Минский Герман Михаила Пирогова
В последнее время в океане оперы всё чаще и чаще бушуют псевдоинтеллектуальные – зачастую за гранью элементарного здравомыслия – бури режиссерского мракобесия, но блиц-вояж в Минск ради посещения одного единственного спектакля Большого театра Беларуси, причем спектакля не премьерного, стал для рецензента не иначе как глотком свежего воздуха! Во-первых, это была и первая встреча со столицей Белоруссии, и первая встреча с главным музыкальным театром страны. Его необычное, даже, на первый взгляд, отчасти суровое снаружи здание-зиккурат внутри тотчас же не замедлило открыть взору ослепительное царство белого с золотом, сочно вобравшее в себя и ноту красного, создаваемую классически монументальным занавесом сцены и бархатом кресел в зале.
Во-вторых, старая добрая постановка «Пиковой дамы» Чайковского, осуществленная в 2014 году режиссером из Болгарии Пламеном Карталовым – пример весьма показательного толерантного подхода к русскому оперному материалу. В его основе – конструктивное и глубоко вдумчивое отношение именно к той истории сюжета, что в партитуру, то есть в либретто и музыку, заложили ее создатели – либреттист и композитор. Наконец, в-третьих, минский вояж 21 октября этого года смог сполна удовлетворить интерес автора этих строк услышать в партии Германа потрясающего драматического тенора Михаила Пирогова, ибо в русской опере эта «кровавая», весьма затратная в аспекте вокала партия – краеугольный камень всех драматических (либо – за неимением оных – лирико-драматических) теноров.
Михаил Пирогов, начинавший карьеру в родном для него Бурятском театре оперы и балета в Улан-Удэ, партию Германа впервые спел в 2019 году в постановке Красноярского театра оперы и балета после перехода в его труппу в качестве штатного солиста. В том же году поистине экстремальным испытанием на вокальную прочность стало участие певца в концертном проекте Алтайской филармонии: словно музыкальные «выстрелы» из мощной обоймы, «Пиковая дама» прозвучала тогда трижды – в Барнауле, Бийске и Рубцовске, но ведь спеть партию Германа три дня подряд оказалось равносильно не иначе как подвигу!
После еще одной смены театрального дома, став на ряд сезонов штатным солистом Новосибирского театра оперы и балета, образ Германа певец воплотил и на этой сцене. В таком благодатном, психологически многоплановом образе артист выходил также на сцену Магнитогорского театра оперы и балета. Его Герман успел побывать и во Владивостоке на Приморской сцене Мариинского театра, а первым Германом, спетым за пределами России, как раз и стал Герман на сцене Большого театра Беларуси.
Впервые это случилось в прошлом сезоне, когда за дирижерским пультом находился Артём Макаров (на то время в качестве приглашенного маэстро). Минский дубль в партии Германа, как раз и пришедшийся на 21 октября этого года, Михаил Пирогов осуществил также с Артёмом Макаровым с той лишь разницей, что с нынешнего сезона этот дирижер стал главным дирижером этого театра. Так что на обсуждаемом минском спектакле образ Германа, воплощенный главным героем настоящего обзора, предстал уже весьма зрелым, не раз закаленным в вокальных боях на разных оперных сценах с разными дирижерами.
Но прежде чем говорить об этой работе певца, о работах выступивших вместе с ним в этот вечер коллег по сцене и работе дирижера, несколько слов скажем о самóй постановке. Команде во главе с Пламеном Карталовым в составе сценографа Александра Костюченко, художника костюмам Нины Гурло и художника по свету Ирины Вторниковой довольно скромными, мобильными, но действенными средствами удалось создать завораживающую иллюзию мистического пространства зеркал, теней и отражений. В этом иррациональном пространстве, подчиненном воплощению навязчивого наваждения Германа, всё движется сверхидеей карточной игры. Ставкой в ней де-факто становятся жизни трех персонажей – Лизы, Германа и Графини, фигура которой как раз и рождает всю карточную мистику.
В этой мистике оригинальный пушкинский сюжет, который либретто оперы переносит в екатерининскую эпоху, дозированными вкраплениями экстерьерных планов и элементов салонного интерьерного антуража – вполне самодостаточными штрихами – поразительно зримо привязывается к Петербургу. И в этом заслуга не только средств видеопроекционной компьютерной графики и действенной партитуры света, но также стилизованных «под эпоху» костюмов и продуманных, драматургически говорящих мизансцен, наполненных едва ли не саспенсом и витающей в воздухе демонической инфернальностью. Так что взору предстает классическая по своей сути постановка, но решенная средствами современного музыкального театра на волне мощной инновационности и необычайно емкого креатива.
За девять лет с момента премьеры спектакль ничуть не потерял прокатной свежести, но, пожалуй, больше всего поразили удивительная свежесть и благородство оркестрового звучания. Рецензенту пока нé с чем сравнить, но первое погружение в акустику этого зала оказалось невероятно благодатным! Оркестр Артёма Макарова, буквально с точностью до миллиметра выверенный в аспекте баланса, был богат и на тончайшие нюансы, и на мощные драматические кульминации, которые, что чрезвычайно важно, не теряли своей фактурной прозрачности. А это, в свою очередь, давало слуху возможность восприятия всей палитры оркестровых красок при скрупулезно выдержанной контрастности штрихов и практически безынерционной, элегантно легкой подвижности динамического рисунка.
Нельзя не отметить истинно музыкантское прочтение хрестоматийной партитуры, весомый вклад в которое вносили не только музыканты оркестра и музыкант-дирижер, но и хористы (хормейстер-постановщик – Нина Ломанович). Хоровые страницы, с начала оперы играющие лишь роль фона, с развитием сюжета действенно врезаются в него всё глубже и глубже. В финале оперы в исполнении хора звучит реквием по застрелившемуся Герману, и со всеми своими функциями хор Большого театра Беларуси справляется превосходно!
В день спектакля в театре просто яблоку негде было упасть, и вместе с приглашенным на роль Германа Михаилом Пироговым на сцену вышли штатные солисты труппы – Мария Галкина (Лиза), Станислав Трифонов (Томский-Златогор), Алексей Макшанцев (Елецкий), Оксана Якушевич (Графиня), Дарья Горожанко (Полина-Миловзор). В вокально-актерский ансамбль здешних исполнителей Михаил Пирогов интегрировался легко и непринужденно, словно пел в этой постановке еще с премьеры, а не всего лишь во второй раз!
Как и партия Германа, центральная в этой опере женская партия взывает к немалому музыкальному драматизму, однако Мария Галкина, природные вокальные данные которой обнаруживают звучание крепкого и сильного сопрано lirico spinto, партию Лизы провела абсолютно уверенно, смело пройдя через все вокальные рифы с расчетливостью опытного мастера. В салонном дуэте Полины и Лизы прекрасные голоса Дарьи Горожанко и Марии Галкиной на редкость органично сливались в чувственно-меланхоличном музицировании. А романс Полины стал тем самым номером атмосферного настроения, что заставил внимать ему с неподдельно живым слушательским вниманием.
Эффектной балладой Томского куртуазно-вальяжный, до мозга костей харизматичный и опытный певец-артист Станислав Трифонов внимание публики захватил, что называется, с разбега, а для лирически утонченного и обаятельного молодого исполнителя Алексея Макшанцева партия Елецкого в этот вечер стала первым в ней выступлением. Понятно, что певец волновался, но с музыкально-актерскими задачами партии справился, и в главной – и единственной – арии в первой картине второго акта предъявил и чувственность кантилены, и эмоциональную выразительность, и благородную стать образа своего лирического героя.
Оксана Якушевич в титульной согласно названию оперы партии создала классически зловещий образ надменно-чопорной старухи. Таинственной загадки в нём, возможно, и не было, но зато был такой крепкий вокальный стержень, была такая мистическая вселенная, был такой мощный демонизм, что сцена в спальне Графини – ее сцена с Германом – едва ли не наэлектризовала воздух в партере! Для партии Германа эта сцена – драматургический центр, обрамляемый двумя сценами с Лизой: в особняке Графини (благодетельницы Лизы) и у Зимней канавки. А эта триада сцен обрамляется весьма интенсивной по драматической насыщенности для партии Германа сценой-экспликацией в Летнем саду и сценой-финалом в игорном доме, кульминация которой – знаменитая ария Германа «Что наша жизнь?». А уже за ней после выпадения роковой карты – дамы пик – следует самоубийство героя…
И если образ Графини – стержень оперной мистики, то драматургический пентакль названных сцен с участием Германа, к которому, естественно, примыкает и сцена Германа в казарме с видéнием покойной Графини, сообщающей ему три якобы выигрышные карты, предстает уникальным музыкально-драматургическим сплавом, аналогичного которому по вокально-драматической экспрессии в русской опере надо еще поискать! Возможно, партия Садко в одноименной опере Римского-Корсакова могла бы стать вровень по заложенному в ней уровню вокального драматизма, но опера «Садко» – это сказка, а «Пиковая дама» – это сама жизнь, и Герман – самое что ни на есть неистовое и безрассудное ее воплощение.
Так вот к воплощению неистового безрассудства своего персонажа Михаил Пирогов подошел во всеоружии мастерства, которым владеет на сегодняшний день, и это весьма и весьма высокий, истинно музыкантский уровень. Вокальный драматизм, предъявляемый к партии Германа – это, выражаясь языком математики, условие для ее интерпретации необходимое, но не достаточное. О вокальном драматизме мы говорим применительно к опере, и, при безусловном наличии такового, достаточным для исполнителя является музыкальность и абсолютно ясное музыкантское ощущение стиля музыки. В творческом арсенале Михаила Пирогова и то, и другое есть, и второй минский дубль партии Германа убедительно доказал сие и музыкально ярко, и артистически темпераментно.
Наблюдая за этим исполнителем на протяжении ряда лет и вживую фиксируя ряд его оперных партий, рецензент с огромным удовлетворением постоянно отмечал, что певец не стоит на месте, а постоянно растет, движется вперед, развивая свои профессиональные компетенции – как музыкально-технические, так и артистические. Сценическое поведение певца стало более раскрепощенным и свободным, и его Герману в обсуждаемой минской постановке веришь по Станиславскому не только как музыканту-певцу, но и как артисту, несущему со сцены в зрительный свой внутренний мир, свою интеллектуальность и свое, если хотите, психологически субъектное наполнение архетипа этой великой оперной роли.
В музыкальном аспекте визитная карточка партии Германа – упомянутая выше ария «Что наша жизнь?». Прозвучала она изумительно чувственно и пафосно, но долгий путь к ней через всю оперу проходит через такое море самых разных по ситуационному настрою вокальных моментов, что без грамотного распределения певческих ресурсов в этом море можно легко утонуть, «не дожив» до финала. Распределять силы и пользоваться резервами исполнитель, однозначно, умеет, и после вокально изматывающей первой картины первого акта ариозо Германа «Прости, небесное созданье» предстало лирически светлым номером, спетым на небывалом душевном подъеме. А уже сцена в спальне Графини, сцена-монолог в казарме, а также сцена с Лизой у Зимней канавки вновь явили вокальный драматизм, но нарисованный не одной «силовой» краской, а тонкими градациями оттенков и чувств…
Сегодня Михаил Пирогов – штатный солист Михайловского театра, приглашенный солист Большого театра России и московского театра «Новая Опера». Он востребован и на западноевропейских оперных сценах, однако продолжает поддерживать творческие связи и с Улан-Удэ, и с Красноярском, и с Новосибирском. А освоение артистом сцены Большого театра Беларуси, которое еще до Германа началось с Калафа в опере Пуччини «Турандот», в творческой карьере этого исполнителя сегодня кажется тем, что произойти должно было неизбежно: для такого сложившегося мастера, каким сегодня предстает Михаил Пирогов, расширение географии творчества – процесс закономерный и абсолютно естественный.
Фото из личного архива Михаила Пирогова
