РНО отметил 100-летний юбилей легендарного пианиста
21 октября в Большом зале консерватории состоялся грандиозный по своему размаху концерт, посвященный Якову Владимировичу Флиеру — известнейшему советскому пианисту, «наследнику и продолжателю великих традиций русского фортепианного исполнительства, школы профессора Московской консерватории К. Н. Игумнова». В программе были заявлены три фортепианных концерта — 2-й Брамса, 23-й Моцарта и 3-й Рахманинова — одни из самых ярких страниц мировой фортепианной литературы. Солистами выступили учившиеся в разные годы у Флиера пианисты — Владимир Фельцман (США), Нина Лельчук (США) и Сергей Мусаелян (Россия).
Концерт Брамса был представлен Фельцманом в более чем удачной интерпретации.
Романтический порыв, граничащий со сдержанностью и суровой строгостью, звучал свежо и незатасканно.
Широкими аккордами вступления пианист смело и свободно шагнул в музыку концерта. Особенно Фельцману удались средние части — там он мог добиваться эффекта «близкого звука», когда повторяющийся мотив, сыгранный piano, не просто звучит как эхо, а становится как будто физически ближе к реципиенту, хотя и едва слышен.
Оркестр, не всегда сходившийся с пианистом в том настроении, которое тот достигал, старался соответствовать свободному стилю его игры. Хотя и иногда вырывался на первое место и красовался своим fortissimo и слаженностью исполнения, по праву симфонизируя «концерт-симфонию», как иногда называют этот опус Брамса.
Нина Лельчук, исполнившая Моцарта, совмещала в своей игре изысканный вкус с чутким отношением к музыке концерта, вторая часть которого была представлена в идеальном — в плане передачи музыкального смысла — виде.
Пианистка с отрешенностью и одновременной легкостью обрабатывала каждый звук и каждую фразу, изображая ярчайшие образы моцартовского стиля.
Это исполнение стало настоящей кульминацией всего концерта.
Рахманинова сыграл Сергей Мусаелян.
Его игра создала впечатление, будто пианист «швырялся» звуком.
Издерганность и порывистость его исполнительской манеры достигли своего апофеоза в финале концерта, когда летящие аккорды, казалось, вырывались из-под контроля музыканта, и стихия концерта полностью овладевала им. К тому же оркестр (после Моцарта) тоже потерял чувство меры и то и дело заполнял зал своими оглушающими ударами и набирал темп, создавая мешающую суматошность. Хотя эта интерпретация концерта оставила после себя много вопросов, она смогла открыть много нового в этой часто звучащей музыке и заново переосмыслить эпизоды, которые были абсолютно схожими и не имели вариантов при игре других пианистов.
Интересно, что этот вечер как будто превратился в один большой фортепианный концерт со сдержанно-романтической и по-немецки правильной первой частью, философски-отрешенной второй (медленной) и порывистой (скрецозной) третьей. Это ощущение возникло оттого, что даже в игре у столь разных музыкантов нашлось много общего —
всем им было свойственно внимательное отношение к музыкальному материалу, оригинальность трактовки, свежесть и благородство игры.
А столь разнородная и большая программа получила общее оригинальное обрамление, и ее прослушивание доставило большое удовольствие.
