Более чем успешное выступление на Россиниевском фестивале в Пезаро закрыло последний крохотный пробел в биографии тридцатипятилетнего американского тенора Лоуренса Браунли. Конечно, ничего качественно нового в его жизни не произошло, так как контракты примерно на сорок «Севильских цирюльников» в Германии и Австрии он подписал задолго до появления на родине своего кумира Россини. Браунли в роли Фигаро с начала этого сезона уже услышали в Дрездене и Берлине, а впереди — Баден-Баден, Вена, Гамбург и снова Берлин. Однако на его концерт съехалась вся сотня присутствующих в Италии критиков и музыковедов — для них дебют певца в Метрополитен в 2007 году, о котором звенели все оперные издания, — пустой звук: проверять «на бельканто» нужно в Пезаро. Певца целиком и полностью признали, хотя блеснул он не только в ариях из опер Россини, а скорее, богатыми возможностями голоса в немецком, французском и английском песенном репертуаре. Когда после триумфа в Италии Браунли вернулся на родину в Америку, журналы накинулись на него с интервью. Публикуем у нас самые интересные фрагменты из этих публикаций.
— Вы родились в Огайо — это не слишком располагающее к искусству, тем более оперному, место на земле. Трудно пришлось выбираться из захолустья?
— Я пел в церкви. Правда, не по своей воле — мама заставила. Вся наша семья очень музыкальная и очень религиозная — мама с папой и пятеро братьев и сестер. Мама считала, что голос — счастливое средство сказать Богу, как мы его любим. Захолустность места мы не очень-то ощущали, потому что жили cловно бы двойной жизнью. Не то чтобы мы улетали в некие эмпиреи, где не было трудного быта, просто с пением мир казался волшебнее. Это прошло. В детстве сказка была мне нужна, зато потом я легко спустился на землю и считаю, что в пении важно как раз присутствие.
— То есть вам не нравится, когда люди ходят в оперный театр и консерваторию, чтобы оторваться от действительности?
— Не знаю. Я сам не боюсь материальности, телесности пения. Для меня и бельканто имеет крепкую, брутальную форму. У меня колоритная внешность, которая не мешает, а помогает сказать какие-то серьезные вещи людям и о людях. Я не сторонник идеи элитарности оперы, не считаю ее пищей богов, наоборот, хочу, чтобы меня понимали все. Но если люди хотят ходить в оперу как в зачарованный лес — их ведь не переделаешь, и они в любом случае увидят только то, что сами нафантазировали.
— Соперничаете с Флоресом?
— Трудно соперничать. Он — такой трудоголик. Я и половины не делаю из того, на что он способен с бельканто. У Флореса есть проблемы с коммуникацией, хотя, на мой взгляд, он необыкновенно сценичен. Уверен, что после каждого выступления он получает тысячи мэйлов от новых поклонниц, которые влюблены в него. У меня такого никогда не будет. Ради шутки могу попробовать перепеть его англоязычными вокальными циклами, но он тут же побьет меня Герцогами в «Риголетто». Верди — недостижимая планка навсегда.
— А что вы делаете со своей брутальностью, когда исполняете, скажем, «Стабат Матер» Россини?
— Это любимое. В «Стабат Матер» много духовного, но не меньше сюжетного, а версия Россини еще и самая театральная из всех имеющихся. Когда я участвую в концертном исполнении «Стабат Матер», то всегда погружаюсь в мир детских воспоминаний, когда мама читала нам Евангелие и комментировала. Мои представления об устройстве мира сформировались на основе этих простых историй. На сцене я пользуюсь случаем, чтобы передать свое знание всем. Наверное, выгляжу в этот момент как смиренный подросток.
— Кроме оперы, допускаете что-нибудь в свою жизнь?
— Конечно. Играю в футбол, болею за национальные команды по волейболу и баскетболу, танцую сальсу. В настоящее время вот готовлюсь к свадьбе.
— Устроите такое же пышное празднество в Атланте, как Флорес у себя в Лиме?
— Может быть, да, а может, и нет. Боюсь, как бы мои любимые партнерши Джойс ДиДонато или Элина Гаранча не обиделись, я же хочу продолжать с ними сотрудничать. Решено, не буду рисковать — скрою женитьбу.
**— Какое ваше самое большое достижение за последнее время?v
— Запись «Севильского цирюльника» и «1984» Лорина Маазеля однозначно. Приятно, что делала записи корпорация «Sony», и состав исполнителей меня как профессионала устроил во всех отношениях. Обожаю Элину Гаранчу — мою Розину в записи «Цирюльника».
— Под конец традиционный вопрос. Не кажется ли океан бельканто слишком пресным или слишком нежным?
— Кажется. Но Каварадосси — мой оперный идол — убьет меня одним выстрелом.
Александра Германова
