«Ночь в Мемфисе» — кантата для меццо-сопрано, мужского хора и оркестра на древнеегипетские тексты Софии Губайдулиной (1968).
Древний Египет… мало кого способно оставить равнодушным это словосочетание! Еще людей античного мира, заставших закат некогда великой цивилизации, «земля фараонов» манила своей загадочностью, и с течением веков и даже тысячелетий ее очарование не ослабевает. Не случайно древнеегипетская история так легко обрастает околонаучными мифами – но она же сподвигает на создание шедевров. «Аида» Джузеппе Верди, «Роман о мумии» Теофиля Готье, «Дочь фараона» Мариуса Петипа на музыку Цезаря Пуни, «Фараон» Болеслава Пруса – это лишь ничтожная часть художественных произведений, вдохновленных Древним Египтом. Не устояла перед очарованием таинственной древней цивилизации и наша современница София Асгатовна Губайдулина, и в результате родилась кантата «Ночь в Мемфисе».
Непосредственным источником вдохновения послужила антология «Лирика Древнего Египта», опубликованная издательством «Художественная литература» в 1965 г. Книга содержала подлинные образцы древнеегипетской поэзии, относящиеся ко второй половине эпохи Нового царства, в поэтических переводах Анны Ахматовой и Веры Потаповой. По какому принципу выбирала София Асгатовна стихи из этой книги? Она не пыталась выстроить какой-либо единый сюжет (это вообще затруднительно, когда речь идет о творениях поэтов, живших в разные века). Метод работы с поэтическим текстом композитор характеризует следующим образом: «Выбираю самые понравившиеся тексты, записываю их на карточки и тасую, как карты».
В семи частях кантаты «Ночь в Мемфисе» таким образом оказались «перетасованы» вечные философские вопросы и иная тема, противоположная по духу, но тоже вечная – любовные стихи. Лирическое излияние древнего поэта – «О ночь, даруй мне мир!» – сменяется религиозными мотивами «Песни семи Хатор» и «Плача Изиды по Осирису» во второй части, в четвертой фрагмент из той же «Песни семи Хатор» сопоставляется с печальным «Спором разочарованного со своей душой». Образ грозной египетской богини возникает и в пятой части («Фараон приходит плясать, приходит воспевать тебя»). Мыслями о смерти проникнута шестая часть («Мне смерть представляется ныне исцелением больного»), и завершается кантата горьким, но просветленным утешением («Утешь свое сердце, пусть оно забудет о приготовлении к твоему просветлению»). В центре кантаты помещается «высказывание без слов» – в третьей части ни хор, ни солисты не участвуют, это инструментальный эпизод.
Какими средствами воплощаются образы древнеегипетской поэзии? Нередко композиторы, обращавшиеся к образам Древнего Египта, прибегали к ориентальности, но «восточный колорит» может применяться к данной теме весьма условно – воссоздать подлинное звучание древнеегипетской музыки не представляется возможным, и о том, какой она была в действительности, можно только догадываться – а значит, и стилизация под нее невозможна. Губайдулина, воплощая образы египетской поэзии, использовала средства музыкальной выразительности, порожденные ХХ веком – технику додекафонии. Используя полный двенадцатиступенный ряд звуков, соотнесенных только между собой, композитор вычленяет из него различные интервалы. Мягкие терции и близкие к человеческой речи секунды соотносятся с лирическими чувствами, с внутренним миром человека. Тритоны и кварты, жесткость которых усилена активным ритмом, создают совсем иные образы – внеличностные, составляющие тот мир, который окружает человека. Обе интонационные сферы, контрастирующие друг другу, объединяются в примиряющем, умиротворенном финале.
В «Ночи в Мемфисе» противопоставляются не только интонации, но и тембровое воплощение: солирующий женский голос (меццо-сопрано) сопоставляется с мужским хором. Более того, композитор усиливает этот контраст с помощью технических средств: мужской хор не присутствует на сцене во время исполнения кантаты – его партия заранее записывается, а затем воспроизводится в сочетании с «живым» звучанием оркестра и голоса солистки. Композитор даже уточняет расположение динамиков, из которых должно доноситься хоровое пение – они находятся в конце зала, противоположном сцене, где находятся солистка и оркестр (таким образом, слушатели оказываются полностью погруженными в «звуковую материю»).
Сопоставление двух образных сфер – «человеческой» и «внеличностной» – развивается как драма с постепенным усилением трагического начала и просветленным финалом, где звучит мудрая мысль о примирении с неизбежностью смерти («Причитания не спасают от могилы, а потому празднуй прекрасный день и не изнуряй себя»).
Философски-углубленная, необычная по своему музыкальному языку кантата «Ночь в Мемфисе» не сразу была принята современниками – София Губайдулина завершила это сочинение в 1968 г., но ждать исполнения композитору пришлось более двадцати лет. Мировая премьера состоялась в Москве в 1989 г., но исполнение нельзя было назвать удачным. Подлинный успех пришел к кантате в 1990 г., когда она прозвучала в Свердловске в рамках фестиваля музыки Губайдулиной, дирижировал Юрий Николаевский, а партию меццо-сопрано исполнила Елена Долгова.
