Цикл "Камерные вечера в Большом", который проводится театром уже второй год, набирает обороты. В этом сезоне он - преимущественно пиршество для меломанов, поскольку его устроителям удалось привлечь к участию весьма известных в мире певцов, каждый из которых достаточно знаменит и интересен по-своему. Открыла череду звездных имен молодая француженка Патрисия Петибон. Выступление одной из ведущих на сегодняшний день исполнительниц партий колоратурного меццо-сопрано в операх Беллини, Россини и др. болгарки Веселины Казаровой к сожалению не состоялось. Однако впереди нас еще ждут встречи с Сергеем Лейферкусом и Бо Сковхусом, дебютирующим в России.
В последнюю субботу ноября в рамках цикла на Новой сцене театра пела вагнеровская дива Вальтрауд Майер. В представлениях певица не нуждается: уже более четверти века она - желанная гостья ведущих сцен мира, причем не только родной немецкий репертуар ей подвластен. Майер состоялась и как вердиевская певица (Амнерис, Эболи), обращалась она также и к русской опере (Иоанна в "Орлеанской деве"; Баварская госопера, 1990 год). Несмотря на столь продолжительную карьеру в нашу страну Майер заглянула впервые: субботний вечер стал ее дебютом не только на сцене Большого, но и в России.
Для своего первого появления в Москве немецкая примадонна выбрала изысканную программу - исключительно все немецкое, камерное, рафинированно интеллектуальное. Такой выбор легко объясним - кому как не ведущей представительнице немецкой вокальной школы исполнять замысловатые немецкие Lieder? Эту музыку поют в России редко, и каждая такая попытка по-своему оригинальна (из концертов последних лет - Образцова, Казарновская, Мещерякова, Любовь Петрова и пр.), однако, как правило, бесконечно далека от немецкого эталона - русские исполнители вкладывают в нее свою славянскую тоску и недюжинную экспрессию. Классическое немецкое прочтение Lieder предполагает нечто иное, и это нечто было с успехом продемонстрировано Вальтрауд Майер в ее московском выступлении. Прежде всего, это - сдержанная, скупая эмоция; это весьма далекий от оперы и вердиевско-веристских страстей вокал - собранный, концентрированный звук, минимум вибрато, "оперные" страсти, вне зависимости от содержания исполняемого произведения, прорываются наружу только в момент сверхкульминаций; это почти математический подбор программных произведений, призванный погрузить слушателя во вполне определенное настроение, где-то перекликающееся с метафизическими кантианскими эфирами. Это, безусловно, интеллектуальное пение - аналитическое и рациональное мощно властвует над экспрессивным и чувственным.
Майер как никто понимает классический немецкий стиль Lieder. Однако, не скажешь, что ее пение навевает скуку. Прежде всего, потому, что голос певицы в рамках предложенных правил все-таки способен, что называется, "пронять": несмотря на скупую эмоцию и сдержанность, он - богат красками, имеет в своем арсенале разнообразную тембральную палитру, т.е. способен и в рамках несколько сухой, классицистской схемы выразить простые и подлинные чувства. Майер остановила свой выбор на песнях Брамса и Шуберта, а также на двух циклах - Мёрике-Lieder Гуго Вольфа и вагнеровских песнях Матильды Везендонк. Наиболее живыми и разнообразными получились песни Брамса, несмотря на то, что ими концерт начинался: певица не распевалась на них (как того можно было бы ожидать), а действительно проживала каждую маленькую историю или этюд-настроение. В шубертовских песнях были отдельные удачи, и, прежде всего, знаменитая и любимая в России "Форель", но все же они уступали брамсовским. Везендонк-Lieder показали нам Майер как певицу большой глубины, философского масштаба и, конечно, как крупного мастера именно вагнеровского стиля. Как бы продолжением этой идеи была и спетая на бис сцена смерти Изольды из бессмертного творения байройтского гения: единственный оперный номер, исполненный в этот вечер. Жаль, что не было возможности услышать этот шедевр, что называется, в полноценном варианте: даже при почти совершенной игре Николаса Карти, бывшего в тот вечер очень чутким партнером Майер, остро чувствовалась нехватка настоящего оперного оркестра, способного ответить на ту бурю страстей, которую разлила по залу Изольда-Майер. Несмотря на некоторые технические шероховатости, и, прежде всего, не всегда удачно взятые верхние ноты, поднятые певицей глубинные эмоциональные пласты, выхваченные из какой-то неведомой пропасти бессознательного, опалили слушателей мощной энергетической волной, вызвавшей в зале ответную бурю нескончаемых аплодисментов.
