Алексей Любимов исполнил 24 прелюдии Дебюсси
21 февраля в Малом зале Московской консерватории состоялся клавирабенд Алексея Любимова, на сей раз игравшего на современном концертном рояле и повторившего одну из самых удачных своих программ последних лет — 24 Прелюдии Клода Дебюсси.
Нет нужды представлять одного из самых необычных наших клавиристов.
Знаток и мастер игры на всевозможных клавишных инструментах, Любимов давно уже завоевал известность как в узком кругу профессионалов и любителей старинной музыки, как в ещё более узком кругу любителей авангарда XX века и ультрасовременной музыки, так и в самых широких кругах публики, интересующейся базовым классическим репертуаром (включающим наиболее известные произведения мировой клавирной литературы, временные границы создания которых простираются в глубь времён, условно говоря, не далее Баха, а ближе к нашим дням — не далее и не радикальнее Прокофьева и Шостаковича).
Пожалуй, даже зрелый Стравинский, Хиндемит, Хинастера, не говоря уже о Шёнберге и Кшенеке, а тем более, о старинных клавесинистах, напрочь выпадают из этого списка наиболее востребованных произведений. В этом есть и свой резон, есть и объективные, и субъективные причины такого положения дел.
В этом смысле вполне очевидно, что Любимов в репертуарных своих устремлениях — в своём интересе к крайностям, то есть к старине и сегодняшнему дню — вполне может быть сопоставлен с Марией Юдиной и Гленном Гульдом.
Но, как выяснилось с годами, Любимову подвластен гораздо более широкий репертуарный спектр.
Творческий путь Любимова был довольно необычен. Ещё обучаясь в ЦМШ в классе легендарной Анны Артоболевской, музыкант проявлял особый интерес к той музыке, традиции исполнения которой либо ещё не устоялись в силу её новизны, либо наоборот — к нашему времени уже утрачены в силу её «древности».
Понятно, что исполнение того и другого требует особой фантазии и умения осуществлять творческий поиск, а также больших знаний, пытливого ума и, конечно, изрядной доли фанатизма. И природа сполна одарила Алексея Любимова всеми этими качествами, а фанатизмом даже с избытком, с учётом, конечно, его музыкальности и двигательной одарённости. Уже вполне сложившейся творческой личностью Любимов поступил в класс Генриха Нейгауза, который заканчивал уже под руководством его ученика Льва Наумова после смерти старшего мэтра.
Любимовский фанатизм проявился, в частности, в том, что на заре своей карьеры музыкант часто исполнял радикальные ультрасовременные (на тот момент) сочинения и очень плотно интересовался этой сферой.
Любимов настолько глубоко погрузился в неё, что, казалось, все занятия в ЦМШ и в МГК послужили лишь делу укрепления его музыкального профессионализма, но не интереса к классическому «мейнстриму», интересовавшему широкую публику.
И вдруг зазвучали целые клавирабенды, включавшие произведения авторов, которых Любимов, безусловно, изучал в ЦМШ и в Консерватории под наблюдением своих педагогов, но которые до поры до времени словно подспудно вызревали в нём, прорвавшись, наконец, на волю вереницей вполне «обычных» концертных программ. На многих из них ещё в советские времена присутствовал и я.
Одной из таких — годами выпестованных — программ являются и 24 прелюдии Дебюсси,
исполняемые на протяжении одного вечера и дополняемые бисами. Любимов давно уже записал на диски и не впервые публично играл этот цикл: так, клавирабенд 21 февраля очень рекомендовал посетить другой наш выдающийся пианист — Сергей Кузнецов, который присутствовал на предыдущем представлении этой программы Любимовым и который сам является выдающимся исполнителем произведений Дебюсси.
К такой рекламе полезно прислушаться: если бы такие рекомендации можно было получить в каждом случае, то мы никогда не ошибались бы с выбором концерта!
Алексей Любимов выступает в Москве довольно регулярно,
и, как мне кажется, в наше время не реже, чем в былые годы. Он часто появляется с современными сочинениями и разным авангардом, но он же выступает со старинными клавесинистами, Бетховеном, Моцартом, Скрябиным, Шопеном — вот и с Дебюсси тоже, хотя этими авторами список не исчерпывается.
Я его, конечно, предпочитаю слушать в классическом репертуаре, потому что именно в нём, на мой взгляд, проявляются лучшие его пианистические свойства, которые как раз и позволяют отнести его к школе Нейгауза. Как известно, Генрих Густавович обожал музыку Дебюсси, считал автора безусловным гением и не только сам охотно играл его сочинения, но и задавал их своим ученикам. Недаром же рецензируемый клавирабенд Любимова, посвящённый памяти Нейгауза, целиком состоял из произведений Дебюсси!
Мысль о сравнении любимовского Дебюсси с несколько дней тому назад игранным фаворинским приходила не только мне,
потому что ввиду близости этих событий такое сравнение напрашивается. Мне представляется, что Дебюсси у Юрия Фаворина более современный, ибо для него это уже классика, а для Любимова, который как музыкант формировался ещё в те времена, когда этот композитор в русской исследовательской литературе фигурировал чуть ли не в качестве «современного автора», Дебюсси ещё сохраняет аромат новизны.
Фаворин подавал Дебюсси очень сдержанно, без малейшей и столь привычной нам по прослушивании отечественных пианистов романтизации, что, в частности, не позволило сказочному Пёку предстать в облике весёлого эльфа-шалуна: он получился слишком серьёзным, солидным и был начисто лишён игривости.
У Любимова же Пёк выглядел в точности таким, каким мы его привыкли и всегда хотели бы воспринимать:
игривым и шаловливым волшебным существом, а «Фейерверк» выглядел у него лучезарно-искрящимся.
Как мне представляется, нейгаузовское в Дебюсси под руками Любимова проявляется в том, что этот автор у него слегка романтизирован: некоторые моменты звучали совершенно по-шопеновски, то есть такая исполнительская стилистика используется более широко и не является чисто дебюссистской. Но она очень импозантно слушается и в Дебюсси тоже.
Однако Любимов пошёл дальше и не остановился на романтически понятом Дебюсси:
у пианиста не только яркая звуковая палитра, но и более смелое смешение красок, изумительное туше, плавные пассы,
когда он то ли дирижирует, то ли демонстрирует скрябинские «линии ласк», бережно касаясь клавиш. Во многих случаях — игра «от клавиатуры», разнообразная педаль (полупедаль, четвертьпедаль).
У Любимова даже рояль звучал в Малом зале консерватории негулко и совершенно по-другому, нежели у пианистов с более «честным» прикосновением к клавишам.
Любимов вообще не любит форсировать звучность ни в Бетховене, ни в Шопене, ни в Скрябине, и Дебюсси такая манера игры тоже очень подходит.
Отдельные номера программы были разделены большими паузами, в которых пианист сосредотачивался и словно пытался предощутить настроение, звучание и темп следующей пьесы.
Любопытный психологический штрих:
Любимов то ли случайно пропустил, то ли нарочно оставил прелюдию «Девушка с волосами цвета льна» на конец концерта.
Уже сыграв на бис «Остров радости», Любимов вдруг сказал в зал, что его «мучает совесть, что он не сыграл одну прелюдию». И тут же сыграл её, полностью замкнув программу своего выступления.
По окончании выступления слушатели делились впечатлениями и пришли к выводу, что
концерт стал для них важным уроком мастерства и вдохновения: было вполне очевидно, что музыкант явился к нам из «золотого века русского пианизма»
— из 30—60-х годов XX века — и донёс до нас живое дыхание эпохи, в свою очередь восходящей через учителей Любимова к ещё более ранним временам.
В следующем году Алексею Любимову исполнится 70, а виртуозность его — в широком смысле этого слова — до сих пор высшего класса: пианизм в полном порядке, а уж о концептуальной стороне и о звуковом мастерстве можно не говорить, это слышно и ясно без лишних слов.
