Отшумела прочно вошедшая в российский культурный контекст очередная "Золотая маска": призы розданы, гастролёры покинули столицу, критики подвели итоги. По "оперному ведомству" почти все "маски" отправились в северную столицу - Мариинский театр вновь обошел со значительным отрывом всю остальную музыкальную Россию, включая и Большой театр - своего вечного соперника. Но самым важным в "Маске" является все-таки не финал, не "раздача слонов", а именно сама фестивальная программа, призванная наглядно демонстрировать состояние театральной культуры страны в текущем году, те рубежи, к которым она подошла на данный момент. С этой точки зрения особый интерес представляют провинциальные спектакли: именно они - зеркало культурных настроений и порывов общества. На сей раз и мы отвлечемся от столичных перформансов, и обратим свой взор "в Россию".
Согласно замыслу фестиваля, в столицу должны съезжаться только "лучшие из лучших". Остается ли сегодня "Маска" верна своему основополагающему принципу?
"Хорошо, что я не гинеколог!"
Именно эта мысль, согласно бородатому советскому анекдоту, пришла в голову врачу-окулисту, чей юбилей доброжелательные коллеги решили отметить кроме всего прочего огромной стенгазетой, где во всю ширь ватмана был нарисован глаз с вклеенной в зрачок фотографией именинника.
Как было не вспомнить сей пошловатый анекдот, придя в Новую оперу, где "Волшебную флейту" давал Башкирский театр оперы и балета: гигантское око стало сценическим пространством для разыгрывания философской сказки юбиляра номер один текущего сезона. Открываясь-закрываясь, циклопическое веко обрамляло отдельные картины оперы и позволяло практически молниеносно менять декорации и реквизит. Тем более, что было их совсем немного, и сценография спектакля, увы, наводила на мысль не о стильном аскетизме постановки, а скорее - о ее малом бюджете. Разношерстные костюмы героев (сценограф - Евгений Иванов), не имевшие какой-либо общей идеи, оставляли впечатление винегрета: с одной стороны, это делало героев предельно разнообразными и узнаваемыми, с другой - мешало целостному восприятию произведения.
Режиссер спектакля Увэ Шварц, казалось, был озабочен только одной идеей - развеселить публику. Такое неглубокое прочтение моцартовского шедевра могло бы разочаровать, но, вспоминая перенаселенную однотипными гэгами недавнишнюю постановку той же оперы Ахимом Фрайером в самой Новой опере (и оттого безмерно скучную и утомительную), искренне благодаришь другого немца, что ему не изменило чувство меры.
Гигантский зрачок, оказывающийся скрученным змеем-преследователем Тамино, бутафорская пальма, к которой легкой тесемочкой привязывает модельную красавицу Памину вовсе не злобный, а скорее дурашливый Моностатос, наконец, ареопаг яйцеголовых мудрецов из царства Зарастро - все это не отвлекает от музыки, а именно гармонично дополняет ее. Шварцу удалось создать редко встречающийся сегодня тип спектакля - изъясняющийся современным языком он не идет поперек музыки, и это очень ценно!
Музыкальный уровень постановки, к сожалению, сильно уступал театральному. Оркестр Уфимской оперы (приглашенный дирижёр Роберт Лютер) - скучен и неточен, а местами криминально фальшив; из певцов реальным, без всяких экивоков голосом обладает лишь номинировавшийся на лучшую мужскую роль в опере Владимир Копытов (Папагено), остальные протагонисты либо обладают чересчур скромными вокальными данными, либо откровенными дефектами. Например, Альфия Каримова (Царица ночи) стабильно пропищала все ноты своей архисложной партии, но не спела, а именно пропищала - так жалобно и тихо, что никак нельзя было поверить, что перед нами злобная фурия и повелительница тьмы.
Авангардная птица
Раритет Игоря Стравинского, опера-балет "Соловей" - чрезвычайно редкий гость в Москве. Но в традициях Пермского театра оперы и балета им. Чайковского угощать публику изысканными блюдами - пару лет назад театр привозил в столицу "Клеопатру" Массне и "Лолиту" Щедрина - названия сами говорят за себя.
Короткая, всего на 50 минут, музыкальная зарисовка по сказке Андерсена была решена хореографом (! - балет все-таки!) Татьяной Багановой как абсолютно авангардистское произведение: не только сценография, но и поведение героев, их мимика, жесты, способы передвижения красноречиво говорили - на самом деле так не бывает.
Берег реки, где Рыбак слушает соловьиные трели после трудового дня - это расписанные в авангардистском стиле два полотна, которые при желании могли бы быть чем угодно. Свита Китайского императора, отправляющаяся во главе с Кухарочкой на поиски сладкоголосого певуна, передвигается исключительно в сидячем положении почему-то на офисных стульях, снабжённых колесиками. Сам Император сильно смахивает на Марселя Марсо, только в каком-то феминизированном варианте. Когда он обращается к придворным с утренним приветствием (по сюжету те должны придти к нему в спальню, чтобы удостовериться в смерти великого владыки) - на сцене нет ни единого человека: невеселый финал у сказочки, поскольку получается, что сколько Соловушка не старался, а Император все равно один-одинешенек.
Добавьте еще к этому частое проецирование на кромешную тьму сцены каких-то голографических экзерсизов - и картина непонятной реальности, а точнее - нереальности, у вас перед глазами. Сложилось впечатление, что Баганова считает оперу уж слишком скучным жанром: помимо хореографических номеров, которые здесь, в силу заявленного жанра, вполне уместны и поставлены не без изящества, она нагромождением визуальных нелепостей и придумок пыталась заполнить пространственно-временной континуум произведения. А лучше бы госпожа хореограф послушала изумительную музыку классика - она бы многое ей подсказала: здесь искусно переплетены никогда ненаписанная 16-я опера его учителя Римского-Корсакова (особенно это касается обрисовки природного ландшафта китайского садика) и новомодные по тем временам искания музыкального экспрессионизма; вокальные партии по-модернистски сложны, но они поются, поскольку мелодичны. При всей интриге и затейливости постановки, которая, признаем, смотрится не без интереса, она сильно обеднена именно нежеланием или неумением постановщика идти от музыки.
Музыкальная часть была на значительно более высоком уровне, чем у уфимцев. Оркестр, ведомый Валерием Платоновым, звучал не просто добротно, но с претензией на интерпретацию, разнообразие тембров и красок. Из певцов лидировали Олег Иванов (Император) и Айсулу Хасанова (Соловей): их вокал не совершенен, но более чем приемлем в избранных партиях. В то же время пение "под тональностью" исполнителя партии Рыбака Павла Брагина вызывало одновременно досаду и удовлетворение оттого, что Игорь Федорович не написал для этого персонажа развернутого музыкального фрагмента.
Унитазы доехали до Москвы
Вторым привезенным пермяками спектаклем была вечно актуальная "Кармен". Судя по костюмам героев, режиссер Георгий Исаакян (художественный руководитель Пермской оперы) перенес действие в наше время, а судить по декорациям ни о чем невозможно, поскольку их практически нет: пространство сцены формируют огромные черные полотнища, периодически спускаемые с колосников, либо сцена остается вовсе пустой с двумя-тремя незначительными элементами реквизита.
Впрочем, одна тема постановщика волнует немало, поскольку для ее воплощения самые что ни на есть реалистические декорации были выполнены. Это, скажем так, санитарно-гигиеническая тема. Первое, что мы видим, едва открылся занавес (похоже, дело происходит не на одной из севильских площадей, а непосредственно в казармах), это троих абсолютно голых парней, моющихся в душевых кабинках. За те несколько секунд, что длится это "видение", публика может оценить лишь стройные фигуры явно балетных ребят, поскольку к залу они стоят спиной: видимо, следующим шагом новатора Исаакяна (очевидно, на следующей "Маске") будет более радикальный вариант демонстрации обнаженного мужского тела, и тогда женская и гомосексуальная часть аудитории вполне смогут насладиться открывшимся зрелищем, а оставшиеся представители сильной половины человечества - прикинуть, насколько их собственные "параметры" соответствуют демонстрируемым.
Боюсь ошибиться, но кажется, лет пять-шесть назад оперный мир на все голоса обсуждал одну из "радикальных" постановок оперы Верди "Бал-маскарад", где режиссер заставил героев предстать сидящими на унитазах со спущенными штанами. Если мне не изменяет память, это было в знаменитом барселонском "Лисео". Тогда еще подумалось: скоро и у нас кто-нибудь "додумается" до подобного.
И вот, свершилось: унитазы и писсуары добрались до Первопрестольной! Именно так решена вторая картина оперы - три писсуара справа и три унитаза слева предстали перед публикой во всей красе. Последние почему-то оставались без дела (а зря! - непоследователен господин Исаакян в своем "радикализме"!), а вот к писсуарам постоянно подходили хористы, статисты и прочий люд и имитировали справление малой нужды. Самое удивительное было в том, что столики для посетителей стояли тут же, рядом: видимо, хозяин таверны Лильяс-Пастья был редкостным извращенцем, либо не малейшего представления не имел о гигиене, либо и то, и другое вместе.
На этом "туалетная" тематика оказалась исчерпанной. Приют контрабандистов предстал какой-то грязной подвальной забегаловкой, а финальная сцена вообще была разыграна в пустоте. Образы главных героев решены до обидного прямолинейно: Кармен - роковая красотка-вамп в короткой юбке и на высоченных каблуках; Хозе - солдат и ничего более; Микаэла - наивная деревенская дурочка, облаченная в школьную форму; Эскамильо - прожигатель жизни и "мужчина для всех женщин". Постановка обильно населена балетными вставками - и в увертюре, и в антракте к третьему акту на сцене кружатся двое, выделывая какие-то угловато-уродливые движения в модернистском стиле: те фигуры и комбинации, что балетные аналоги главных героев демонстрировали зрителям, более всего напоминали жутковатую картину Сальвадора Дали "Общество в предчувствии гражданской войны".
Пели в целом неплохо, хотя и не в традициях современных постановок - по-русски. Надежда Бабинцева (Кармен), обладательница красивого меццо полного диапазона, явно делала свою вокальную партию со знаменитой пластинки 1959 года - уж слишком много было интонаций "от Архиповой". Впрочем, образец для подражания был выбран достойный и как и полагается, Кармен - по крайней мере вокально - стала бесспорным центром спектакля.
Сергей Перминов, приглашенный на роль Хозе из Нижегородской оперы, наделен сильным драматическим тенором, однако интонационно далеко не безупречным, а актерски он был, пожалуй, самым неживым, ходульным персонажем.
Крайне неблагоприятное впечатление произвел хор, особенно женская его часть - такой разухабистый, визгливый звук мы уже давно отвыкли слышать в столичных оперных хорах. В то же время оркестр (дирижер - Александр Шамеев) проявил себя с лучшей стороны; хоть он и не показал ничего принципиально нового в заигранной до дыр партитуре, но всё же исполнил ее более чем приемлемо.
Вот чем порадовала в этом году оперную московскую публику "Золотая маска". Остается лишь один вопрос: неужели привезенные спектакли были лучшими в прошлом сезоне? На наш взгляд, ни один из них по совокупности компонентов не тянет на очевидного фаворита: достоинства имеются в каждом, но и недостатков - море. Складывалось порой впечатление, что провинциальные номинанты были приглашены лишь для того, чтобы оттенить столичные постановки, конкурировать с которыми они совершенно не в состоянии.
