В Мариинском театре поставили «Ночь перед Рождеством» Римского-Корсакова
Чудно блещут синие краски небосвода; звездчатая метель облетает зал, сыплется световыми зернами; желтый, как свежесбитое масло, месяц застенчиво глядит из угла; пузатые хатки-ульи укутаны пышным снегом, будто роскошной шубой. Таков визуальный образ спектакля «Ночь перед Рождеством», показанного в Концертном зале Мариинского театра в канун Нового года. Игрушечный, наивный, сказочный мир. И пусть тот, кто забыл, каким представал в детском воображении волшебный гоголевский мир «Вечеров на хуторе близ Диканьки», посмеет бросить камень в постановщиков — очаровательных девушек, воскресивших эти полузабытые, но милые сердцу воспоминания.
Спектакль Ольги Маликовой простодушен и безыскусен — это правда. Иллюстративен? Едва ли. Женская бригада постановщиков составилась из сценографа Ксении Киселевой, художника по костюмам Варвары Егоровой (обе еще учатся в Театральной академии), хореографа Надежды Калининой и самой Маликовой, пару лет назад уже ставившей в Воронеже «Ночь перед Рождеством». Девушки явно чувствовали и мыслили согласно, придумывая таинственное пространство хутора, утонувшего в сугробах, меж которыми плутают и путаются колоритные, смачные персонажи спектакля. Рождественская сказка в пересказе Маликовой получилась забавной и трогательной. В ней живет атмосфера сизых морозных сумерек и веселых колядок, атмосфера радостного предчувствия праздника, хотя сообщить открытой со всех сторон сцене Концертного зала сумеречную таинственность очень непросто.
Действо «Ночи» слеплено, как снежок: плотно, крепко и округло. Пляшут рогатые черти, мотая длинными хвостами, дружно «спiвают» дивчины, ездят по сцене хаты и печь, на которой важно сидит знахарь Пацюк, поедая огромные пластиковые пельмени. Разбитная Солоха (Анна Кикнадзе), поминутно теряя юбки, распихивает ухажеров по пестрым мешкам — каковые, обретя ножки, получают способность передвигаться самостоятельно. Типичное «наивное искусство», театральный лубок, язык которого равно внятен и детям, и взрослым. И ничего предосудительного в этом нет. А кто сказал, что в чудесной, напевной, напоенной интонациями протяжных украинских песен музыке Римского-Корсакова обязательно надо искать надмирные высоты, языческие подтексты и инфернальные глубины?
Маликова выбрала жанрово-иллюстративный путь, ведущий к Гоголю и Римскому-Корсакову напрямую, без экивоков и глубокомысленных вихляний. Для спектакля, предназначенного для семейного просмотра, идущего в дни школьных каникул, ничего лучше не придумаешь. Разухабисто яркие костюмы: свисают до пояса шапки, зеленые шаровары широки, как Днепр, малиновые кушаки длинны, как казацкая песня. Каждый характер, типаж впечатывается в память намертво и сразу. Грудастая Солоха, поправляющая круглой рукою монисты, крупные, как черешни; хлопотливый и трусоватый Дьяк Евгения Акимова, с челом, украшенным луковым венцом, юркий мохнатый Черт Андрея Зорина — все, все были чудо как хороши. Характеры заострились до карикатуры, до гротеска: смешливы, бойки, задиристы, подвижны. В Геннадии Беззубенкове (Чуб) открылись неисчерпаемые залежи комического дара — только держись! Его истинно народное чувство юмора проявлялось в тысяче разных мелочей: в мимике, в многозначительном движении усов и бровей, в том, как он разводил руками, пребывая в совершенном недоумении. Беззубенков пел великолепно, радуя свежестью и крепостью голоса, удивляя бархатной глубиной басов. А уж когда пускался вприсядку в гопаке — так любо-дорого глядеть!
В музыкальном отношении спектакль получился на диво органичным. Гелена Гаскарова (Оксана), чья певческая эволюция совершилась у всех на глазах, обратила на себя внимание еще на Конкурсе Римского-Корсакова, задушевно и нежно спев арию Русалки из оперы Дворжака. Красивое лирическое, теплое сопрано, в котором удивительным образом сочетаются мягкость и звонкость, становится все более окультуренным, а исполнение — все более утонченным. Ее Оксана была хрупка и беззащитна, податлива и лукава, слегка заморожена — как младшая сестра Снегурочки. Новой стороной обернулся и тенор Сергей Семишкур (Кузнец Вакула). Статный, стройный молодец, он и выглядел хорошо и голосом услаждал: красивым, напоенным искренним чувством. Вволю поиграл ехидным характерным тенорком Евгений Акимов — Дьяк, колоритны вышли и обе Бабы — Ольга Легкова и Лия Шевцова. Лишь драматический актер Юрий Ершов, зачинавший спектакль в образе Пасечника, Рудого Панька, обликом смахивавшего на самого Гоголя, не вписался в гармоничное кружение «Ночи перед Рождеством», казался элементом чужеродным, излишним. И действительно, зачем он понадобился, когда сыплются в зал вьюжные снежинки кудесника, Глеба Фильштинского, и все-все договаривают поэтическим языком света и тени?
Дирижировал премьерной серией спектаклей Михаил Татарников, демонстрируя отнюдь не юношескую точность жеста и отличное чувство оркестра, который под его руками звучит светло, прозрачно, изящно и как-то воздушно. Это бросилось в уши еще год назад, на премьере «Волшебной флейты» (аналогичного, «семейно-новогоднего» проекта театра), сейчас Татарников лишь подтвердил присущее ему качество. У него отчетливо выражено внимание к детали — и при всем том оркестр играет зажигательно и динамично. Словом, в лице Татарникова театр приобрел талантливого и перспективного музыканта. И вообще, выходит — весь спектакль делала молодежь. И у нее все получилось.
