Вадиму Абдрашитову 19 января исполнилось 60 лет. И это — всего лишь повод поговорить о жизни в искусстве и жизни как таковой. Сделано немало. Достаточно перечислить названия снятых фильмов: «Слово для защиты», «Поворот», «Охота на лис», «Остановился поезд», «Парад планет», «Плюмбум, или Опасная игра», «Слуга», «Армавир», «Пьеса для пассажира»... Они всегда были к месту и ко времени, всегда попадали в болевую точку. Абдрашитов — один из немногих в кинематографическом сообществе человек, который культурно мыслит, с которым есть о чем поговорить всерьез.
— Общаясь с вами накануне нашей встречи, я понял, что вы человек чрезвычайно занятой и очень дорожите своим временем. Как это замечательно — из года в год оставаться востребованным, чувствовать себя востребованным...
— Это приятно слышать... Но, к сожалению, занят сейчас не собственным фильмом, а делами киностудии «АРК-фильм», киноконцерна «Мосфильм», художественным руководителем которой являюсь. В нашем производстве — ряд фильмов, мы оказываем услуги сторонним заказчикам — телевидению, в частности. Немало сил и времени забирает моя мастерская во ВГИКе, где наступила горячая пора — зимняя сессия. Студенты сдают зачеты и экзамены по режиссуре, а это значит, что приходится переваривать огромный объем материала: сценические, съемочные работы, на пленке и видео. А тут еще совсем некстати навалились новогодние каникулы.
— Вам не претит административная работа?
— А у меня ее нет, я, повторяю, — художественный руководитель. Все административные и производственные нагрузки ложатся на плечи моего коллеги Потемкина Александра Николаевича. Он — директор студии, продюсер.
— Между «Временем танцора» и «Магнитными бурями» пролегло пять лет. Уже два года прошло после «Магнитных бурь». На какой же стадии очередной ваш проект?
— Пока еще в стадии становления литературный сценарий, так что говорить о нем пока рано. Но одно скажу — это о нашей жизни, о нашем времени...
— А что с вашим давним большим проектом — «Другие времена»?
— Он ждет больших денег — по российским меркам это очень дорогой проект, поскольку сложнопостановочный.
— Дороже «Сибирского цирюльника»?
— Ну конечно, нет. Нам нужно порядка 10 миллионов долларов. Мы долго, но, увы, безуспешно искали инвесторов и спонсоров.
Когда мы заканчиваем очередной свой фильм и особенно когда он «прозвучит» на международных фестивалях, всегда появляются люди, которые горят желанием помочь нам в дальнейшем. Но когда дело доходит до конкретики — приносишь заявку, объясняешь замысел — эти люди исчезают. Впрочем, это понятно: трудно представить себе здравомыслящего спонсора, например, «Магнитных бурь». Я очень часто вижу или слышу о таких вещах, по сравнению с которыми «Магнитные бури» — бури в стакане воды. Например, то, что происходило в Киеве. Огромные толпы людей, толком не понимающих, почему они на этой стороне баррикад, а не на той...
Движущие силы таких «магнитных бурь», как видим, существуют и будут существовать. Передел собственности, в частности, продолжается, силы, которые этим занимаются, поднимают такие «бури», втягивают в свои дела массы, которые далеки от сути этих дел. Так что «Магнитные бури» — это отнюдь не высосанная из пальца вещь. Фильм, кстати, 21 января покажут на канале «Россия».
— А с точки зрения профессии как вы сейчас оцениваете свою картину? Вы выносили этого ребенка, родили, вырастили. Как считаете, вы правильно его воспитали?
— Безусловно, да. Но не бывает ребенка без недостатков... Я не знаю режиссеров, которые не хотели бы переснять тот или иной кадр. Но в целом наше детище воспитано правильно — я имею в виду кинематографический язык картины и блестящую литературную основу Александра Миндадзе.
— Как в прокате сложилась судьба картины?
— Так же, как и судьба любой более-менее серьезной отечественной картины. Серьезной в том смысле, что затрагивает какие-то сущностные стороны жизни. Такое кино нынче не показывают либо показывают очень мало. И на это смешно сетовать — это данность на сегодняшний день. Более или менее хорошо идет в прокате только картина, специально ориентированная на коммерческий успех.
— Но, извините, ваш отнюдь не развлекательный фильм «Остановился поезд» собрал более десяти миллионов зрителей.
— И это притом что в кинематографическом смысле он гораздо более скромен, чем «Магнитные бури». В «Магнитных бурях» несравненно больше действия, есть интрига, в том числе мелодраматическая. Но тогда существовал мощный всесоюзный кинопрокат, благодаря ему картина шла почти во всех кинотеатрах страны, за исключением районов, где местное начальство запретило показ.
— Почему запретило?
— Картина, если задуматься, недвусмысленно констатировала остановку нашего «поезда», и потому были основания посчитать ее идеологически вредной.
— Не было у вас подспудного желания сделать «Магнитные бури» более зрительскими, с большим коммерческим потенциалом?
— Куда уж более зрительской делать эту картину? В ней закручена мощная мелодраматическая пружина, заняты красивые актрисы, еще не примелькавшиеся молодые и талантливые актеры. В ее основе лежит едва ли не детективная история. Есть движение масс народа. Все это замечательно снято. Я бы отметил и блестящую работу звукооператора. Фильм лишен тяжеловесности, заумности, длиннот... Ну что еще нужно для зрелищности?
Но в ней — реалии нашей жизни. Не каждому хочется в них погружаться: тут и так тяжело жить. Многим хочется просто развлечься в кино, «оторваться». Так что я не имел никаких иллюзий относительно прокатной судьбы «Магнитных бурь». Другое дело, если бы, как это бывало раньше, при государственной системе кинопроката, с картиной серьезно работали... Вспомните, существовала практика второго, третьего экрана, были кинотеатры повторного фильма. В столичной репертуарной афише мы могли видеть названия порядка сотни картин. Я уверен, что если бы «Магнитные бури» регулярно шли хотя бы в двух кинотеатрах, пусть на одном сеансе в день, они нашли бы своего зрителя. Будем надеяться, что в этом смысле нам поможет выпуск видеотиража.
— Ваши картины всегда отличались злободневностью, публицистичностью. Вас, конечно, не оставляет равнодушным то, что происходит сейчас в стране. Взять хотя бы стихийные митинги протеста в связи с монетизацией льгот...
— Считаю это форменным издевательством над стариками. На этот шаг пошли люди, которые либо не понимают, в какой стране они живут, либо сознательно игнорируют такое понимание. Печально, что все это происходит на фоне других масштабных негативных процессов. Я прочитал недавно большое интервью главного санитарного врача страны Онищенко, он приводит просто фантастические факты и цифры, касающиеся здравоохранения, биологической безопасности. Если даже официальная статистика признает, что у нас тридцать миллионов человек находятся за чертой бедности, то сколько же на самом деле бедных, очень бедных людей? Речь не о Москве, хотя и здесь очень многие вынуждены жить впроголодь, речь о провинции, где сплошь и рядом бедные и нищие.
— И наш кинематограф в стороне от всего этого?
— Есть серьезные документальные картины, но телевидение их к зрителям не подпускает, а кинотеатрам они не нужны. Из игровых назову «Игры мотыльков» Андрея Прошкина. На мой взгляд, это очень серьезный, сильный фильм и очень сущностный — о нашей жизни в провинции и вообще о провинции нашей жизни. В нем все, что хотел сказать автор, о чем болит его душа, выражено художественным образом.
— Не хотелось бы углубляться в политические дебри, но нельзя не поговорить о политике государства в области культуры...
— Об этой политике красноречиво говорят бюджетные расходы на культуру, которая как финансировалась, так и финансируется по остаточному принципу. Справедливости ради надо сказать, что в последние годы финансирование кинематографа увеличилось. Но это я объясняю не стратегией государства в этой области, а личной заслугой бывшего министра культуры Михаила Швыдкого. Когда в сфере его забот оказалось и кино, он пообещал кинематографистам, что господдержка кино будет увеличена в два раза, и слово свое сдержал. Но государственная политика не может ограничиваться только поддержкой кинопроизводства, необходима поддержка отечественного кинематографа в прокате — а тут полный облом. И не надо лукавить относительно перспектив вступления России в ВТО, заявлять: а вы снимайте, как американцы, и ваши фильмы народ пойдет смотреть.
Нам есть чему поучиться у многих стран. У той же Франции, например.
Главное: определенный процент от кассовых сборов по каждому зарубежному фильму должен отстегиваться на нужды национального кино. Любая отечественная картина должна получать своего рода пропуск на всероссийский экран — с этой целью без особого труда можно выработать систему вполне рыночных рычагов. Можете показывать сколько угодно зарубежных фильмов, но поделитесь — конечно, в разумных пределах — прибылью. А за показ национального кино получите определенные льготы.
— Допустим, мы получим от государства не 100 миллионов долларов, как сейчас, а 120 миллионов. Вы уверены, что от этого что-либо изменится?
— В любом случае, чем больше средств пойдет на поддержку кинематографа, тем лучше. Будет больше производиться фильмов — и количество рано или поздно перейдет в качество. Нечто подобное происходит с сериалами. Я не собираюсь переоценивать качество сериальной продукции, сравнивать ее с художественными фильмами, но, согласитесь, уровень сериалов за последние годы заметно вырос. И еще раз повторяю: дело не только в увеличении финансирования киноотрасли. Кинематограф, генетически предназначенный для просмотра публикой, заинтересован в том, чтобы государство помогало ему дойти до этой публики. Не навязывало публике ту или иную картину, а именно помогало дойти до публики.
— Многие считают, что наш кинематограф нынче на подъеме. И вы в их числе?
— Смотря что называть подъемом. Да, увеличилось количество картин, но для меня подъем — это появление новой художественной идеи, художественной школы, если хотите. Итальянский неореализм, «новое кино» Германии, независимое кино в Америке в 60-х годах и у нас в стране после 56-го года — вот это подъем! Сегодня можно говорить только о некотором количественном росте кинопроизводства. Это, конечно, замечательно, но новой художественной идеи, объединяющей и увлекающей художников, нового направления в развитии российского киноискусства я пока не вижу. Хотя, и это нельзя не признать, занято нынче в кино довольно значительное число талантливых людей.
— Но о каких-то новых тенденциях в развитии нашего кино мы можем говорить?
— Главная тенденция — подключение российского кинематографа к мировому кинопроцессу.
— Это хорошо или плохо?
— Это данность. Для того чтобы картина прокатывалась в мире — а это задача любого производителя, — каждый из них заинтересован в том, чтобы его продукт был вкусен и съедался в любой точке земного шара, как гамбургер или пицца...
— ...Нужно «гамбургерское» кино.
— Совершенно верно. Это тревожная тенденция. Если российское кино потеряет под ногами почву нашей культуры, это будет иметь последствия масштаба гуманитарной катастрофы.
Чтобы быть востребованным на рынке, надо подстраиваться под его законы. Но для сохранения национальной культуры должны вступать в действие нерыночные механизмы — государственные! — которые создадут условия для нормального развития национального искусства, киноискусства в частности. Такие механизмы прекрасно отработаны, например, в той же Франции. И нельзя же сказать, что в Америке симфоническая музыка приносит доход. Однако там самое большое в мире — в расчете на душу населения — количество симфонических оркестров. Там снимают не только блокбастеры и коммерческий ширпотреб, но и высокохудожественные фильмы, которые, кстати, находят своего зрителя во всем мире.
— Мы говорим все время о роли государства, но не упомянули Союз кинематографистов. Считаете, что его роль равна нулю?
— У меня ощущение суицидного настроения нашего сообщества. Судя по последним событиям, союз в том виде, в каком он сейчас находится, не нужен. Такая вялость, такое равнодушие к собственным судьбам! Наверное, такой союз нужен только тем людям, которые его возглавляют и решают с его помощью какие-то личные задачи.
— То, что союз изжил себя, в обществе связывают с конкретной личностью...
— Михалковым? Нет, дело не в Михалкове — дело в общем состоянии кинематографического сообщества. Если это сообщество так или иначе поддерживает Михалкова, то, следовательно, все вопросы к сообществу, ко всем нам. Его же не навязали силой править союзом! Сообщество само его выбрало — следовательно, принимает его методы руководства, его идеи.
— А не потому ли балом правит Михалков, что активная часть кинематографистов, и прежде всего молодежь, — люди, которые непосредственно заняты в кинопроизводстве, самоустранились от процессов, происходящих в союзе?
— А почему они самоустранились? Наверное, потому что союз в том виде, в каком он сейчас существует, их не удовлетворяет.
— Вы считаете, что СК можно реанимировать?
— Почему нет? Вопрос желания. Пока такого потенциала нет. Пока. Но не может такого быть, чтобы творческие личности, коллеги рано или поздно не захотели объединиться в форме, которая бы всех устраивала.
— Судя по вашим картинам, вас всегда привлекали сильные характеры, люди, которые совершают Поступки. И вы, конечно, совершали Поступки. Можете вспомнить хотя бы об одном из них?
— Насчет сильных характеров... Это так и не совсем так. Предметом нашего с Миндадзе интереса всегда был обычный человек, поставленный в ситуацию, когда надо сделать выбор. Нас интересовал не столько сильный, сколько выразительный характер. Жизнь сама по себе есть Поступок. Я благодарен Богу, что занимаюсь делом, которое мне интересно. У меня никогда не было необходимости проявлять волю, другие сильные стороны характера, чтобы не заниматься тем, чем бы мне не хотелось заниматься. Я снимал картины, которые прежде всего были интересны мне самому. Никогда не брался за вещи, которые мне были неинтересны. Всегда говорил то, о чем думал.
— Если взглянуть на прошлое с высоты прожитых лет, были ли поступки, о которых вы сейчас жалеете?
— Конечно, были. Были ошибки, так сказать, тактического порядка. Я предпочитал сделать, а не жалеть потом, почему не сделал. Судьбы почти всех наших картин были достаточно сложны. Было очень много неприятностей, весьма серьезных, весьма. Но это входило во внутренне принятые мною правила игры: государство дает тебе деньги, а ты делаешь картину, в которой говоришь, что не все ладно в этом государстве. Некоторые чиновники не без оснований увидели антисоветские мотивы и в «Охоте на лис», и в «Остановился поезд». Мне предъявляли претензии, и я это воспринимал как данность, никогда это не превращал в шоу и относился к происходящему как к очередному этапу работы над картиной. Так что нельзя сказать, что у меня все шло легко и безоблачно. Моя жизнь, как и у любого другого человека, достаточно сложна и драматична, и, слава богу, она идет.
— Приходилось ли вам, что называется, бросаться головой в омут?
— Да начало работы над любой картиной было именно таким. Мы с Миндадзе старались, чтобы каждая новая наша работа была совершенно не похожа на предыдущие. Все наши картины разные, никогда на нас не работала такая категория, как опыт. Я всегда начинал с нуля — то есть лез с головой в омут.
— Говорят, что человек жизнь прожил зря, если не посадил дерево, не...
— Вы пытаетесь подвести итог моей жизни?
— Пытаюсь хоть немного узнать о вашей личной жизни, о жене, о детях...
— «Деревья» посажены и растут, к сожалению, быстрее, чем того хотелось бы. Сыну Олегу — тридцать один, он физик по образованию, сейчас работает в Америке. И мы скучаем, и он скучает, но здесь работу по специальности не получается пока найти. Дочь, ее зовут Нана, — сценограф и художник, очень много работает. Жена Нателла Тоидзе — известный художник-живописец. Внуков пока нет.
— Однажды вас спросили: какими качествами должен обладать режиссер? И вы ответили словами вашего учителя Михаила Ромма, который, отвечая на подобный вопрос, в свою очередь, процитировал знаменитого американского режиссера Кинга Видора...
— Видор назвал пять основных качеств. Первое: здоровье. Второе: здоровье. Третье: здоровье. Четвертое: уметь ладить с примами-актрисами. Пятое: уметь говорить с начальством.
Беседу вел Геннадий Белостоцкий
Газета «Культура» № 3 от 2005 года
