V Международный фестиваль «Мариинский» прошел в Петербурге
Фестиваль балета «Мариинский» по традиции открылся премьерной программой, в которую вошли опусы Баланчина, Форсайта, Доусона. Первым был показан «Аполлон» Стравинского — символ театра Баланчина, а значит, и Мариинки, самых истоков балетного искусства, персонифицированных в триумвирате муз под предводительством Аполлона. Спектакль давно в репертуаре театра, но на этот раз он смотрелся совсем по-иному прежде всего благодаря звезде балета Ла Скала Роберто Болле. Этот красивый и статный премьер — один из самых востребованных зарубежных артистов и партнеров. Удивительно он станцевал Аполлона — ясно, осмысленно, логично, выявляя все «скрытые сюжеты», мастером которых был Баланчин. В начале он скорее напоминает юного Париса, чем олимпийца, в котором лишь постепенно проявляется божественное начало. Этот современный на вид спортсмен-музыкант может быть сдержанным и благородным, может буйно шалить, пугая нежных муз, среди которых особенно выделяется Терпсихора — дебютантка Виктория Терешкина, за год из крепкой молодой солистки выросшая в многообещающую балерину. И только в финальной части, услышав гимнический призыв с Олимпа, он мгновенно из юноши превращается в солнечного Аполлона, возводящего муз к вершинам космической гармонии. Подобное динамичное и абсолютно баланчинское прочтение партии, проработанное с балериной Патрицией Нири, дорогого стоит.
На следующий день вместо Баланчина-небожителя предстал Баланчин-экспериментатор, автор «Четырех темпераментов» П.Хиндемита. За год, прошедший со дня премьеры этого балета, каждый «темперамент» окончательно выявился, а весь ансамбль танцует точно, музыкально, эмоционально. Среди прочих солистов особенно выделялся Флегматик Андрея Меркурьева, окруженный четырьмя красивыми длинноногими солистками: впечатляют его координированность, особенно пластика рук, чувство стиля. Выразителен Меланхолик Антона Корсакова, пытающийся противостоять нашествию бездушной техноцивилизации, несущей с собой глобальные катаклизмы. Особый поклон главному репетитору баланчинских балетов Юрию Фатееву. Поклон и солирующей пианистке Людмиле Свешникой, помогающей постичь балеты Баланчина, концептуальные построения Форсайта.
Премьера балета «Approximate Sonata» («Приблизительная соната», 1996) завершает в Мариинке форсайтовскую тетралогию. Это едва ли не последний «балетный балет» хореографа, впоследствии увлеченного чистыми экспериментами, инсталляциями, перформансами. Естественно, он бессюжетный, его предмет — движение и форма, содержащие в себе мириады потенциальных трансформаций, вариаций, комбинаций, бросающих вызов всеобщей унификации. Все движения и жесты, типичные для минималистов (у Форсайта даже есть балет «Маленькие детали»), — метафоры мысли. В «универсуме Билла» тело танцовщика, работающее подобно суперкомпьютеру, как бы теряет свою реальность, приобретая притом некую мультимедийную множественность, будто оно одновременно находится в разных плоскостях.
Балет для Форсайта — всегда эксперимент, как и для его постоянного сотрудника Тома Вилллемса — автора музыки. Оба совместными усилиями сумели найти ту точку, которая позволила им перевернуть балетный мир. Его сверхскоростные танцовщики должны быть готовы к самым неожиданным виражам техники и мысли. Поставив названный балет на музыку Л.Бетховена, за день до премьеры в своей труппе он отменил ее как слишком патетичную и забивающую хореографию, предложив взамен «нотные мерцания» Виллемса, то вспыхивающие, то гаснущие подобно световым эффектам спектакля. В этом сверхсложном для исполнения и восприятия балете многое и в шутку, и всерьез.
...Выходит первый из восьми солистов, до хруста в челюстях нечто жующий, и бросает в пустоту вопрос — туда ли он пришел? «Да!» — отвечает голос, указывая, что делать дальше. Тут балетмейстер, несомненно, выступает в роли демиурга, разбирающего на составные па классический танец и снова собирающего по собственному усмотрению другую модель мира, закон которого — вечное движение. Бесконечна, как в космическом танце индийского бога Шивы, ежесекундная деструкция-конструкция. Зрителям дано лицезреть лишь часть процесса, порой напоминающего перемещение клеток в микроскопе микробиолога или, наоборот, картину звездного неба в телескопе астрофизика.
В «Approximate Sonata» захватывает сам процесс рождения и распада танцевальных форм: вариаций, дуэтов, квартетов. В конечном итоге Форсайта меньше всего интересует, поймет ли его зритель. Подобно ученому он позволяет ему заглянуть в свою лабораторию, ничего не объясняя. Кого-то, несомненно, поразит величие форсайтовского мироздания, представленного в балете в форме и репетиций, и сценического действа. Других — почти виртуальная игра телами танцующих или забавные «маленькие детали». Некоторые равнодушно ждут, когда же кончится «это безобразие». А самые агрессивные, демонстративно хлопая дверью, покидают зрительный зал. Всем не угодишь!
При желании можно проследить взаимосвязь давних начинаний Федора Лопухова («Величие мироздания»), откровений Джорджа Баланчина, научно-концептуальных изысканий Уильяма Форсайта. «Approximate Sonata» последнего, несомненно, — обобщение всех хореографических достижений этого направления в ХХ веке. И если «Величие мироздания» на симфонию Бетховена можно назвать альфой, то балет Форсайта, насильственно лишенный музыки композитора, — омега хореографической мысли прошлого столетия. Ну а как себя чувствуют в этих закодированных хореографических координатах танцовщики Мариинки? Великолепно! Благодаря трем предыдущим постановкам они не только поняли, но и приняли закономерности форсайтовской хореографической мысли, притом не только головой, но и телом. Благодаря его сверхзвуковым темпам, сверхуплотненности ткани, неожиданным сломам, сгибам, контрапунктам флюидности, переносам центра тяжести из кончика пуантов в плечо или наоборот, мариинские артисты (и солисты, и кордебалет) приобрели суперактивность и координированность. Благодаря его репертуару труппа восполнила недостаточное, к сожалению, обучение танцу модерн. Эти приобретения сказываются и при исполнении классики — у танцовщиков ловкие ноги, натянутые стопы, точные позиции, сильно возросший динамизм, отличная внешняя форма. Видно, что проделана адская репетиторская работа как с ассистентом хореографа Ноя Д.Гелбером, так и с ответственным репетитором Алексеем Мирошниченко.
Многие до сих пор задаются вопросом: нужны ли такому театру, как Мариинский, балеты Форсайта? Прошедший со дня первой постановки год дает положительный ответ на этот вопрос. Они нужны как яркая репертуарная краска, но, конечно, не доминанта, чего и не предвидится. Просто они необходимы как еще одна попытка осмыслить мир в адекватных требованиям времени формах, заставляющих восхищаться возможностями человеческого тела при почти компьютерном синтезе разных танцтехник ХХ века.
Гораздо проще второй премьерный балет «Reverance» Дэвида Доусона. В нем почтительный реверанс учителю Форсайту (в технике, способе организации хореографического материала и сценического пространства, в узнаваемости форсайтовских коронных комбинаций), земной поклон традициям и труппе Мариинки (в мягких пор де бра, балеринских позах, растительных выниманиях ног, певучих линиях танца). В нем заняты исключительно ведущие балерины Дарья Павленко, Наталия Сологуб, Софья Гумерова и их достойные партнеры Андрей Меркурьев, Михаил Лобухин, Александр Сергеев. Доусон аккумулирует находки многих западных хореографов. Начав ставить в 2000 году, английский танцовщик прославился балетом «Серая зона», который был награжден призом «Бенуа де ля Данс». Доусон пока что не волшебник, он лишь старательный ученик, пытающийся проложить свой путь на карте мирового балета начала ХХI века.
* * *
Закончившийся в Петербурге V Международный фестиваль балета «Мариинский» оказался концептуальнее четырех предыдущих. Когда только начинали в 2001 году, идея приглашения зарубежных звезд, распределение ролей между своими артистами, фестивальная премьера, подбор спектаклей — все выглядело набором пестрых тем. Чем дальше, тем жестче чертилась линия движения во времени — от вечеров старинной романтической хореографии, через Петипа и Баланчина к Форсайту, и параллельно советское ответвление через Вайнонена, Григоровича и Якобсона к Ратманскому и Ноймайеру. Сегодня на фестивальных премьерах царил авангардный дух, современное теснило классику и вытеснило бы ее, если бы не одна удачно найденная форма. Новая, еще не совсем прижившаяся на классической сцене модель танцфабрики (Форсайт, Доусон) гармонично слилась со старинной, если не сказать старомодной моделью чествования прима-балерин — бенефисами. Речь не идет о сборе в пользу бенефицианток, как было принято некогда, сегодня балерины получили свободу в выборе репертуара, хореографов и партнеров. А время подсказало имена мариинских звезд.
* * *
Самая младшая и самая трепетная из трех бенефицианток, Дарья Павленко, имеет право на первое слово, потому что она не только подготовила свою программу из трех полноценных балетов, но еще и солировала в первый день фестиваля — в премьере Дэвида Доусона «Реверанс». Так уж сложилось, что не может быть премьеры нового спектакля в Мариинском театре без Дарьи Павленко. Любой хореограф входит в класс, всматривается в лица танцовщиков и неизменно одаривает вниманием Павленко — не идеально сложенную, не самую техничную, но такую самобытную и глубокую, что ее имя автоматически включено. Такая история повторялась с балетами Баланчина, исторической «Баядеркой», «Спящей красавицей», премьерами Форсайта, Доусона и Кирилла Симонова, а когда приезжал Пьер Лакотт ставить «Ундину», он сразу ухватился за Павленко как за королеву романтического репертуара. Да, Дарья Павленко повелевает стилями, за один вечер может поведать о разных эпохах. Поэтому в ее бенефисе не было кусков из классических балетов, стиль — вещь законченная, тут должны быть целые спектакли. Пусть критика не собирается спускать Кириллу Симонову неудачи в «Щелкунчике», Павленко захотела стилизации в духе поздних Русских сезонов, в духе «Голубого экспресса» Нижинской и открыла бенефисный вечер «Дафнисом и Хлоей» Равеля. Синие купальнички, стильные шапочки с биркой, хулиганский задник (художник Николай Самонов), сюрреалистическая атмосфера, знойные, истаивающие движения спортивного кордебалета во главе с лесной шалуньей — Павленко. Это был легкий аперитив к концептуальному второму акту — там Павленко соревновалась в упорстве с тройкой молодых людей в «Steptext’e» Форсайта. Назло другим исполнительницам балерина не играла женщину-машину, она сделала свои выходы мягкими, певучими, борьбу превратила в красивый флирт, а сухой рациональный сюжет рассказала как легенду о любви. И наконец, в «Вальсе» Баланчина Павленко сыграла в роскошный декаданс. Порочное очарование вальса, тайных ночных свиданий, обещаний, клятв и легких измен. Все эти признаки конца эпохи с характерными аксессуарами — стилистический мир, в который легко погружается Павленко. Если в «Steptext’е» она чуть замедлялась, рисуя свою собственную линию, то в «Вальсе» шла на опережение, стремительно неслась к неотвратимой гибели. Накал страстей усилило присутствие Ислома Баймурадова в роли Рока. Героини Дарьи давно ведут с персонажами Ислома трудную игру, еще со времен «Спящей красавицы», когда волшебным взмахом рук Павленко успокаивала злые чары Феи Карабос — Баймурадова. На ее вечере в зале можно было встретить всю питерскую интеллектуальную элиту.
* * *
На пресс-конференции Диана Вишнева с волнением, очень сбивчиво поведала журналистам, что при подготовке своего вечера ее интересует одна главная вещь — всегда новое и всегда вперед. Понятно, что речь не о премьерах, а о новом постижении зрителями балерины Вишневой. Только недавно она получила право танцевать на Мариинской сцене «Баядерку» (правда, она еще не станцевала здесь «Лебединое озеро»), обе редакции — старую и новую, и сцена Теней теперь неизменно сопутствует Вишневой. Как настоящая актриса, эта балерина всегда находится в диалоге со зрителем. Составляя программу она как бы говорит: вы ведь знаете, что я могу освоить любые темпы — для вас я выйду в третьем отделении в скоростных «Рубинах», и вы оцените, на что я способна, даже если стрелки часов показывают десять вечера. Но я могу быть совсем другой — сыграть в тени, в холод, в отстранение. И Диана все силы бросает на «Баядерку», желанную белую классику. Исполняет Никию так, что зрители переглядываются, что это за новая лирическая дива перед ними. Прозрачное лицо, непроницаемый грим, холодные глаза, медленная поступь — такую роль сыграла Вишнева, открывая свой бенефис. Затем премьера Петера Зуски «Руки моря». Вишнева выходит простой селянкой с растрепанной косичкой, в длинном платье, босиком. Зуска сделал для нее спектакль в духе Матса Эка, хореографию которого Диана так хотела попробовать. Вишнева и Зуска (он был ее партнером) сыграли семейную пару, живущую на берегу по законам морских приливов и отливов, со всеми перипетиями прибрежной полосы (в названии балета игра слов — «Les bras de mer», «руки моря» или «полоса прибоя»). Балерина была совершенно великолепна в босой пластике, сделала серьезную заявку на появления хореографии такого рода в Мариинке. И еще дуэт из «In the middle» Форсайта, ставший пробным камнем для здешних балерин. Начала эстафету Павленко, подхватила Лопаткина, и вот теперь Вишнева. Со всей силой своего бешеного темперамента Вишнева резала ногами воздух, страстно оттягивалась в обводках, успевала взглянуть на реакцию зрителей и холодно рассмеяться. После такого сумасшедшего бенефиса балерине аплодировали едва не полчаса.
* * *
Ульяна Лопаткина готовила свой бенефис вразрез со временем и общей тенденцией движения вперед. Ее заботят балеты наследия, сохранение чистоты мариинского стиля, чистоты исполнительского мастерства. Почти десять лет назад она один-единственный раз станцевала «Раймонду», и до сих пор балетоманов не отпускает аромат того ее спектакля, а по сохранившейся пленке дети получают свои первые серьезные познания о балете. Тщательная и внимательная к каждому па, Ульяна сделала новый извод венгерского акта — без аллюзий на великих Раймонд XX века, ничуть не повторяя себя. Красивая, чистая, очень парадная и имперская «Раймонда», такая, какой ее задумал Петипа. И в этой самой балеринской, самой изящной и одновременно очень чувственной и драматической роли Ульяне нет сегодня равных. Она совершенна. Также хороша Лопаткина в «Легенде» — жемчужине советской хореографии, где балерина показывает свою изысканную форму, божественные линии, а еще линию характера — очень завуалированной, холодноватой, петербургской страсти. Закончился вечер коронными «Бриллиантами», в которых Лопаткина снова блеснула техникой и женским очарованием. Ее бенефис, построенный на шедеврах классики XX века, и стал пиком фестиваля, зоной, примиряющей крутой авангардизм и традицию.
Екатерина Беляева
Виолетта Майниеце
