В Рахманиновском зале консерватории прошла одна из самых интересных программ сезона: «Двойной портрет». Музыка двух столпов авангарда ХХ века — Эдгара Вареза и Пьера Булеза. Булез у нас достаточно известен, правда, в основном в своей дирижерской ипостаси (в конце 60-х он даже побывал в Москве, выступив в Большом зале консерватории). Варез для нынешних слушателей, даже весьма продвинутых, фигура незнакомая. Хотя это автор уникальный: создатель необычного музыкального мира, парадоксально сочетающего полнокровную чувственность и рафинированную интеллектуальность. Его ранние сочинения, которые он позже уничтожил, осциллировали между постромантизмом и импрессионизмом. Новый, авангардный стиль Вареза сформировался в конце Первой мировой войны и не был похож ни на одну из тогдашних школ. Язык Вареза 20-х годов жесток и лаконичен. Тональности нет, зато много выразительных «формул», что позволило некоторым критикам именовать его произведения «музыкой фанфар, клаксонов и сигналов тревоги». В инструментовке автор предпочитал духовые, создающие типичный для него тембровый колорит: жесткое, сухое звучание.
Вот определение Стравинского, как воспринималась современниками музыка Вареза: «... это композитор, который по-новому определил границы между „человеческим“ и „механическим“... Его предшественники очевидны: Дебюсси. Его мелодии — всегда галльские... В 20-х годах я знал его как новатора-первопроходца, затем, в 50-х — как пророка „пространственной музыки“. Мне кажется, я понимаю, что он подразумевает под глубиной звука: некоторые звучания приходят издалека, как бы с концов спиралей — а близость и удаленность служат конструктивными факторами композиции...»
Примерами такой эстетики стали все пьесы, сыгранные Ансамблем новой музыки в первом отделении вечера. «Octandre» («Восьмигранник», 1923) — опыт выращивания интонационно-тембровых «кристаллов», подобных природным. Композиция для флейты «Densite 21.5» («Плотность 21.5») — пьеса, написанная для флейтиста Ж.Баррира, игравшего на платиновом инструменте; цифра дает физическую характеристику плотности этого металла. «Offrandes» («Жертвоприношения», 1921) — вокальная композиция на стихи чилийского поэта и философа Винсента Уидобро и мексиканца Хосе Хуана Талады. Ее исполнила сопрано Екатерина Кичигина в сопровождении камерного оркестра из десяти исполнителей. Сочетание архаики, традиционного вокала и шенберговской мелодекламации «Sprechstimme». Идея «магии звука», рождающейся в подсознании и воплощающей потаенные чувства и эмоции. Последняя композиция «Integrales» продемонстрировала другой принцип Вареза — музыки как «научного искусства» (идея, подхваченная и развитая сорок лет спустя Янисом Ксенакисом).
Второе отделение «Двойного портрета» было посвящено другому титану авангарда — Пьеру Булезу, которому 26 марта исполнилось 80 лет. В «Двойном портрете» Булез был представлен преимущественно ранними произведениями. Сонатину для флейты (1946) он смоделировал по образцу Камерной симфонии Шёнберга. В этом небольшом опусе Булез намеревался, по его словам, «создать впечатление бреда». Сонатину с блеском исполнила солистка «Студии новой музыки» Светлана Митряйкина. Небольшая фортепианная миниатюра «Incises» (1964) — это эффектная токката, почти все «события» которой проходят в высоком, «колокольчиковом» диапазоне — «secco» и «martellato». Композиция «Derive» («Отклонение») вызвала ассоциации с киномузыкой: таинственные глубины моря, колыхания водорослей, пучеглазые глубоководные чудища... Завершила программу пьеса «Eclat» («Вспышка, 1965»): кластеры (звуковые пучки) рояля, переборы мандолины и гитары, глиссандо арфы, мягко плывущие звучания вибрафона, колокольные звоны, гулкие пассажи бас-кларнета, засурдиненная труба.
Музыка Булеза, прозвучавшая в «Двойном портрете», показалась не такой уж диссонантной. Его додекафония на вибрафоне, гитаре и колоколах звучала просто, нежно и даже певуче. Правда, мы слушали раннего и среднего Булеза, а не позднего — электронного. Чтобы исполнить его нынешние композиции, нужна была, по словам организаторов вечера, аппаратура, которой Центр современной музыки, увы, не располагает.
Аркадий Петров
