«Оперные певцы сгорают как спички»
Имя Любови Казарновской известно во всем мире. Она выступает в крупнейших оперных залах, иногда снимается в кино и мечтает о том, чтобы классическую музыку стали слушать тинейджеры. Продвижением своего искусства в массы Любовь Юрьевна занимается теперь и на канале “Культура”, где вот уже два месяца ведет программу “Романтика романса”. Договориться на интервью с оперной дивой оказалось совсем не трудно: только вернувшись с гастролей, Казарновская сама перезвонила мне и назначила встречу.
Пробежка с Мишель Пфайфер
— Так, значит, правду говорят: чем выше звезда, тем она проще?
— В теперешней России вменяемых людей можно по пальцам пересчитать.
На Западе иначе. Помню, захожу в кафетерий “Метрополитен-опера” и
вижу Пласидо Доминго: в рубашечке, джинсах, кроссовках, окруженный
статистами хора. Болтают о чем-то. А представьте себе нашу звезду!
Особенно из шоу-бизнеса или политики.
— Без телохранителя из подъезда не выйдут?
— Никогда! Вот у нас во дворе дома на парковке работает очень
симпатичный пенсионер. Так он мне как-то говорит: “Любовь Юрьевна,
ни разу не видел с вами охранников, а рядом живет эстрадная певица,
так она всегда с четырьмя-пятью громилами ходит”. Это какой-то
странный жлобский имидж, который меня невероятно раздражает. На
Западе вообще все очень просто и демократично.
— Даже в Америке, вотчине кинозвезд?
— Я жила в богемном районе Нью-Йорка: рядом Метрополитен-опера,
Карнеги-холл, Линкольн-центр. И что вы думаете? По утрам в парке
бегала Шер — в кепке, леггинсах, ни капли косметики на лице. И
Мишель Пфайфер, и Синтия Лоуренс — диктор CNN. Мы все вместе
бегали, смеялись, потом шли пить кофе.
Попса вредит здоровью
— Теперь вы еще и телеведущая. Как вам новая роль?
— Я не телеведущая в обычном понимании этого слова. Мне дают
“рыбу”: кто и что будет петь, факты из биографии. На их основании я
импровизирую. Привношу свое видение, пропускаю через себя. А иначе
вряд ли каналу было бы интересно иметь в программе Казарновскую, а
Казарновской — ее вести. Но, честно говоря, я всегда об этом
мечтала. Очень интересно!
— Но у вас же и так график тяжелый — постоянные разъезды. Где время находите?
— Я сразу предупредила, что времени мало. Приходится двигать
гастроли. Правда, снимаем мы два дня в месяц — четыре программы. Но
это все равно стресс, конечно. Приезжаю в Музей Пушкина, где
проходят съемки, в три часа дня, уезжаю в одиннадцать. Перед
работой надо загримироваться, познакомиться с исполнителями,
порепетировать с концертмейстером.
— Что дается сложнее всего?
— Всегда надо быть необычной, разной, интересной. Из некоторых
неразговорчивых гостей приходится слова тянуть. Бывает, певцы даже
просят: “Я вообще говорить не умею, спою и уйду”. Благо я хорошо
ориентируюсь в материале и всегда пока находила выход из
положения.
— Как вы думаете, кто вас смотрит?
— Недавно стали приходить письма от молодых людей 16—18 лет. Просят
совета: где лучше послушать концерт романса? И мы хотим дальше
расширять тематику, чтобы смотрели ее не только пожилые. Романс —
это живые эмоции, а не надутый кринолин. Очень хочется показать,
что есть другие отношения, другие чувства.
Вот я довольно часто, когда щелкаю пультом, попадаю на телевидении
на развлекательные программы. Шутки и музыка в основном ниже пояса.
Насмотришься такого — и действительно хочется только пива выпить и
морду кому-нибудь набить. Кстати, недавно вычитала в одной умной
книжке, что, по статистике, самое большое количество депрессий
развивается у людей, которые слушают попсу.
— Почему, интересно?
— Это так называемые низкие вибрации, которые бьют по солнечному
сплетению. Три аккорда, три ноты. Все время это басовое: бум, бум,
бум… А вот под Моцарта, Баха, Бетховена и Петра Ильича Чайковского
люди, наоборот, выздоравливают.
— Музыкотерапия?
— Это же целая наука. В Америке психотерапевты на сеансах ставят
40-ю симфонию Моцарта или “Маленькую ночную серенаду”.
За Баскова обидно
— Вам приходилось петь под фонограмму?
— К сожалению, да. На правительственном концерте в Кремле от нас
этого просто потребовали. Помню, как мучилась. Нам, классическим
певцам, петь под фонограмму невероятно трудно. Надо рот вовремя
открывать, а мы привыкли к эмоции, чувству.
— На заказных концертах предлагают выступить?
— Довольно часто. И иногда хочется. Думаешь: выйду, десять минут
попою, а потом на эти деньги сделаю шикарный оперный спектакль! Но
Роберт (супруг-австриец Роберт Росцик. — Авт.) говорит: нет! И я
знаю, что он прав. Я слишком долго работала на свой имидж, чтобы
вот так его разрушить. Так что всегда отказываюсь.
— О том, что мир шоу-бизнеса жесток, знают все. Мир оперы — такой же?
— Абсолютно. Можешь быть бриллиантом — и лежать без огранки и
спроса. Тебя никто не заметит. А можно иметь просто очень миленькую
мордашку, тебе сделают красивую упаковку с розовым бантиком, дадут
хорошего импресарио, у которого есть контакты в ведущих театрах. И
вот ты на пике карьеры. Правда, это ненадолго. Как спичкой
чиркнуть. Через пять лет о тебе уже никто не вспомнит.
— Таких большинство?
— Увы. Многие исполнители находятся на хорошем
ремесленно-профессиональном уровне, но личностного начала нет почти
ни у кого. Потому что личность вырастить намного труднее, чем
вокалиста. Для больших творческих рывков нужно созреть. А сегодня
не дают созревать. Это как конвейер с колбасой: упаковали — и
вперед!
— Николай Басков тоже с этого конвейера?
— Он — часть поп-культуры, и это диктует свой имидж. Хотя мне
обидно, что он забросил оперу и поет в основном на эстраде. А ведь
у него есть данные для оперного пения. Если Коля задумает вернуться
в оперу и обратится ко мне за помощью, с удовольствием помогу.
Примы стесняются своего веса
— День перед концертом вы проводите по-особенному?
— Надо хорошо выспаться. Валяюсь в постели до упора. Силы берегу. В
Испании, например, концерты начинаются в девять вечера. Дожить же
нужно! И ничего не ем. Потому что как только я что-то съем, сразу
хочется на диван. Максимум, что себе позволяю, — крепкий чай и
банан.
— Правда, что оперные певцы здорово худеют за концерт?
— Как-то я пела “Саломею” Штрауса на сцене шикарного театра в
городе Денвере в штате Колорадо. Жара стояла такая, что можно было
дать дуба. Я взвесилась после спектакля — минус 2,5 килограмма.
Из-под волос тогда текли ручьи. Хотя я вообще никогда на сцене не
потею. И было ощущение такой опустошенности после спектакля, как
будто из меня выдавили все соки. Первое, о чем я попросила мужа
после концерта: “Роберт! Принеси мне пинту светлого пива!”
(Смеется.) Такой плюх с небес на землю.
— Если нагрузки так велики, почему большинство ваших коллег довольно полные?
— Когда мы поем, мы давим диафрагмой на желудок. Через час пения
появляется ощущение, что не ел два дня. Многие певцы приучают себя
все время что-то жевать. Они говорят: еда — наша энергия. Ничего
подобного! Вся энергия как раз уходит на переваривание. К тому же
полному человеку элементарно тяжело выступать. Нужно отработать
спектакль в течение 3—4 часов. Выбывают из строя колени, сердце,
легкие.
— Кстати, та же Полина Виардо была стройной…
— А Мария Каллас заставила себя похудеть на 25 килограммов!
Говорила, что туберкулезная Виолетта, весящая около 90 килограммов,
— очень странное зрелище. Там туберкулезом и не пахнет. Как
воспарить, если мешает вес, внешность, которую все обсуждают и
смеются? Это сценическая неправда.
Охота за платьями
— Опера ассоциируется с роскошью: залы, наряды, все блестит. Вас роскошь окружает только на сцене или в жизни тоже?
— В жизни она мне, наоборот, претит. Ненавижу, когда оперные певицы
обставляют свои квартиры а-ля графиня де Монсоро. Можно любить
старинную мебель, иметь ее в доме, но только в деталях. А иначе дом
будет похож на музей. Вы в нем не живете, а поражаете воображение
гостей. Я как раз люблю предельно простой стиль, чтобы все было
мило и очень функционально. А не: тут не сядь, тут не ляг, потому
что это ампир, а это барокко.
— Сценические платья для вас все так же шьет Юдашкин?
— Сейчас уже нет. Теперь у меня есть бутик-ателье и модельер Лика.
Она просит меня принести диск с той музыкой, которую я буду
исполнять, и создает по ней костюмы. Она изучает эпоху, выбирает
цветовую гамму под музыку, с учетом, конечно, моих предпочтений.
Каждое платье — произведение искусства. Помню, я пела “Песни
кабаре” Шенберга. На мне было черное платье в стиле ретро, а в руку
Лика посоветовала взять красную розу. Получилось очень стильно.
— Купить подходящий костюм для сцены невозможно?
— Знаю несколько магазинов — в Вене, Монте-Карло и Нью-Йорке, — где
есть очень красивые вещи. Но это будет стандарт. Можно случайно
встретить другую певицу в таком же платье. Это же ужас!
— В жизни вы одеваетесь не столь притязательно?
— Нет. Люблю джинсы. В них хорошо, тепло и комфортно.
Роды за сценой
— Какое-то время супруг был вашим продюсером, но потом вы от этого отказались. Почему?
— Да, Роберт был моим импресарио. Но он работал и с другими
ведущими певцами. Однажды он пришел домой и говорит: “Нехорошо
получается. Будут думать, что лучшие контракты я отдаю тебе”.
Представьте: муж звонит в театр и утверждает, что его жена лучше
всех. На него будут смотреть как на идиота. Так что официально он
не является моим продюсером. Но продолжает вести мои дела.
— Вашему сыну сейчас 13 лет. Он серьезно занимается музыкой?
— Андрюша поступил в колледж при Московской консерватории на
скрипичное отделение. Честно говоря, мы этого не ожидали, потому
что он учился в обычной музыкальной школе. Но парень способный.
Хочет быть дирижером и пишет музыку.
— Вы возражали бы, если бы он выбрал другую профессию?
— Да что вы! Я его отговаривала. Говорю: “Андрюшка! Ты понимаешь,
что значит быть исполнителем? Конкуренция безумная, пробиться
трудно. Это не твой характер”. Но он недавно заявил: “Мама, даже не
говори со мной на эту тему. Я буду заниматься математикой, если
тебе так хочется, но мое дело — музыка”.
— Как вы решились на рождение ребенка? Из профессии не страшно было выпасть?
— Сложный был шаг. Вернуться на сцену потом очень трудно. Некоторые
театры даже просили предварительное прослушивание: а вдруг она не в
форме после родов? Бывало и такое.
Но Андрюша — ребенок любви. Мы с Робертом были в таком порыве, что
я никогда бы себе не простила, если бы что-то с собой тогда
сделала. И я закрыла контракт с Ковент-Гарден, с
Метрополитен-опера. И, честно говоря, рожала бы еще и рожала. Так
хорошо себя чувствовала во время беременности! Перестала петь на
сроке почти в восемь месяцев. Поняла, что уже неприлично с таким
пузом переть на сцену. Но Роберт мне всегда говорит: “Лучше бы я
пел, а ты бы детей рожала!”
Екатерина ЗОРКИНА, mk.ru
