Невероятно грустно перечитывать это интервью перед публикацией. С Александром Рахманиновым мы были знакомы очень давно и в разговоре он, как всегда, непрерывно острил, фонтанировал энергией, говорил дерзости в адрес авторитетов, совершено сознательно эпатировал собеседника. Вслух мечтал и строил планы на будущее. Осознать то, что перед тобой восьмидесятилетний человек было совершенно невозможно, столько в нём было подростковой дерзости, спортивной подтянутости, ясности ума, цепкости памяти, педантичности в делопроизводстве, куртуазности в общении с дамами и никогда не дремлющего юмора.
Его, сказанное игривом тоном «вот когда я умру», воспринималось, как очередная шутка.
Беседа, фрагменты которой (некоторые пассажи публиковать рука не поднимается: пришлось оставить их за скобками до поры до времени) вы сегодня прочтёте, состоялась 30-го августа 2012 года на веранде отеля во французском городе Анси, куда Александр с супругой приехали в качестве гостей на фестиваль, организованный их друзьями Денисом Мацуевым и Андреем Чеглаковым.
В разговоре он перебирал и показывал лежащую перед ним стопку папок, в которых были подколоты контракты с концертными залами по всему миру. Он находился в разгаре подготовки праздненств юбилейного года своего деда Сергея Васильевича Рахманинова.
Год 2013 — одновременно юбилей рождения, смерти и окончание наследственных прав.
Последний раз Александр организовывал концерты, после чего он переставал получать авторские отчисления за исполнение музыки деда.
Рок или фатум ужасал древних греков: об этом писал ещё Гомер. Буквально накануне первого гала-концерта Рахманинова в Польше, куда уже были куплены билеты на самолёт, Александр за завтраком вдруг начал сползать на пол на глазах у жены Ирины. «Саша, перестань меня разыгрывать», — испугалась она, но через секунду поняла, что нужно вызывать скорую медицинскую помощь.
Судя по всему оторвался тромб, и пока врачи больницы в Люцерне поняли, что у них нет необходимых мощностей, пока его транспортировали в Берн... Спасти его не удалось.
В интервью Александр в свойственной ему манере общения рассказывает о детях, которые понятия не имеют, чьи они правнуки,
по крайней мере, совершенно этим не интересуются, рассказывает о своём фонде и своём стиле делопроизводства и о планах на юбилейный год.
После его смерти выяснилось, что многие контракты не проплачены, кто из наследников что унаследует и как решит своим наследством распорядиться, пока не понятно. Насколько исполнится планов громадьё на юбилейный год, мы увидим по ходу событий.
Очень жаль, что мы больше никогда не пообщаемся с Александром. Это был потрясающий человек, ни на кого не похожий и очень переданный делу исполнения музыки Сергея Васильевича.
* * *
— В прошлом году Вы очень интересно рассказывали об истории распространения музыки Рахманинова в Европе.
— Где-то три-четыре месяца назад произошли резкие перемены. Вдруг начали приходить в огромных количествах предложения о проведении юбилейных мероприятий, но без какого-либо участия с моей стороны.
— Из России?
— Нет. Из Южной Америки.
— Неужели только три-четыре месяца?
— Раньше нужно было настойчиво звонить, встречаться, предлагать. Конечно, сейчас работать легче, чем в девяносто третьем году, но тем не менее. Не бывает так, чтобы всё само падало с неба.
Мы приближаемся к 2013 году, когда исполняется 140 лет со дня рождения и 70 лет со дня его смерти, и организаторы концертов понимают, что тут можно провести очень интересные мероприятия.
— Везде будет проводиться год Рахманинова?
— Да, везде. Вот я вам сейчас покажу программу на будущий год (листает объёмное досье). Вот видите: в Париже в зале Плейель, в Тулузе, Лозанне, Люцерне, Женеве, Казани, в Америке, четыре дня фестиваля в Равенне, потом в Брюсселе ещё два раза, потом в Вене, вот новые договоры из Южной Африки. Мы хотим в програмке каждого концерта, публиковать программу на весь год.
— А вы её сейчас опубликуете в интернете, или она ещё не окончательная?
— Мы начинаем с десятого сентября.
— Сколько будет мероприятий?
— Двадцать за весь год.
— А какие мероприятия будут проходить в России?
— Уже три года артистическим директором моего фонда является Денис Мацуев. Он сообщит мне, что он решил организовать в России.
— Это будет замечательно!
— Я всегда записываю с хронометром сколько раз прокричали браво, сколько времени длились аплодисменты и сколько раз вызывали артиста. Плетнёва однажды вызывали семнадцать раз. А поскольку у меня очень плохой характер, это очень хорошо для организатора. Интернет — это очень опасный инструмент.
— Почему?
— Ну, как почему? Вы же можете испортить человеку жизнь надолго.
— В смысле изгадить репутацию? Даааа!!!!!! Это мы умеем!
— Вы читали, что опубликовали насчёт Гергиева?
— Это по поводу хохмы о сломанной палочке? Ну это же просто сайт, специализирующийся на журналистских утках. Все уже об этом знают и читают, просто как журнал «Крокодил». Это как «куклы» по телевизору. Изгаляются на злобу дня от имени шаржированных персонажей. Они уже один раз писали о том, как якобы отменили олимпиаду в Сочи.
— Но такие же вещи очень неприятны. Есть какая-то грань, которую никогда нельзя переходить.
— Ну, хорошо, ну, написали они эту статью. Дальше что они могут сделать?
— Опять написать пакость. Я просто говорю о том, что сейчас достаточно одной статьи со скандальным текстом, чтобы человеку испортить репутацию.
— Но, ведь жизнь это марафон, кроме того, читатели читают чьё-то мнение, но имеют и своё тоже. Вы работаете со всей Вселенной, занимаетесь творчеством великого композитора, что вам чьи-то нападки?
— Есть люди, которые ненавидят Рахманинова.
— Раньше вам это действительно мешало жить, а теперь?
— Ведь в конце концов, после всех этих переговоров, съёмов зала, контрактов и прочих хлопот, в зал приходит публика и либо она в восхищении и становится преданной, либо она не вернётся никогда. И ничего с этим не сделаешь.
— Прочитав ваше прошлогоднее интервью, никто так и не понял, каким образом могли возникнуть проблемы с исполнением музыки Рахманинова. Ведь он же не был сумашедшим гением, который сидел в углу, писал в стол и которого нужно было выводить на сцену из ниоткуда. Он же был суперзвездой своего времени, концертирующим пианистом и дирижёром, обожаемым публикой и Голливудом. Он гениальную музыку писал и тут же в лучших залах гениально играл, и она сразу входила в репертуар других музыкантов…
— Не всегда. Например, пришлось подождать 120 лет, чтобы кто-то согласился сыграть Первую симфонию.
— Ну, с Первой симфонией там особая была история.
— А теперь мы уже исполнили Первую симфонию тридцать один раз. И первый раз взял на себя риск дирижёр Джанандреа Нозеда. Потом рискнул Гергиев, тоже был успех. У нас теперь самая успешная программа — это Первая симфония в сочетании с Третьим концертом. Взрывная программа совершенно.
— А с оперой «Алеко» тоже проблемы?
— То же самое. Ее нужно выводить на орбиту.
— Она же была на орбите ещё при его жизни?
— Но не сработала для будущего. Первую симфонию ведь не играли 120 лет.
— Известно, что у Листа никогда не исполнялись две трети сочинений. Я читала в книге Мильштейна, какое гиганское количество сочинений Листа вообще утеряно, а какое количество из сохранённого никогда никто не открывал. Но в целом это очень исполняемый композитор за счёт практически только «Мефисто-вальса» и ещё нескольких сочинений. Это нормально для любого композитора иметь исполняемые и неисполняемые сочинения. У Бетховена есть такие, у Моцарта, у всех. Но в принципе-то Рахманинов — композитор исполняемый.
Рахманинов как артист был в обойме. Как же так могло случится, что после его смерти происходило то, о чём вы рассказывали в предыдущем интервью? От того, как вы об этом говорите, складывается впечатление, что пришлось всё поднимать практически с нуля. А почему?
— Ну, этому было много причин. Во-первых Рахманинов был заклятым врагом маркетинга и промоушена. Он отказывался общаться с журналистами и критиками. Кому это понравится? Я вам рассказывал, что когда я пытался организовать первый концерт в Берлине, то никто этого не хотел. Я же вам рассказывал о Владимире Ашкенази, как он отказался играть в Берлине Рахманинова.
— Подождите, но этого же не может быть. Он же с детства играл Рахманинова и в ЦМШ и в консерватории.
— Но я же вам рассказываю. Я назначил его артистическим директором моего фонда. И за три недели только до четырнадцатого мая 1994 года (даты концерта), он прислал мне письмо о том, что его агент советует ему не дирижировать этот концерт.
— И вместо него дирижировал Гергиев. Да, я помню эту историю. А потом семнадцатого октября дирижировал Темирканов.
— Так Ашкенази ошибся! Потому, что был аншлаг! Он говорил мне: «Александр, ты зря потратишь деньги и погубишь репутацию Рахманинова, зал будет пуст».
— Вы говорите о Владимире Ашкенази!?!
— Да!
— Я не могу этого понять, потому, что у нас в России мы Рахманинова начинаем играть лет в двенадцать и потом играем всю оставшуюся жизнь. И для нас это Бог.
— Тем не менее, он мне так ответил, и я его вышиб из фонда.
— И с тех пор вы его больше не приглашаете?
— Нет.
— Что касается таких трудных дебютов в Берлине, то у меня возникла одна версия.
В России Рахманинова не исполняли на больших сценах до войны, поскольку тогда было принято считать, что покинув Родину, артист сразу терял свой дар: якобы у Шаляпина пропал голос, Рахманинов перестал сочинять, а его музыка перестала соответствовать установившимся идеологическим догмам. Но за год до его смерти произошла история с постройкой двух военных самолётов на деньги Рахманинова. Я читала в документах, что на самом деле Рахманинов давал деньги не на вооружение, а на решение проблем мирного населения, пострадавшего во время войны: покупку лекарств и продовольствия. Но власти решили потратить эти деньги на самолёты, широко объявив, о том, что таково было желание артиста. Ему «всё простили», а его музыка была возвращена на большую сцену. С тех пор он очень исполняем, несмотря на то, что эмигрант.
Так вот я себя спрашиваю, если в то время был такой шум по поводу строительста военных самолётов для войны с Германией на деньги Рахманинова, может быть этим и объясняются ваши сложности в организации первых его концертов в Берлине? Как вы считаете?
— Может быть. По крайней мере, они говорили, что нельзя будет привлечь публику и заполнить зал.
— Может быть в этом есть такой некий идеологический момент, как с неисполнением в Израиле музыки Вагнера? Может быть в Германии просто обиделись на Рахманинова за два бомбардировщика?
— Не все знают эти обстоятельства. Короче говоря, если брать сухую математику, то с тех пор мы помножили на тысячу сто процентов количество слушателей в залах на концертах Рахманинова.
— А что у вас с дисками происходит? Где вы их пишете?
— Производство дисков у всех упало. Я считаю только посещаемость залов.
— Но вы записываете диски?
— Да ну, это потеря денег. Мы сделали некоторое количество дисков чисто для престижа. Интернет совершенно убил индустрию производства дисков.
— Но зато Интернет теперь позволяет распространять музыку иначе, новыми путями. И зарабатывать по-новому! Там же сидят пять миллиардов человек!
— Говорят, что да.
— И вы ещё вышли на те страны с которыми раньше не работали? Латинскую Америку, Китай?
— Мне обещали сделать гала в Сан-Паулу. Китай и Япония тоже начинают участвовать.
— В Японии на фестивале «Безумные дни Нанта» был сплошной Рахманинов: «Колокола», двухрояльные сочинения, концерты, Первая соната, Вторая соната.
— Первая соната тоже началась три года назад.
— Ваш дедушка был очень хорошим человеком. Я читала дневники и письма Михаила Чехова и, оказывается, Сергей Васильевич, будучи уже смертельно больным, взял на себя все хлопоты и уговоры для того, чтобы вывезти Чехова в Голливуд и обеспечить ему место. Это было крайне сложно, поскольку в Голливуде его никто не знал, не хотел и не интересовался, и Рахманинов мобилизовал все свои контакты, подключил к этому всех своих знакомых знаменитых музыкантов, писал, давил, уговаривал и настаивал. А сопротивление нужно было преодолевать колоссальное. Это очень драматическая история, сложнейшее мероприятие. Рахманинов в этот момент был уже настолько болен, когда люди только мучаются и страдают, а он в этот момент заботился о чужой судьбе. Когда, наконец, всё удалось, Рахманинов уже умер. Это потрясающпя история. Это последнее, что он сделал в своей жизни. Он считал, что Михаилу Чехову обязательно нужно жить и работать в Голливуде и тот, действительно, основал там в конце концов ту актёрскую школу, по которой готовят всех актёров. Эту переписку очень больно читать. Я так плакала, когда это читала!
— Да?
— Это читается как душераздирающий роман.
— Вы знаете больше, чем я.
— Вы не знали эту историю?
— Нет.
— Он был совершенно святой. Он увидел случайно спектакль Михаила Чехова в Париже, решил для себя, что это гений и взял на себя всю ответственность за его судьбу. Потому, что Михаил Чехов был абсолютно неприспособлен к жизни финансово, организовывал театральные труппы и за пару лет они полностью прогорали и превращались в долговую яму.
— Есть такие люди, которые из одного доллара делаю долг в сто тысяч, а есть те, кто наоборот из доллара делают тысячу.
— А вы к какой категории относитесь?
— Ни то и не другое. Кстати, за последнее время появились три продюсера, которые хотят делать фильм о жизни Рахманинова.
— У вас есть дети?
— Я что, похож на человека, у которого проблемы с размножением? Конечно, есть. А поскольку я математик, то ещё и симметрично: девочка, мальчик, девочка, мальчик. Вы что, обидеть меня хотите?
— Да нет, я просто спросила. И они помогают вам в вашем деле?
— Нет.
— Почему?
— Им не интересно. Так же, как я не интересуюсь разведением цветов, так и им совершенно не интересна музыка Рахманинова.
— Они носят русскую фамилию предка?
— Нет. Это я себе попросил в 1993 году у французского правительства.
— Вы были Конюс?
— Да. Поскольку я доказал, что соответствую всем требованиям: надо, чтобы была знаменитая семья, чтобы у этой персоны не было судимости, быть единственным прямым потомком мужского пола, максимум внуком (правнук уже не может) и так далее. Да, и потому, что это девичья фамилия матери.
— А, кстати, во Франции сейчас вышел новый закон по которому просто можно взять материнскую девичью фамилию без всех этих сложностей. Родители ваши участвовали в делах творческого наследия Рахманинова?
— Нет, моя мать совершенно не участвовала. Мои дети настолько этим не интересуются, что даже ни разу не были на концерте, хотя я неоднократно приглашал. По-русски не говорят, вдарилась в религию.
— Они не чувствуют себя особенными?
— Нет. Они, наверное, даже не знают, что он вообще написал.
— А как так могло случиться? Он не учил дочерей музыке?
— Учил. Но тогда был такой менталитет, что маркетингом заниматься неприлично. Моя мать знала, что Фолей, агент Рахманинова, ворует у него 80%, но никто не хотел с этим ничего делать. Однажды моя мать пригласила меня выпить кофе и сказала, что скоро умрёт и зная мой боевой характер и юридическое образование, просит меня, наконец всем этим заняться после её смерти. После этого разговора я поехал в Америку и начал воевать.
— Хотя в дневниках Ивана Бунина я читала, что Рахманинов был самым богатым человеком из всей российской эмиграции, поскольку он как исполнитель пользовался огромным успехом, Бунин сетовал на то, что он свою Нобелевскую премию роздал всем нуждающимся знакомым буквально за год, и опять стал голодать, а Рахманинов приезжал на Ролс-Ролсе и помогал всем постоянно годами. Прокофьев в дневниках ехидничал, что Рахманинов приехал на каникулы во Францию, снял себе замок, а Метнер снял гараж по соседству.
— Да, это правда. Колоссальные деньги роздал, немыслимые.
От автора: В этот момент подошла жена Александра Ирина и продолжение беседы, к сожалению, не записывалось, хотя там было очень много интересной информации.
Ну, что же. Нам остаётся только надеяться на лучшее и уповать на то, чтобы как можно больше запланированных на этот год мероприятий юбилеев Сергея Васильевича Рахманинова осуществилось.
Елена Ганчикова, Париж
На фото: Александр Рахманинов.
Фотография предоставлена пресс-службой Государственного симфонического оркестра Республики Татарстан.
