Symphony No. 7 (A-dur), Op. 92
Послушать
Бостонский симфонический оркестр (дирижёр: Эрих Лайнсдорф)
Запись 1966 года
I часть. Poco sostenuto; Vivace
II часть. Allegretto
III часть. Presto
IV часть. Allegro con brio
Состав оркестра: 2 флейты, 2 гобоя, 2 кларнета, 2 фагота, 2 валторны, 2 трубы, литавры, струнные.
История создания
Лето 1811 и 1812 годов Бетховен по совету врачей проводил в Теплице — чешском курорте, славящемся целебными горячими источниками. Глухота его усилилась, он смирился со своим ужасным недугом и не скрывал его от окружающих, хотя и не терял надежды на улучшение слуха. Композитор чувствовал себя очень одиноким; многочисленные любовные увлечения, попытки найти верную, любящую жену (последняя — Тереза Мальфати, племянница его врача, которой Бетховен давал уроки) — все закончилось полным разочарованием. Однако много лет им владело глубокое страстное чувство, запечатленное в загадочном письме от 6—7 июля (как установлено, 1812 года), которое на следующий день после смерти композитора было найдено в потайном ящике. Кому оно предназначалось? Почему оказалось не у адресата, а у Бетховена? Этой «бессмертной возлюбленной» исследователи называли многих женщин. И прелестную легкомысленную графиню Джульетту Гвиччарди, которой посвящена Лунная соната, и ее кузин, графинь Терезу и Жозефину Брунсвик, и женщин, с которыми композитор познакомился в Теплице — певицу Амалию Зебальд, писательницу Рахиль Левин, и т.д. Но загадка, как видно, не будет разрешена никогда...
В Теплице произошло знакомство композитора с величайшим из современников — Гёте, на тексты которого он написал немало песен, а в 1810 году — музыку к трагедии «Эгмонт». Но и она не принесла Бетховену ничего, кроме разочарования. В Теплиц под предлогом лечения на водах съехались многочисленные правители Германии на тайный конгресс, чтобы объединить свои силы в борьбе с Наполеоном, подчинившим себе немецкие княжества. Среди них был и герцог Веймарский в сопровождении своего министра, тайного советника Гёте. Бетховен писал: «Придворный воздух нравится Гёте больше, чем это надлежит поэту». Сохранился рассказ (его достоверность не доказана) романтической писательницы Беттины фон Арним и картина художника Ремлинга, рисующие прогулку Бетховена и Гёте: поэт, отойдя в сторону и сняв шляпу, почтительно склонился перед князьями, а Бетховен, заложив руки за спину и дерзко вскинув голову, решительно идет сквозь их толпу.
Работа над Седьмой симфонией была начата, вероятно, в 1811 году, а закончена, как гласит надпись в рукописи, 5 мая следующего года. Она посвящена графу М. Фрису, венскому меценату, в доме которого Бетховен часто выступал как пианист. Премьера состоялась 8 декабря 1813 года под управлением автора в благотворительном концерте в пользу воинов-инвалидов в зале Венского университета. В исполнении участвовали лучшие музыканты, но центральным произведением концерта была отнюдь не эта «совсем новая симфония Бетховена», как объявляла программа. Им стал финальный номер — «Победа Веллингтона, или Битва при Виттории», шумная батальная картина, для воплощения которой не хватило оркестра: он усилен двумя военными оркестрами с громадными барабанами и специальными машинами, воспроизводившими звуки пушечных и ружейных залпов. Именно это сочинение, недостойное гениального композитора, имело потрясающий успех и принесло невероят ную сумму чистого сбора — 4 тысячи гульденов. А Седьмая симфония прошла незамеченной. Один из критиков назвал ее «сопровождающей пьесой» к «Битве при Виттории».
Вызывает изумление, что эта сравнительно небольшая симфония, теперь столь любимая публикой, кажущаяся прозрачной, ясной и легкой, могла вызвать непонимание музыкантов. А тогда выдающийся фортепианный педагог Фридрих Вик, отец Клары Шуман, считал, что лишь пьяница мог написать такую музыку; директор-основатель Пражской консерватории Дионис Вебер объявил, что автор ее вполне созрел для сумасшедшего дома. Ему вторили французы: Кастиль-Блаз назвал финал «музыкальным сумасбродством», а Фетис — «порождением возвышенного и больного ума». Зато для Глинки она была «непостижимо прекрасной», а лучший исследователь творчества Бетховена Р. Роллан писал о ней: «Симфония ля мажор — само чистосердечие, вольность, мощь. Это безумное расточительство могучих, нечеловеческих сил — расточительство без всякого умысла, а веселья ради — веселья разлившейся реки, что вырвалась из берегов и затопляет все». Сам же композитор ценил ее очень высоко: «Среди лучших моих сочинений я с гордостью могу указать на ля-мажорную симфонию».
Итак, 1812 год. Бетховен борется с все возрастающей глухотой и превратностями судьбы. Позади трагические дни Гейлигенштадтского завещания, героическая борьба Пятой симфонии. Рассказывают, что во время одного из исполнений Пятой находившиеся в зале французские гренадеры в финале симфонии встали и отдали честь — настолько он проникнут духом музыки Великой Французской революции. Но разве не те же интонации, не те же ритмы звучат в Седьмой? В ней — удивительный синтез двух ведущих образных сфер симфонизма Бетховена — победно-героического и танцевально-жанрового, с такой полнотой воплощенного в Пасторальной. В Пятой были борьба и достижение победы; здесь — утверждение силы, мощи победивших. И невольно возникает мысль, что Седьмая — огромный и необходимый этап на пути к финалу Девятой симфонии. Без апофеоза, созданного в ней, без прославления поистине всенародной радости и мощи, которое слышится в неукротимых ритмах Седьмой, Бетховен, наверное, не смог бы прийти к знаменательному «Обнимитесь, миллионы!».
Музыка
Первая часть открывается широким величественным вступлением, самым углубленным и развернутым из написанных Бетховеном. Неуклонное, хотя и медленное нарастание подготавливает последующую поистине захватывающую картину. Тихо, еще затаенно звучит главная тема с ее упругим, словно туго скрученная пружина, ритмом; тембры флейты и гобоя придают ей черты пасторальности. Современники упрекали композитора за слишком простонародный характер этой музыки, ее деревенскую наивность. Берлиоз увидел в ней рондо крестьян, Вагнер — крестьянскую свадьбу, Чайковский — сельскую картину. Однако в ней нет беззаботности, легкого веселья. Прав А. Н. Серов, употребивший выражение «героическая идиллия». Особенно ясно это становится, когда тема звучит во второй раз — уже у всего оркестра, с участием труб, валторн и литавр, ассоциируясь с грандиозными массовыми плясками на улицах и площадях революционных французских городов. Бетховен упоминал, что, сочиняя Седьмую симфонию, представлял себе вполне определенные картины. Может быть, это и были сцены грозного и неукротимого веселья восставшего народа? Вся первая часть пролетает как вихрь, словно на одном дыхании: единым ритмом пронизаны и главная и побочная — минорная, с красочными модуляциями, и фанфарная заключительная, и разработка — героическая, с полифоническим движением голосов, и живописно-пейзажная кода с эффектом эха и перекличкой лесных рогов (валторны). «Нельзя передать словами, до чего это бесконечное разнообразие в единстве изумительно. Только такие колоссы, как Бетховен, могут справиться с подобной задачей, не утомив внимания слушателей, ни на минуту не охладив наслаждения...» — писал Чайковский.
Вторая часть — вдохновенное аллегретто — одна из замечательнейших страниц мирового симфонизма. Снова господство ритма, снова впечатление массовой сцены, но какой контраст по сравнению с первой частью! Теперь это ритм траурного шествия, сцена грандиозной похоронной процессии. Музыка скорбная, но собранная, сдержанная: не бессильная скорбь — мужественная печаль. В ней — та же упругость туго скрученной пружины, что и в веселье первой части. Общий план перемежается более интимными, камерными эпизодами, сквозь основную тему словно «просвечивает» нежная мелодия, создавая светлый контраст. Но все время неуклонно выдерживается ритм маршевой поступи. Бетховен создает сложную, но необыкновенно стройную трехчастную композицию: по краям — контрапунктические вариации на две темы; в середине мажорное трио; динамическая реприза включает фугато, приводящее к трагической кульминации.
Третья часть — скерцо — воплощение буйного веселья. Все мчится, стремится куда-то. Мощный музыкальный поток полон бушующей энергии. Дважды повторенное трио основано на австрийской песне, записанной самим композитором в Теплице, и напоминает наигрыш гигантской волынки. Однако при повторении (tutti на фоне литавр) звучит как величественный гимн огромной стихийной силы.
Финал симфонии представляет собой «какую-то вакханалию звуков, целый ряд картин, исполненных беззаветного веселья...» (Чайковский), он «воздействует опьяняюще. Льется огненный поток звучаний, как лава испепеляя все, что ему противится и встает на пути: пламенная музыка увлекает за собой безоговорочно» (Б. Асафьев). Вагнер назьшал финал дионисийским празднеством, апофеозом танца, Роллан — бурной кермессой, народным праздничным гуляньем во Фландрии. Поразительно слияние самых разных национальных истоков в этом буйном круговом движении, объединяющем ритмы танца и марша: в главной партии слышатся отголоски плясовых песен Французской революции, в которые вкрапливается оборот украинского гопака; побочная написана в духе венгерского чардаша. Таким празднеством всего человечества заканчивается симфония.
Л. Михеева
В 1812 году Бетховен выпустил в свет две симфонии — последние произведения в этом жанре, относящиеся к «зрелому» периоду. Тема радостного прославления жизни, веселья, юмора нашла в каждой из них ярко индивидуальное преломление. В обеих господствует стихия танца, трактованная в каждой совершенно по-разному.
Интерес к образам народно-национального искусства, к поэтизации бытового танца ярко проявился в Седьмой симфонии A-Dur (ор. 92). Вагнер назвал это произведение «апофеозом танца». Действительно, поэзия танца (то есть коллективно организованного ритмического движения) воплощена в каждой ее части. «Непостижимо прекрасная», по словам М. И. Глинки, Седьмая симфония выделяется своей оригинальностью и очарованием. А. Н. Серов усматривал в ней «героическую идиллию».
Симфонию открывает свободно построенное вступление. Глубокое чувство томления охватывает слушателя при первых протяжных, вибрирующих звуках гобоя, поющего мотив волшебной красоты; по своей тембровой характеристике и общему художественному строю он предвосхищает мотив волшебного рога Оберона, ставшего для следующего поколения символом образа прекрасной романтической мечты в музыке:
Романтизированный облик вступления неразрывно связан с темброво-колористнической сферой, с протяжным и искрящимся звучанием деревянных духовых инструментов.
Примечателен здесь и другой важнейший выразительный элемент — «шорох» струнных, постепенно разрастающийся до оркестрового fortissimo. Из этого фона, путем на редкость изобретательного преобразования тематизма, рождается главная тема первой части: она как бы вырастает из звука ми, которым завершается развитие вступления и который играет роль «соединительной интонации» внутри всего цикла (этот же звук будет обыгрываться композитором и в теме Allegretto и в главной теме финала):
Подобно Allegro Пятой симфонии, Vivace Седьмой является примером гениального конструктивного мастерства. Музыка пронизана единой ритмической «ячейкой». Все ее темы благодаря мотивно-ритмическому единству воспринимаются как варианты главной.
Полный солнечного блеска колорит обусловлен также особенностями инструментовки. Порывая с оркестровыми принципами музыки XVIII века, Бетховен главное место отводит здесь не струнной, а духовой группе, особенно же деревянным духовым инструментам (Эпизодическое «чистое» звучание струнной группы хотя и встречается (в разработке, репризе и коде), но только как элемент контраста или как подступ к оркестрово-динамическому нарастанию.).
Светотеневой эффект в цикле создает меланхолическое Allegretto — одно из прекраснейших бетховенских творений. В полной гармонии с танцевальным характером всей музыки, оно тоже основывается на ритме строго организованного движения. Но, в отличие от других частей, Allegretto воплощает образ не жизнерадостного танца, а траурного шествия. Это как будто балетный вариант похоронного марша — танец, изображающий «красоту человеческого горя».
Бетховен достигает в этой части огромного драматизма. Два контрастных и взаимно усиливающихся приема, данных одновременно, определяют своеобразие замысла Allegretto: с одной стороны, неизменная повторность, с другой — непрерывное развитие, разрастание тематизма.
Главная тема Allegretto, похожая на немецкую народную песню, поражает своей простотой. Ее мелодия, неизменно возвращающаяся к звуку ми, который встречается в тематизме других частей, ее неуклонно повторяемый ритм создают впечатление внутренней скованности, неумолимости. Но в средних голосах уже заложен контрастный элемент движения:
В этой теме Бетховен обобщает интонационные особенности образов смерти и рока, вошедшие в музыку со времен глюковской «Альцесты» (хор подземных духов). Впоследствии эти же интонации прозвучат в песне Шуберта «Смерть и девушка», в похоронном марше сонаты b-moll Шопена, в «Смерти Озе» из «Пер Гюнта» Грига.
В Allegretto Седьмой симфонии господствует ритм маршевой поступи. Ни интонации причитания или плача, ни моменты лирического раздумья (как, например, в «Похоронном марше» Третьей Симфонии) — ничто не нарушает ее ритмической пульсации. Изумительная конструктивная строгость и симметрия формы Allegretto как в деталях, так и в крупном плане выдержана и подчеркнута от начала до конца (Allegretto написано в сложной трехчастной форме с мажорным средним эпизодом и мажорной кодой. При этом крайние части развиваются как тема с вариациями. Симметрия формы подчеркивается своеобразным приемом обрамления (тонический квартсекстаккорд у духовых в начале и в конце произведения).). Но именно в сочетании с размеренной периодичностью структуры метроритма, с неизменным и нерушимым повторением самой темы динамика разрастания достигает ошеломляющего эффекта. От прозрачного pianissimo контрабасов и виолончелей звучание темы постепенно приходит к густому tutti, охватывающему все оркестровые регистры.
Одновременно тема мелодически усложняется. Из среднего голоса выделяется подголосок, который приобретает значение самостоятельной темы, равноценной по своей художественной яркости первой:
В дальнейшем обе линии образуют своеобразный контрапункт. Принципы формообразования Allegretto близки «двухтемному» финалу «Героической симфонии». Подобное сочетание «остинатности» и вариационного развития подтверждает маршево-ритуальный характер музыки.
В динамической репризе, следующей за мечтательным мажорным средним эпизодом, главная тема подвергается фугированному развитию.
Тонкость и совершенство конструктивного замысла сочетаются в Allegretto с лирической непосредственностью и обаянием.
В третьей части Presto многое предвосхищает феерическое скерцо романтиков. Все в этой части ярко и художественно значительно: легкая, полная игрового движения мелодия, искрящаяся инструментовка и красочные гармонические и тональные эффекты (F-dur — A-dur, F-dur — D-dur), необычный для скерцо масштаб симфонического развития. Резкий контраст образуют главная скерцозная тема и солнечная тема трио, основанная на широком мелодическом вздохе:
В трио использована австрийская крестьянская песня, записанная Бетховеном в Теплице.
Народно-жанровый финал завершает симфонию. Массивная инструментовка, танцевальные темы (в том числе венгерско-цыганская мелодия во второй теме), острые ритмы с своеобразными эффектами синкопирования создают картину безудержного народного веселья, буйной пляски. П. И. Чайковский характеризовал финал как «вакханалию звуков, целый ряд картин, исполненных беззаветного веселья, счастья, довольства жизнью».
В. Конен
