«Лючия ди Ламмермур» с Анной Нетребко в Мариинском театре
Появление на сцене Анны Нетребко после полугодового перерыва, связанного с рождением ребенка, — главный повод, чтобы посетить премьеру «Лючии ди Ламмермур» в Мариинском театре. Послушать и посмотреть, в какой актерской, вокальной, физической форме наша оперная дива, любимица публики многих стран и народов, собрался битком набитый зал.
И он не был разочарован. Конечно, абрис фигуры скрывали соответствующего вида одежды, но стройность, гибкость, подвижность — все те же. Прибавилось стати и величавости — в необходимых сценах. Голос стал плотнее, но не утратил чудной шелковистости, индивидуальности тембра. И техника никуда не исчезла (смешно говорить!): замечательные филировки, длинное дыхание, выразительное интонирование каждой фразы — осмысленной и прочувствованной, — тишайшее и всюду слышное пиано...
Чуть сложнее с верхами — пара недодержанных фермат и один намек на детонацию. Но ведь это же живое пение, да еще огромного спектакля, который надо просто физически выдержать. Было ясно, что на сцене замечательный мастер своего дела — умная певица и актриса. И еще — Примадонна (именно с большой буквы): по ощущению себя на сцене, по лидерству, уверенности, всем повадкам, связанным с пониманием собственной власти — над самой собой в плане владения профессией и над публикой, покоренной ее внутренней свободой, темпераментом, мастерством. Она и не в главной партии будет Примадонной, потому что всегда победительна и очень умело распорядилась тем, что щедро дала ей природа.
Кстати, это иногда мешает сопереживать ее героиням — той же Лючии. Тут скорее восхищаешься тем «что» и «как», нежели отдаешься стихии чувств. Глядя и слушая, помнишь, что это героиня Нетребко, ибо сквозь сценический персонаж всегда просвечивает создательница этого персонажа. Многое, правда, зависит и от спектакля, от того как он режиссерски сделан, на что нацелены артисты, насколько предоставлены себе... С этой точки зрения постановка «Лючии» Джоном Дойлом ничем не порадовала — ни трактовкой образов и взаимоотношений героев, ни решением пространства (художник Лиз Эшкрофт), ни костюмами (балахоны унисекс на массовке и костюмы разных эпох и социальных слоев на героях-мужчинах).
На сцене пара стен, выполняющих роль колонн, и некоторое количество плоских, широких лестниц. Все тонет во мраке, чуть разбавленном серыми облаками, мрак не рассеивающими, а усугубляющими. На лестницах — площадках так и эдак располагается хор, выступающий единой массой, вне зависимости от того, кого он изображает, — стражу ли, гостей ли на свадьбе. Мужчины с суковатыми палками, женщины со свечами ходят справа налево и наоборот, иногда застревая по центру. Ясно, что они тоже для пущего мрака. Еще более для мрака и страха — начальник стражи Норман. Ему режиссер уготовил особую миссию — соглядатая всех событий и особенно интимных встреч. Он превратился в главного героя: находился на сцене непрерывно, прятался за очередной колонной, на него то и дело натыкались, но делали вид — и он сам, и тот (или та), кто наткнулся, — что он человек-невидимка. Вид у него был, как у современного секьюрити, крайне невозмутимый и важный, а потому он предстал, в силу отсутствия реакций и подчеркнутой безучастности, фигурой крайне многозначительной. Нехитрую мысль о том, что Лючия — жертва интриги и предательства, в опере выражают словами, собственно, это и составляет сюжет, так что можно было бы огород не городить с этим начальником, да еще так плоско, назойливо и наглядно...
Все важные арии герои пели, стоя на авансцене... И это правильно, потому что арии — лучшее в опере Доницетти, с ними режиссер, видимо, решил просто ничего не делать, пусть себе звучат, как на концерте, тут и артисты предоставлены себе — хочешь играй, хочешь просто пой... Счастье, что в Мариинском театре труппа обучена играть. Правда, еще лучше она обучена петь. Так вот, качественное пение и явилось главным смыслом сего зрелища. У Анны Нетребко были весьма достойные партнеры. Алексей Марков не подкачал в партии Генри Эштона, а Сергей Скороходов оказался замечательным Эдгаром (в финале что-то засеребрилось в его голосе так, что вспомнился молодой Паваротти).
В буклете театр объявил на каждую партию трех-четырех исполнителей. Это и будет составлять отдельный сюжет — все молоды, перспективны и в хорошей форме. В этом плане «Лючия» театру полезна — кто кого перепоет... А с постановщиками, увы... К их числу можно отнести и дирижерскую работу Кери-Линн Уилсон — звучание оркестра стройностью не отличалось (имеются в виду взятые не всегда вместе аккорды и расхождения по группам). Постановка Шотландского оперного театра в целом оказалась ниже возможностей труппы театра Мариинского — и по задачам, и по художественному результату.
Елена Третьякова
Фото Наташи Разиной
