Александру Ворошило исполнилось 65 лет. Народный артист России, профессор Московской консерватории, неоднократный «человек года в бизнесе»... Ему многим довелось заниматься в своей жизни и многое испытать. В первые же годы в Большом театре ему выпало сыграть главные роли своей жизни — Чичикова и Яго. Обычно к таким вершинам приходят (если приходят) уже в период творческой зрелости, проработав в театре хотя бы лет десять. Александру Ворошило столько было отмерено на всю активную сценическую карьеру, но этого с лихвой хватило, чтобы вписать весьма яркую страницу в историю Большого театра.
— Александр Степанович, многие и по сей день считают причиной преждевременного завершения вашей певческой карьеры злоупотребление выступлениями в концертах. Что же на самом деле произошло тогда с вами и вашим голосом?
— Как стало ясно уже позднее, у меня случился инсульт, но в сравнительно легкой форме, и я достаточно быстро восстановился. Поэтому, когда потом я проходил обследования, ничего не нашли. Я и сам не понимал, что произошло, почему вдруг я стал так быстро физически уставать. Ведь до этого я был достаточно сильным человеком, занимался спортом, а тут меня будто взяли и прокололи, как мячик... Я мог начать петь и через пять-десять минут — все, «бензин закончился». И я уже не мог не то что верхние ноты брать, а вообще издавать звук.
— Насколько я слышал, уже спустя годы, когда вы ушли из театра и стали успешным бизнесменом, к вам вдруг вернулся голос, и вы даже диск записывали...
— Мне действительно предлагали записать диск. Был у меня такой период, когда я вроде бы начал восстанавливаться, и голос вновь зазвучал. Я стал пробовать петь понемногу и стал даже обдумывать программу диска. Тут-то меня и шарахнул новый инсульт. У меня это, увы, наследственное: отец умер от инсульта, сестра старшая, брат...
— Это случилось до того, как вы стали исполнительным директором Большого театра?
— За несколько месяцев. 23 мая 2000 года «скорая помощь» доставила меня в очень тяжелом состоянии в Боткинскую больницу. Первые две недели мне даже вставать не разрешали. А потом как-то постепенно стал восстанавливаться. Сначала я не мог ходить — нога левая не слушалась. Но я ходил по этому бесконечному коридору. Врач просто криком кричала, что я умру, мне нельзя двигаться — пугала, очевидно. А я тайком, вечером или рано утром, когда никого не было, вставал и ходил... И уже через несколько месяцев, как вы знаете, я был в Большом театре.
— Когда мы встретились там в ноябре, мне и в голову не могло прийти, через что вы только что прошли... Как вы решились сразу после всего этого взять на себя такой груз?
— Я сказал себе: если мне суждено выжить, то я выживу. Если нет, значит, нет. Но я должен попытаться как-то выйти из этой болезни и вернуться в нормальное русло. Иначе останется только сидеть на завалинке у своего дома, ворон считать и тихонько умирать от тоски. Раз мне предложили прийти в Большой театр, значит, никто никакого изъяна во мне не увидел. С работой я справлялся и справляюсь (тьфу-тьфу, не сглазить!) по сей день. А мои, так сказать, трудности, они — мои и только мои. Я к ним адаптировался и считаю, что так жить и работать можно.
— Когда с вами впервые заговорили о возвращении в Большой в новом качестве?
— Сначала такая идея прозвучала в прессе, когда начались обсуждения, кто бы мог возглавить Большой театр. Потом у меня был разговор с Олегом Сысуевым, вице-премьером Правительства России, который на тот момент курировал Большой театр. Он был приятно удивлен качеством продукции моего колбасного предприятия. А потом вдруг сказал: «Моя жена — ваша поклонница, как певца. По Большому театру не скучаете? А как бы вы отнеслись к вот такой идее?..» Потом произошли опять очередные перемены в правительстве, и это все то затихало, то опять где-то в прессе возникало... А потом мне позвонил Швыдкой и предложил пост генерального директора, а Лазарев должен был стать главным дирижером. Но когда мы с Лазаревым пришли на назначенную встречу, в кабинете министра нас встретил... Иксанов. И Швыдкой сказал: «Ситуация требует, чтобы был Иксанов». И стал меня уговаривать работать с ним в тандеме, обещал практически равные полномочия...
Как я понимаю сегодня, я нужен был для того, чтобы помочь Иксанову войти в незнакомую ему обстановку, адаптироваться в ней. Я пришел в Большой театр, чтобы работать, и работал не за страх, а за совесть. Но так уж у нас в России устроено: если ты не имеешь поддержки сверху, то мало что можешь сделать. Поддержка была у Иксанова, а я рассматривался как временное лицо.
С момента ухода Рождественского я все время говорил, что театру нужен прежде всего настоящий дирижер. Потом, как мог, пытался противостоять развалу труппы. Но один в поле не воин. Может быть, оно и к лучшему, что все это закончилось таким вот образом. Потому что, если бы я смирился и согласился играть по их правилам, то был бы там, наверное, и по сей день, разделяя ответственность за весь этот позор со строительством, разваленной труппой, снятием с репертуара спектаклей Покровского... И потом, годы спустя, люди говорили бы: это было тогда, когда исполнительным директором работал Ворошило.
Мог ли я предположить, что театр, составлявший гордость моей жизни и внушавший всем священный трепет, театр, попасть в труппу которого было так же почетно, как играть за сборную мира, театр, на чью сцену выходили великие, востребованные во всем мире певцы, не просто даже отступит на второй план, а будет задвинут туда совместными усилиями отвечающих за него людей? И станет самым обычным, привлекая к себе всеобщий интерес главным образом за счет разного рода скандалов — будь то пресловутые «Дети Розенталя» или неизвестно где растворившиеся миллиарды государственных рублей...
Можно, конечно, сказать: все-де в мире меняется. Но почему-то, например, в той же Мариинке все изменения были к лучшему. Почему Мариинка вышла вперед? Потому что ею руководит великий дирижер Валерий Гергиев. Но я бы еще посмотрел, кто окажется впереди, если Большой вновь возглавит не менее великий Александр Лазарев...
— Как возникла идея концертного зала в Барвихе?
— Мысль о современном многопрофильном концертном комплексе преследовала меня с момента ухода из Дома музыки. В это время я как раз начал сотрудничать с компанией «Mercury», которая постоянно привлекает к участию в своих презентациях артистов и музыкантов и пригласила меня в качестве консультанта. Как-то на собрании акционеров «Барвиха Luxury Village» я высказал мысль, что хорошо бы было увенчать весь этот комплекс концертным залом. Честно говоря, я даже не думал, что к моему предложению могут отнестись всерьез. Но хозяева «Mercury», являющиеся там главными акционерами, идею поддержали и сыграли решающую роль в ее реализации, с самого начала четко представляя себе, как все это должно выглядеть.
Были привлечены специалисты очень высокого класса — архитектор Юрий Григорян, который проектировал весь барвихинский комплекс, и итальянский дизайнер Антонио Читтерио. Немецкая фирма «Arup» просчитала все параметры, внешние и внутренние, расположение и конфигурацию зала. Я был консультантом этого проекта, и к моим рекомендациям относительно того, какие материалы следует применять с акустической точки зрения, каких специалистов-акустиков надо пригласить, неизменно прислушивались. И если в итоге все выглядит достойно, то в этом есть в том числе и моя заслуга.
У нас здесь есть уникальные технические возможности, благодаря которым мы можем позволить себе намного больше, чем любой другой зал. Мы можем устроить каток на сцене или даже — боксерский поединок. Здесь может быть цирк, может — театр драматический, балет или опера. Сцена у нас достаточно большая. Правда, нет карманов, кулис, колосников, но тем не менее, я еще раз говорю, мы можем многое делать. Мы не строились как оперный театр, мы не строились как балетный, мы не строились как драматический, мы не строились как цирк, мы не строились как кинотеатр, но при желании и необходимости мы можем быть всем выше перечисленным.
— Как ощущаете свои 65?
— Конечно, очень обидно, что так все вышло с этими сосудистыми делами... Но ничего не попишешь, мне выпала именно такая жизнь, и я скажу, что счастья было в ней гораздо больше, чем всяких драматических событий. Что бы со мной ни происходило, но я ведь пел в Большом театре и, говорят, пел неплохо. Во всяком случае, судя по овациям и крикам «браво!», люди получали от этого удовольствие. Я выступал с Атлантовым, Милашкиной, Образцовой, Нестеренко, Калининой... Мне посчастливилось работать с Борисом Покровским. Я пел с Евгением Светлановым, Геннадием Рождественским, Юрием Темиркановым, Борисом Хайкиным, Александром Лазаревым, Юрием Симоновым... Я всегда был востребованным человеком и безмерно рад этому обстоятельству. Не знаю, сколько мне Бог оставил времени, но надеюсь, что это еще не конец моим замечательным приключениям.
Беседу вел Дмитрий Морозов
