Один из ярчайших солистов современности, голландец Питер Уиспелвей (Pieter Wispelwey) сыграл концерт Э. Лало для виолончели с оркестром в Генте.
Программа вечера была задумана достаточно элегической. Концерт начался «Паваной на смерть инфанты» Равеля, музыкой медитативной и интравертной, с её зачарованной валторной, с созерцательными фразами флейты, с удивительно философски-просветленным содержанием, с её атмосферой траура, выстроенного в мажоре. «Мне грустно и легко, печаль моя светла», — именно эти лучезарные строки Пушкина приходят на ум при звучании этой небольшой пьесы.
Далее звучит концерт Лало. При том, что музыка концерта не является безусловным шедевром, — она крепко «сшита», хорошо структурирована и, увы, легко предсказуема, — личная харизма исполнителя определяет весь тон произведения. Следя за концертной деятельностью музыканта последние лет двенадцать, могу сказать: самое главное слово для определения стиля этого неординарного интерпретатора — игра. Уиспелвей действительно играет на виолончели – виолончелью – с виолончелью. Он также блестящий импровизатор: никогда не уклоняясь от текста, он способен за пять выступлений в рамках одной и той же программы сыграть пять раз по-разному. Уиспелвей — музыкант высокого вольтажа, он испускает невидимые, но ощутимые импульсы, как музыкант незаурядный; он искрит и заряжает зал своим магнетизмом. Он во многом зависит от собственного музыкального настроения на текущий вечер и может подать одну и ту же каденцию лирически – драматически – иронически... В его точности нет школярства, в его современных интерпретациях нет трюкачества вседозволенности, в его классическом исполнении нет засушенности гербария.
Во второй части концерта Лало, где так легко впасть в атмосферу некоей «уценённой Испании» в виде фольклорной танцевальной темы, которую проще всего было бы подать так, как она написана – карнавально-маскарадной вставкой в стандартном трехчастном концерте, – он играет её неожиданно вполголоса, как бы между прочим, не выпячивая и не спекулируя на её музыкальной доступности. И музыка приобретает другое значение. Она, оставаясь довольно театральной, соответственно тексту, звучит так, словно мы слышим её мимоходом, словно фиеста проходит не то кварталом дальше, не то вообще мелькает в наших воспоминаниях; она звучит наигрышем, намёком, но не навязчивым показательным фанданго.
Во втором отделении концерта Симфонический оркестр Фландрии (дирижёр Сейкио Ким) исполняет Седьмую, одночастную, симфонию Сибелиуса, его же «Вальс-тристе» и на бис играется Сарабанда из григовской сюиты «Из времен Хольберга».
Если бы не яркая индивидуальность Уиспелвея, программа осталась бы матовой и задумчивой, погружённой в саму себя. Симфония Сибелиуса – музыка больше импрессионистическая, пейзажная, как лесные картины Яначека. Не ощущая ясно заданной формы, в ней легко заблудиться, как в средней величины и дремучести северном лесу. О Вальсе, с его сахарной салонной сентиментальностью, и говорить не приходится. Сарабанда, будучи вырванной из контекста сюиты, звучит буквально как колыбельная под занавес.
Благодаря Уиспелвею (в большей степени, чем Лало) программа имеет свою вершину, и, опять же благодаря Уиспелвею, покорение этой вершины – с привлечением к этому публики – становится праздником.
