На московских концертах тура «Россия — Италия»
Невероятно огромный интерес к нынешнему приезду в нашу страну Чикагского симфонического оркестра вряд ли можно сравнить с весенним пробуждением отечественных меломанов от спячки, ведь, благодаря обширнейшей программе III Международного фестиваля Мстислава Ростроповича, зарубежные оркестры «посыпались» на русскую землю как из рога изобилия. Сначала на разогрев публики весьма успешно поработали Лондонский филармонический оркестр и Оркестр Парижа. При этом весьма значительным элегантным предвосхищением «иностранной серии» стали концерты Заслуженного коллектива России академического симфонического оркестра Санкт-Петербургской филармонии имени Шостаковича (с Юрием Темиркановым). Наконец, завершающим аккордом апрельского оркестрового парада (уже после гастролей Чикагского симфонического оркестра) стал приезд известного итальянского коллектива – оркестра Национальной академии «Санта-Чечилия».
Но визит чикагских «симфоников» ожидался, пожалуй, с особым нетерпением, ибо американские оркестры традиционно наведываются к нам гораздо реже, чем западноевропейские, и затея с их приглашением – всегда более хлопотная и в финансовом отношении существенно более затратная. Конечно же, мы ждали приезда нашего любимца Риккардо Мути, которого помним по ряду его московских появлений. Среди них – последние оперные гастроли театра «Ла Скала», исполнения «Реквиема» Верди и Девятой симфонии Бетховена в Большом театре, концерты с Оркестром Filarmonica della Scala (также и в Санкт-Петербурге). Это и театральный проект «Дон Паскуале» Доницетти с Молодежным оркестром Луиджи Керубини, и участие в Фестивале симфонических оркестров мира в Москве с Национальным оркестром Франции. Ждали, потому что волновались, ведь тревожные слухи о состоянии здоровья маэстро дошли через океан и до Москвы (речь идет о случае более чем годовой давности, когда дирижер внезапно потерял сознание, стоя за пультом именно Чикагского симфонического оркестра).
Но увидев маэстро за дирижерским пультом в Москве, мы облегченно «выдохнули»: всё тот же блеск в глазах, всё та же обворожительная неаполитанская улыбка, всё та же артистическая харизматичность, настраивающая на особую медитативную волну художественного восприятия, всё та же аристократическая импозантность, наконец, – пожалуй, в облике маэстро это появилось впервые – мудрость человека и большого художника. Перед лицом Предвечного равны все, живущие на этой Земле, и Риккардо Мути – музыкант уже довольно почтенного возраста (в конце июля ему исполнится 71 год). Маэстро давно и прочно вписал свое имя в скрижали мировой музыкальной истории, но очевидно одно: своим искусством он сказал нам еще далеко не всё, поэтому он так и нужен нам здесь, на Земле. По словам дирижера, он не боится смерти, просто на этот раз жизнь ее победила. И хвала Всевышнему, который в этой драматической ситуации принял единственно правильное и мудрое решение! В связи с этим включение в программу гастролей симфонической поэмы Рихарда Штрауса «Смерть и просветление» приобретает четко выраженную философскую окраску: это не капитуляция перед вызовом Вечности – это осознанный пиетет перед ней.
Нынешний приезд в Россию Риккардо Мути и возглавляемого им Чикагского симфонического оркестра стал возможным благодаря инициативе Двусторонней президентской американо-российской комиссии. Он состоялся при поддержке Госдепартамента США, Посольства США в России, Министерства культуры и Министерства иностранных дел России, став впечатляющей кульминацией долгосрочного международного проекта «Американские сезоны в России». Но этот визит Чикагского симфонического оркестра явился лишь частью большого тура «Россия – Италия» (15 – 28 апреля 2012 года), в программе которого состоялись семь концертов. Два концерта в Москве (18 и 19 апреля) в Большом зале консерватории и один в Санкт-Петербурге (21 апреля) в Большом зале филармонии явились российским зачином тура. Последующие итальянские концерты прошли на сценах Римской оперы (23 апреля), неаполитанского театра «Сан-Карло» (24 апреля), Большого театра Брешии (26 апреля) и Палаццо Мауро де Андрэ в Равенне (27 апреля). В силу того, что Чикагский симфонический оркестр так удачно вписался в рамки III фестиваля Ростроповича, Риккардо Мути и музыканты оркестра единодушно решили посвятить свои московские концерты памяти этого выдающегося музыканта.
Посетив два концерта в Москве, я пришел к выводу, что ажиотаж вокруг обсуждаемых гастролей был вполне оправдан. Но если подходить к их оценке с позиций, всё ли в оркестровых интерпретациях за эти два вечера впечатлило одинаково, то на это можно сказать, что дифференциация впечатлений всё же прослеживается. Однако при этом их гамма вовсе не рисуется лишь такими диаметрально противоположными градациями, как «восторг» и «неприятие»: первого было более чем достаточно, второго не было вовсе, но присутствовало и нечто промежуточное, что вызывало, скорее, удивление, а не досаду, ибо планка уровня профессиональной добротности музицирования в любом случае была поднята высоко. И прежде, чем повести речь о конкретных исполненных произведениях, необходимо отметить выдержанно чистое, но несколько жестковатое и настойчиво властное звучание оркестра в целом. Именно таким мы и услышали его в Москве.
Сказанное абсолютно не затрагивает ни состояния оркестрового строя, ни баланса инструментальных групп: для оркестра подобного класса эта хрестоматийная наука – само собой разумеющееся. Речь идет лишь об особом «почерке звучания». И это то уникальное, что вообще присуще любому коллективу со своим индивидуальным творческим лицом. Вполне возможно, что если бы мне довелось услышать этот оркестр в Чикаго в стационарных условиях Orchestra Hall на South Michigan Avenue, мое акустическое восприятие могло бы быть совершенно иным. По этой причине очень своевременной и актуальной прелюдией по отношению к теме гастролей оркестра в России представляется обзор одного из подобных концертов, не так давно опубликованный на страницах нашего интернет-портала. Конечно же, акустика Большого зала Московской консерватории – лучшая из всех столичных академических площадок, но она своя, другая. И то, как американский коллектив освоился с ней за пару дней репетиций, можно смело записать в актив его достижений. Лишь только «почерк звучания» остается тем важным качеством, осваиваться с которым на непривычной сцене музыкантам не требуется: у чикагских «симфоников» это просто есть.
В том, что это действительно так, за два московских вечера убедили исполнения не только музыки Нино Роты, Дмитрия Шостаковича, Рихарда Штрауса и Сезара Франка, но и семиминутной зарисовки-увертюры «Космическая одиссея» (2008, соч. 156) Дмитрия Смирнова (р. 1948), русского композитора, с начала 90-х годов прошлого века проживающего в Англии. Эта оркестровая пьеса для полносоставного большого симфонического оркестра, прозвучавшая в окончательной редакции 2011 года, два вечера подряд открывала концертные программы. Признаться, поначалу в отношении выбора данного опуса я был настроен весьма скептически. Но ее невероятно яркие интонационные краски (в меньшей степени – мелодические, в большей степени – «имитационно-подражательные», причудливо доносящие до слушателя «аромат» антропогенной и техногенной космической экспансии XX века) каждый раз становились тем самым музыкальным адреналином, который «вливаясь в кровь публики», ошеломлял, удивлял и непрестанно заставлял повторять: «Надо же – итальянский мэтр дирижирует такой необычной музыкой! Надо же – современная партитура, но определенно захватывает!»
После такой нестандартной, но весьма впечатляющей «артподготовки» («арт» – в смысле художественной) закономерно начиналось «наступление» малой симфонической формы. В первый вечер прозвучала музыка Нино Роты из знаменитого киношедевра Лукино Висконти «Леопард» (1963), созданного им по историческому роману-эпопее Джузеппе Томази ди Лампедуза, во второй – симфоническая поэма Рихарда Штрауса «Смерть и просветление» (1888 – 1889, соч. 24). В фильме «Леопард», сколько бы я его ни пересматривал, музыка Нино Роты лично на меня цельного и всепоглощающего впечатления никогда не производила: всё же, когда главными являются визуальный ряд и драматическая игра актеров, музыка служит всего лишь приятным, умиротворяющим фоном, хотя и достаточно важным. Но собранная воедино, эта сюита, сыгранная нон-стоп вживую большим оркестром, создает просто ошеломляющее впечатление! В ней уже явно прослеживаются черты «маленькой симфонии», что не удивительно, ведь в основу музыки легла ранняя юношеская (так и не оркестрованная) симфония композитора. Психологическая наполненность представленной интерпретации была необычайно велика: то была музыка души, согретая пламенным дирижерским сердцем. Слушая сюиту, словно заново открывавшую психологически сложный и эпически богатый мир картины Висконти, невозможно было отделаться от мысли, что это действительно великая музыка: ее исполнение стало одной из «нечаянных» изюминок обсуждаемых гастролей.
Исполнение «Смерти и просветления» Рихарда Штрауса – первая из прозвучавших пьес, вызвавшая удивление своей чрезвычайно жесткой, напористой, радикально контрастной интерпретацией, практически отсутствием созерцательной романтичности и элегических полутонов. Как ранее было отмечено, уже в самом выборе этого сочинения для маэстро Мути, умудренного большим жизненным и творческим опытом, по-видимому, преломляются его собственные отношения с Вечностью, отчего само сочинение приобретает оттенок персонифицированной философской программности. Возможно, что чрезмерный максимализм интерпретации этого опуса как раз и кроется в том, что никаких компромиссов и сделок в этом важном жизненно-философском аспекте маэстро не приемлет, в результате его трактовка – не заигрывание со смертью и слащавая красота чувственно-психологических ощущений, а суровая жизненная зарисовка человека, много повидавшего и испытавшего на своем веку… Эта трактовка мне как слушателю была, конечно же, интересна, но с чисто умозрительной точки зрения: ее холодный рационализм решительно не способствовал «растворению в ней без остатка»…
Примерно такая же ситуация наполовину складывалась и в отношении «тяжелой симфонической артиллерии», черёд которой каждый раз наступал после антракта. Та ее половина, которая снова удивила, – это Симфония ре-минор (1886 – 1888, соч. 48) Сезара Франка. В ее интерпретации дирижером была заложена не абстракция «человеческой программности» с апофеозом ликующего финала, а – опять же! – конкретика суровых жизненных испытаний. Создавалось впечатление, что Симфония Франка, исполненная вслед за «Смертью и просветлением» Штрауса, просто продолжала начатую тему. Не так давно московская публика была свидетелем блистательного – скрупулезнейшего в плане воспроизведения тончайших оттенков – исполнения Симфонии Франка Оркестром Романской Швейцарии, за пультом которого стоял Марек Яновский. И Франк «по-чикагски» с привнесенным итальянским темпераментом Мути, в сравнении с «романскими швейцарцами», явно пасует: «чикагскую версию» я бы расценил лишь как факт весьма «экзотического» оркестрового музицирования…
Зато другая половина исполненного репертуара большой симфонической формы, ставшая поистине незабываемым завершением первого вечера, доставила волшебное, всепоглощающее, поистине неописуемое удовольствие. Прозвучала Пятая симфония ре-минор (1937, соч. 47) Дмитрия Шостаковича, та самая «правильная» симфония композитора, знаменитый мажорный финал которой в свое время вызвал бурные споры в среде музыкальной критики. Поразительным в этом исполнении было то, насколько глубоко и психологически достоверно оркестранты, ведомые властной и одновременно мягкой рукой маэстро Мути, смогли заглянуть в то реальное и нервно трепещущее, что подсознательно читается в музыке, но в партитуре формально как бы и не прописано. Из педантично сухих нотных знаков чикагские «симфоники» создавали впечатляюще яркую музыкальную фреску, звучание которой отличалось подлинным аристократическим благородством, изысканной рафинированностью и психологической многокрасочностью.
Для нас Пятая симфония Шостаковича – сочинение, давно ставшее хрестоматийной классикой XX века: ее социальный подтекст и атмосфера создания подробно освещены во многих учебниках музыки. Однако тот факт, что подводные рифы и бурлящие каскады этой партитуры по-настоящему смогут прочувствовать и зарубежные музыканты, априори очевидным не был. Исполнение этой симфонии Чикагским симфоническим оркестром убедительно показало, что неочевидное, может быть не только вполне вероятным, но и абсолютно реальным…
Не обошлось на московских концертах и без итальянских бисов: в первый вечер прозвучал «Ноктюрн» для оркестра неаполитанского композитора Джузеппе Мартуччи (1856 – 1909), во второй – увертюра к опере Верди «Сила судьбы». Такие две непохожие друг на друга пьесы – «приглушенная» пастельность опуса Мартуччи и яркая изобразительно-мелодическая плакатность композиторского письма Верди… Однако оба биса удались на славу, особенно – увертюра к «Силе судьбы», давно ставшей одним из репертуарных хитов мировой оперной сцены. И весьма отрадно, что на этот раз силу «целительного» воздействия музыки Верди нам удалось ощутить во всей ее «аутентичной» первозданности…
Автор фото — Todd Rosenberg
