Последние сезоны Елизавета Леонская выступала в Москве в амплуа солистки с оркестром. Ею играны были концерты Моцарта, Бетховена, Прокофьева, Брамса — стилевая амплитуда весьма широкая. Но все же сама форма музицирования предполагала поиск компромисса, определенную «несвободу», сознательное ограничение творческого полета собственного «я». Наконец выпала возможность услышать Леонскую в сольной программе: в Малом зале консерватории, едва вместившем всех желающих, она сыграла три последние сонаты Шуберта.
Выбор сочинений — дань памяти Святославу Рихтеру, которому и был посвящен вечер. Именно он, один из немногих в России, играл монографические шубертовские вечера, в том числе и большую си-бемоль мажорную сонату. И вообще личность Рихтера, в круг которого была вхожа Е.Леонская (о ней находим много записей — всегда теплых, даже нежных — в его «Записных книжках»), оказалась определяющей для нее. Одним из ярких событий в биографии пианистки стала совместная работа с Рихтером над сонатами Моцарта в обработке Грига для двух фортепиано. В одном интервью она рассказывала: «Как играть рядом с Рихтером? Было невероятно интересно, но ощущение в целом — ужасное. Я бы сказала, какой-то беспомощности рядом с великим маэстро. Это не значит, что я не пыталась соответствовать ему. Но давалось мне это ценой огромного напряжения. Хотя одновременно было и великим счастьем». И тем не менее артистка многое почерпнула от Рихтера. Слушая сонаты, каждая из которых по масштабности сравнима с «Хаммер-клавиром» (сонатой № 29) Бетховена, прежде всего замечаешь «мужскую хватку» Е.Леонской. Хотя ее выступление проходило в рамках филармонического абонемента «Леди рояля», в ее игре не было никакого сентиментализма или женской чувствительности. Напротив, господствовала ясная логика, идеальное ощущение формы, что для стиля позднего Шуберта, витиеватого в своей основе, особенно важно.
Замечателен пианизм артистки: она играет очень удобно, пластично, отсюда — интересное и разнообразное туше: тяжелые, «сочные» аккорды, массивное, но не жесткое форте. Ее пиано — это неистаивающий шепот, когда приходится скорее догадываться, чем реально слышать звук (такова сегодня манера многих молодых пианистов). Леонская умеет интонировать тихо, но внятно — у нее рояль поет. Пожалуй, определение «леди» здесь будет уместным, имея в виду подлинный аристократизм духа, который продемонстрировала в своем искусстве эта замечательная пианистка.
Подход к Шуберту у Елизаветы Леонской принципиально иной, чем, скажем, у Валерия Афанасьева. Если последний пытался прозреть в музыке композитора потусторонние миры, то Леонская ощущает ее как реальность. Ее интерпретация наполнена жизненной энергией, что не исключает и моментов трагизма, и иллюзорных мечтаний. Естественно, оба взгляда на Шуберта имеют право на существование, тем более когда они выстраданы и переданы убедительнейшим образом. Характерной особенностью поздних сонат композитора является постоянный диалог с Бетховеном. Уже приводилась аналогия в связи с масштабами сонатного цикла, но ведь отчетливо слышны и почти дословные цитаты. В частности, главная тема до-минорной сонаты близка теме бетховенских «32-х вариаций», есть и более мелкие — на уровне фразы, мотива — «совпадения». А рядом — типичная для Шуберта песенная лирика, танцевальность разного вида. Весь этот пестрый материал Е.Леонская организует в стройный диалог, где голоса собеседников (вернее, голос одного актера, играющего за нескольких персонажей) беседуют на равных. Знаменитые «длинноты», повторы, нанизывающиеся в цепь нескончаемых событий, встраиваются в общее динамичное течение музыки, и, думается, только Святослав Рихтер смог бы сыграть лучше эти, в сущности, симфонические полотна, предназначенные Шубертом для фортепиано.
Евгения Кривицкая
