Малер. Симфония No. 2 («Симфония Воскресения»)

Symphony No. 2 (c-moll), «Resurrection»

Состав исполнителей: 4 флейты, 4 флейты-пикколо, 4 гобоя, 2 английских рожка, 3 кларнета, бас-кларнет, 2 кларнета-пикколо, 4 фагота, контрафагот, 6 валторн, 4 валторны вдали, 6 труб, 4 трубы вдали, 4 тромбона, контрабас-туба, орган, 3 литавры, большой барабан, тарелки, тамтам высокий, тамтам низкий, треугольник, малый барабан, колокольчики, меццо-сопрано-соло, сопрано-соло, смешанный хор, 2 арфы, струнная группа.

История создания

Замысел Второй симфонии относится к 1887 году, когда еще не была закончена Первая, и непосредственно связан с нею: новый симфоничес­кий цикл мыслился логически вытекающим из предшествующего. Око­ло семи лет Густав Малер работал над грандиозным произведением. Он успел переменить несколько мест работы — был дирижером оперного театра в Лейпциге, директором Королевской оперы в Будапеште, затем переехал в Гамбург, где также стал дирижером оперного театра. За эти годы появились песни на тексты сборника Арнима и Брентано «Чудес­ный рог мальчика», в которых выкристаллизовывался характер малеровского мелодизма, своеобразный и выразительный.

В переписке композитор подробно рассказывал об идее столь долго вынашиваемого сочинения: «Я назвал первую часть «Тризна»... в ней я хороню героя моей ре-мажорной симфонии... В то же время эта часть великий вопрос: почему ты жил? Почему страдал? Неужели все это — только огромная страшная шутка?.. В чьей жизни хоть однажды раздал­ся этот призыв, — тот должен дать какой-нибудь ответ; и этот ответ я даю в последней части... Вторая часть — воспоминание! Солнечный луч, чистый и безмятежный, из жизни моего героя.

С Вами это, наверное, случалось: Вы похоронили дорогого Вам чело­века, а потом, может быть, на обратном пути, возникает внезапно карти­на давно прошедшей минуты счастья; ничем не омраченное воспомина­ние проникает Вам в душу как солнечный луч, — и Вы почти забываете, что произошло недавно. Это 2-я часть. Если Вы потом пробуждаетесь от этого грустного сна и должны вернуться в суматоху жизни, то с Вами легко может случиться, что эта вечно подвижная, всегда беспокойная, всегда непонятная суета станет страшна для Вас, словно кружение фи­гур в ярко освещенном бальном зале, куда Вы заглядываете из ночной тьмы с такого расстояния, что музыка больше не слышна. Тогда жизнь становится для Вас бессмыслицей, страшным сном, от которого Вы, может быть, внезапно проснетесь с криком отвращения. Это — третья часть! Что следует затем, — Вам ясно!»

Поставив вопрос о жизни и смерти человека, о смысле человеческой жизни и ее ценности, Малер пришел к очень конкретному, в сущности, программному воплощению содержания, хотя программы симфонии никогда не публиковал. Лишь тексты вокальных эпизодов, включенных в симфонию, могли натолкнуть чутких слушателей на путь программного восприятия музыки.

В одном из писем Малера есть следующее высказывание: «Если я за­ думываю большое симфоническое полотно, всегда наступает момент, когда я должен привлечь Слово, как носителя моей музыкальной идеи». Обратим внимание: слово — не как носителя смысла, содержания про­изведения, не как носителя программы, но исключительно как носителя музыкальной идеи, то есть сильнейшее выразительное средство в ряду других выразительных средств, используемых композитором. В четвертой части Второй симфонии впервые в творчестве Малера на­ступил такой момент. Часть эта — песня на текст сборника Арнима и Брентано «Чудесный рог мальчика»:

О красная розочка!
Удел наш — нужда и скорбь, удел наш — тоска-печаль!
О если бы мог я в небесную даль,
В небесную даль вознестись отсель.
Путем я широким там иду,
Но хочет ангел, чтоб я вспять вернулся,
О нет, я вспять уж не вернусь;
Я Божья тварь и я к Богу стремлюсь,
Мне свет во тьме он пошлет бесконечный,
Чтоб озарить мне путь к блаженству жизни вечной.

Стихов, которые отразили бы идею пятой части, финала симфонии, Ма­лер не мог найти очень долго. Несколько строф он сочинил сам и продолжал искать, перечитывая многих поэтов. В разгар работы над симфонией пришло известие о смерти одного из крупнейших дириже­ров того времени Ганса фон Бюлова, перед которым Малер преклонял­ся. Печальное известие произвело на композитора огромное впечатле­ние. На торжественной панихиде, в числе другой музыки, прозвучал хорал на стихи выдающегося немецкого поэта XVII века Фридриха Клопштока «Ты воскреснешь, да, воскреснешь ты после сна недолгого». Малер был потрясен: прозвучали те строки, которые он так долго искал. Они и легли в основу финала. По этим строкам симфония стала известна как Симфония Воскресения. Впервые в ней проявился глубокий интерес Ма­лера к христианской идее, склонность к католическому мистицизму, отнюдь не надуманная и не конъюнктурная, а вызванная искренней ду­шевной предрасположенностью. Закончен гигантский симфонический цикл был 28 декабря 1894 года. И лишь через год, 13 декабря 1895 года в Берлине под управлением автора состоялась ее премьера.

Музыка

Первая часть — грандиозное симфоническое полотно. В грозном рокоте басов струнных постепенно «собирается» мощная и скорбная маршевая тема главной партии. Звучащая сначала у скрипок и альтов, она затем под­хватывается всем оркестром. Ее сменяет простая и спокойная, звучащая у деревянных духовых подобно задушевной песне, побочная тема. Она воспринимается как оазис, как желанный отдых на трудном и опасном пути и, подобно оазису в пустыне, быстро остается позади, вновь сменяемая драматически-напряженными звучаниями музыки главной партии. На ее интонациях и строится вся первая часть симфонии, полная титанической мощи, вздымающихся волн. В мощный звуковой поток вплетаются моти­вы, напоминающие о Первой симфонии — ведь это хоронят ее героя. По­является хорал, который напоминает напев заупокойного песнопения Dies irae. Время от времени музыкальное развитие прерывается мягким дви­ жением побочной партии, но неуклонно возвращаются скорбные ритмо-интонации траурного марша, которым и завершается первая часть.

Вторая часть вносит светлый контраст. Легко, грациозно и чуть-чуть лукаво звучит у скрипок изящная мелодия лендлера. В ней действитель­но «солнечный луч», когда-то осветивший жизнь героя, его беззаботная улыбка. Первую тему сменяет вторая, сходная по характеру. На их чередовании в излюбленной для малеровских средних частей форме — двойной трехчастной с вариантными изменениями, и построено все му­зыкальное развитие.

Третья часть — тоже лендлер, но совершенно иного плана. Это свое­ образное perpetuum mobile — оркестровое переложение песни из сбор­ника «Чудесный рог мальчика», незадолго до того законченного Мале­ром. Песня, называемая «Проповедь Антония Падуанского рыбам», повествует о том, как святой Антоний проповедовал рыбам, уча их люб­ви к ближнему. Но, с удовольствием прослушав проповедь, рыбки по-прежнему продолжали пожирать друг друга. Помещение оркестрового переложения подобной песни в качестве части симфонии, посвященной разрешению вопроса о смысле и ценности жизни, безусловно, имеет глубокий трагический смысл. К счастью, это еще не окончательный вы­вод, а лишь одна из ступеней, по которым движется мысль автора. Вся часть, играющая роль скерцо, основана на непрерывном движении сколь­зящими шестнадцатыми, в котором на первый план выступают то скрип­ки, то кларнеты, то флейты, а временами все инструменты сливаются все в том же непрерывном движении.

В четвертой части как будто останавливается действие. На смену не­прерывно разворачивающимся картинам приходит глубокое раздумье. Вместо непрерывного равномерного движения — медленный, гибко ды­шащий переменный метр, спокойная мелодия, из коротких фраз вырас­тающая в длительный свободный распев. Начинается эта краткая часть сурово — с аскетической хоральной темы в звучании медных и низких деревянных инструментов. Но с вступлением голоса все меняется. Про­зрачна оркестровая фактура — только струнные и отдельные ходы двух труб сопровождают голос солистки, да гобой тихо ей подпевает. Оркес­тровка меняется, но остается прозрачной, словно сама музыка вслуши­вается в сокровенное. Именно здесь, во внешне непритязательных, наив­ных словах народной песни звучит мучительный вопрос: «Зачем ты жил? Имеет все это какую-нибудь ценность?» Очень горько, очень недоумен­но задан этот вопрос после трагического гротеска предшествующей час­ти. И далее композитор, наконец, дает ответ на него.

Финал начинается с напряженнейшего, исступленного фортиссимо tutti оркестра. Внезапно звучность снимается. После тихих, как будто настороженных, перекличек отдельных инструментов вступают с фан­фарной темой валторны. Это «глас вопиющего в пустыне» (ремарка самого композитора). Появляется следующая тема финала — уже слы­шанный нами в первой части напев Dies irae. А вслед, на фоне затаен­но шелестящих скрипок, — стонущие ниспадающие ходы у деревян­ных духовых инструментов как будто передают боль мятущейся человеческой души. Вновь вступившая тема Dies irae знаменует на­чало грандиозного центрального раздела финала — разработки, в ко­торой происходит страшное борение, поиски ответа. И он найден. В последний раз в просветленном звучании, сопровождаемый радостными юбиляциями, появляется «глас вопиющего в пустыне», а вслед за ним у солисток и хора звучит торжественный гимн на стихи оды Клопштока «Ты воскреснешь», захватывающий и потрясающий сво­им величием.

Л. Михеева

Публикации