тематическое разнообразие, смелые гармонии, богатую фактуру, структурность, стройную форму.
Антон Григорьевич Рубинштейн полагал, что если симфоническое произведение нельзя рассмотреть и изучить, играя его на рояле, то это означает, что в нём мало музыки. Если ликвидация оркестрового наряда приводит к ощущению утраты важной интеллектуальной составляющей, то это означает, что она заключалась не в «специально музыкальном достоинстве» произведения, а во внешних эффектах.
Транскрипции Листа как раз и позволяют преподнести музыкальные достоинства симфоний Бетховена при исполнении их на рояле,
поэтому великий Лист доказывает своей уникальной работой правоту великого Рубинштейна.
В своё время выдающийся бетховенист А. Шнабель шутил, что с годами сама мысль об исполнении сонат (сонат, даже не симфоний!) Бетховена десятью пальцами на клавиатуре из сотни клавиш кажется ему всё более странной и даже нелепой. Что уж говорить о симфониях, тем более, что клавиш у рояля не сотня, а всего лишь 88?
И всё же это чудо возможно, если за его реализацию берутся настоящие профессионалы.
Итак, 21 декабря 2012 года в Камерном зале ММДМ играл
Кристофер Тейлор — американский пианист, философ и профессор математики, уникальная универсальная личность.
Тейлор уже известен московской публике, так как некоторое время назад поразил её воображение исполнением «36 вариаций» на тему чилийской рабочей песни, принадлежащих перу Фредерика Ржевски, поэтому от Тейлора ожидали очередной порции музыкальных откровений, и эти ожидания вполне оправдались.
Тейлору можно простить многое из того, что иным пианистам никогда прощено не будет, потому что
в его игре есть нечто такое, что заставляет с интересом выслушивать всё, что он делает за роялем, и даже мириться с техническими недостатками.
Справедливости ради нужно отметить, что пианист не был в полной мере готов к этому концерту, но самое поразительное, что даже теми ошибками, которые он допускал на своём клавирабенде, он его не погубил.
Наоборот, все были в восторге!
Было вполне очевидно, что память пианисту ничуть не изменяла и работала бесперебойно, но вот работа рук не всегда поспевала за памятью, и не во всех моментах она была достаточно пластичной и точной. Допускаю, что пианист, понадеявшись на свою уникальную память, недостаточное внимание уделил механике игры. Что ж, философу простительно!
Когда он появился перед публикой в песочного цвета пиджаке с красным платком в кармашке и в таких же весёленьких ботинках, некоторые слушатели пришли в недоумение и успели пожалеть, что не пошли на какой-нибудь другой концерт.
Но уже через несколько минут все сожаления испарились, как будто их и не было, а публика с головой погрузилась в бетховенский мир, вдохновенно воссоздаваемый в звуке замечательным музыкантом-философом. Вот так играют на рояле математики!
Конечно, пианистам, игравшим как на предыдущем, так и на последующем концерте данного цикла, было проще: каждый исполнил только одну симфонию. Могу предположить, что Тейлор пожелал играть клавирабенд целиком, ни с кем его не деля, и, в общем, это вполне по силам человеку, играющему Вариации Ржевски и «XX взглядов» Мессиана! По всей видимости, остальные его увлечения и служебные обязанности помешали ему в этот раз нормально подготовиться.
Но самое парадоксальное, что в публике никто не ощутил себя «обделённым»!
Было предельно ясно, что именно он хотел сказать своей игрой, и хотя пианист в некоторых местах запинался, сам замысел был преподнесён вполне внятно.
Бетховенские симфонии под его руками предстали во всём своём величии, стройности и мощи:
типично бетховенские предельно острые динамические контрасты, богатство полифонии, необычайное для рояля тембровое разнообразие, позволявшее преподнести и самые сложные полифонические переплетения, и имитировать оркестровые тембры — всё это присутствовало в игре Тейлора. Бог свидетель,
за такие духоподъёмные моменты можно простить земное человеческое несовершенство исполнителя.
24 марта в Камерном зале ММДМ в рамках того же концертного цикла играли Андрей Гугнин и Пётр Лаул.
Андрей Гугнин замечательно исполнил 6-ю («Пасторальную») симфонию Бетховена, полностью оправдав своей игрой авторское наименование.
Казалось бы, именно это произведение должно было больше остальных бетховенских симфоний «пострадать» в результате приспособления музыкального материала к возможностям рояля и неминуемого «раздевания», лишившего его оркестрового облика оригинала.
Но нет! Гугнин очень хорошо подготовился к своему выступлению, тщательно подобрал звуковой наряд для каждой части,
продемонстрировал великолепную пианистическую выделку и профессиональное владение фортепианным звуком.
Любопытно, что частые авторские повторения однотипного материала, в иных неумелых руках больше напоминающие радикальные приёмы композиторского «минимализма» конца XX — начала XXI века, отнюдь не выглядели в подаче А. Гугнина назойливо-раздражающими, а наоборот, они позволяли пианисту компоновать из них протяжённые, наполненные жизнью и звуковым разнообразием периоды, выстраивающиеся в свою очередь в масштабные формы, образующие как отдельные части симфонии, так и её структурное целое, философически отсылающее к контурам человеческого макромира.
6-я симфония громадна, но при этом (в сравнении с другими бетховенскими симфониями) довольно однородна по настроению, если не считать контрастный эпизод «грозы», великолепно, кстати, поданный исполнителем — без лишнего виртуозничанья и грохотания, но бурно, художественно убедительно и стильно.
Думаю, не ошибусь, если назову это исполнение большой творческой удачей Андрея Гугнина.
Прежде чем рассказать о выступлении Петра Лаула, хочу поведать, какая детективная история этому концерту предшествовала.
Дата его (по инициативе администрации концертного зала) была смещена на 2 дня назад, когда все планы артистов уже были свёрстаны, и это привело к непредсказуемым последствиям.
Накануне, 23 марта, Пётр Лаул, концертировавший в Европе, сообщил из Женевы, что прилетит в Москву в 16 часов в день концерта, если с полётами все будет нормально. Как назло, 24 марта по Москве пронёсся мощный снежный буран, и сложилось полное впечатление, что из-за нелётной погоды мы останемся без 7-й симфонии.
Организаторы сидели, как на иголках.
И всё же Пётр успел на концерт: он прилетел через Париж в Шереметьево в 17 часов, так как самолёт опоздал на час из-за бурана, а в Камерном зале ММДМ пианист появился в 18 часов 20 минут, в результате чего порепетировать удалось ему всего лишь минут 10, а в предыдущий раз Пётр дотрагивался до симфонии 19 марта. Ситуация экстремальная!
То ли по причине особо тщательной подготовки, то ли по той причине, что пианист, «попав с корабля на бал», был на взводе и сумел перехватить заряд европейского бурана,
Пётр Лаул буквально извергал творческую энергию, как вулкан: он мобилизовал весь свой профессионализм и играл с полной пианистической и художественной отдачей,
продемонстрировав замечательное понимание оркестровой природы этой обработки, разнообразие тембров, изумительно тонкие и сложные педальные эффекты, когда сразу несколько фактурных слоёв идут один поверх другого — и без грязи, прозрачно, когда всё прослушивается.
Какие были глубокие, смелые, но очень логичные цезуры!
Пианист не боялся полностью снимать в нужных местах звучание, потому что ни на секунду не терял логику развития, ни на мгновение не прерывавшуюся. И как виртуозно в пианистическом отношении был подан материал, в каких плотных темпах!
По словам самого пианиста, он сознательно предпочел «фресковую» манеру подачи материала.
Кроме того, кое-что ему пришлось немного поменять в листовском тексте как в сторону разумного упрощения фактуры в одних местах, так и в сторону её усложнения в других с целью приближения к подлиннику Бетховена (кстати сказать, Юрий Фаворин поступал так же), ибо кое-какие детали Лист почему-то выпустил. Главной целью текстуальных изменений была элементарная исполнимость на рояле в тех темпах, в которых симфония идет в оркестре.
Всё это по-настоящему захватывало, а энергетика финала поражала воображение. Кроме того,
музыкант великолепно ощущал и подавал форму целого, немного по-своему сомкнув фактически 3-ю и 4-ю части в единый завершающий массив,
хотя и показав особенности каждой из этих частей. Финал получился настоящим «итогом» всего предыдущего, а это редко получается даже у дирижёров.
Пожалуй, никогда ещё не приходилось слышать столь блистательное звуковое воплощение этой обработки, а по силе художественного воздействия исполнение Петра Лаула можно поставить рядом с трактовкой Юрия Фаворина, ранее блистательно сыгравшего в этом цикле концертов 3-ю симфонию.
Пианист имел громадный успех: я сбился по счёту, так много раз ему пришлось выходить на аплодисменты, а зал всё не унимался.
И даже когда Лаул сыграл на бис умиротворённое «Шествие Эльзы» из оперы «Лоэнгрин» Вагнера-Листа, зал не собирался расходиться и ожидал чего-то ещё, и если бы пианист не забрал букет и не ушёл со сцены, его продолжали бы вызывать с целью извлечения следующего биса!
Это был настоящий успех — шумный, бурный. И
это был настоящий Бетховен — прежде всего Бетховен, а не Лист, как, собственно, и задумал сам Ференц Лист.
Резюмируя сказанное, хочется добавить, что выступления Кристофера Тейлора, Андрея Гугнина и Петра Лаула продолжили и развили успех цикла симфоний Бетховена-Листа, столь успешно начатый Вячеславом Грязновым, Алексеем Черновым и Юрием Фавориным, подарив московской публике массу самых ярких впечатлений.
