Symphony No. 1 (g-moll), Op. 13, «Winter Daydreams»
Состав оркестра: 2 флейты, флейта-пикколо, 2 гобоя, 2 кларнета, 2 фагота, 4 валторны, 2 трубы, 3 тромбона, туба, литавры, ударная группа, струнные.
История создания
Первая симфония создавалась Чайковским весной и летом 1866 года. В музыке этого сочинения отразились впечатления композитора от русской природы, которую он очень любил; воспоминания детских лет о зимней дороге из далекого уральского городка Воткинска в Петербург, куда родители везли его учиться; картины веселых масленичных гуляний.
Сочинение симфонии шло с трудом. Окончив весной Петербургскую консерваторию, Чайковский был тут же приглашен Николаем Рубинштейном, основателем Московской консерватории, в число ее профессоров. Занятий с учениками было много, они отнимали почти все дневное время, так что для сочинения оставалась лишь ночь. Композитор не любил работать по ночам, да и хрупкое здоровье ему этого не позволяло. Острое переутомление вскоре привело к нервному расстройству. Однако в сентябре Чайковский все же закончил симфонию и отдал ее на суд своих бывших учителей — профессоров Петербургской консерватории А. Рубинштейна и Н. Зарембы. Они сурово раскритиковали первый симфонический опус своего выпускника и отказались включить его в программы концертов Русского музыкального общества, на что Чайковский рассчитывал.
Вернувшись из Петербурга, композитор принялся за переработку симфонии. Вторая редакция была завершена в ноябре, но тоже одобрения не получила. Премьера откладывалась на неопределенное время. Чайковский сумел только организовать исполнение двух средних частей в Москве и Петербурге, но оно прошло почти незамеченным. Лишь один оставшийся неизвестным критик (он подписался инициалами А. Д., которые исследователям расшифровать не удалось — по-видимому это был не музыкант, а просвещенный любитель) написал: «Мы не знаем, чему приписать эту холодность (с которой были приняты исполненные отрывки. — Л. М.), потому что симфония имеет несомненные достоинства. Она в высшей степени мелодична и превосходно инструментована: особенно нам понравилось адажио: оно все составлено из одной темы, чисто русского характера, в которой так и слышится мотив русской песни, захватывающей душу. Несмотря на это, тема совершенно оригинальна». Отзыв удивительно чуткий, несмотря на допущенную неточность — в адажио две, хотя и близко родственные по характеру темы — остался единственным. Профессионалов показанная музыка не привлекла.
Премьера симфонии в полном виде состоялась только 3 (15) февраля 1868 года в Москве, в восьмом симфоническом собрании РМО под управлением Н. Г. Рубинштейна. Но это исполнение оказалось единственным. На него критика также не сочла нужным отреагировать. Симфония больше не исполнялась, казалось, о ней было забыто.
Через несколько лет, после поездки в Италию в 1874 году, композитор еще раз пересмотрел симфонию: сократил некоторые длинноты, изменил оркестровку. В этой окончательной редакции симфония была издана и исполнена еще через девять лет — в 1883 году в Москве под управлением М. Эрмансдерфера, немецкого дирижера, работавшего в 80-х годах в Москве. Только тогда ее наконец оценили. «Вот это настоящая русская симфония, — писал рецензент. — В каждом такте ее чувствуется, что ее мог написать только русский человек. В выработанную на чужбине форму композитор влагает чисто русское содержание». Но прошло еще три года, когда первый симфонический опыт давно уже прославленного композитора прозвучал и в Петербурге. С тех пор она прочно закрепилась в концертном репертуаре.
Оказавшаяся, по существу, первой русской симфонией (написанная несколько ранее симфония Римского-Корсакова успеха не имела и практически была забыта), она, вместе с тем, явилась и первым образцом лирического симфонизма. Симфония программна. Чайковский дал ей название и подзаголовки первых двух частей. В скерцо, такой «подсказки» не имеющем, использован материал написанной в 1865 году фортепианной сонаты.
Музыка
Первая часть носит заглавие «Грёзы зимнею дорогой». Она начинается еле слышным тремоло скрипок — будто зашелестел сухой снег от ветра, зазвенел морозный воздух. Мгновение... и появилась печальная мелодия, интонируемая флейтой и фаготом. Благодаря большому расстоянию между голосами этих инструментов, создается впечатление широко раскинувшихся просторов, пустыни, одиночества. Умолкла мелодия у деревянных духовых, и вступили с нею же альты, затем виолончели. А у духовых в это время — острые короткие звуки: как снежинки, бьющие в лицо. Что-то в них слышится беспокойное, тревожное. Нарастает звучность. Вступают все новые инструменты. Дробится мелодия. Будто подхваченные ветром, вьются, летят друг за другом ее обрывки. И вот уже во весь голос богатырски зазвучала мощная тема, выросшая из темы колючек-снежинок. Удаль, молодецкий размах слышатся в ней. Начальная, прежде грустная мелодия влилась в нее и стала тоже мощной, уверенной, будто почерпнула силы из чудесного родника. Все смолкло. Несколько сухих аккордов, и на фоне скупых тянущихся нот у струнных инструментов запел кларнет. Песня его — побочная тема — задумчива и спокойна. Она льется привольно, как бесконечно разворачивающаяся лента. Умолк кларнет, но песня не прервалась: ее подхватили другие инструменты, повели дальше, распели еще шире. И снова молчание. Заключительный раздел экспозиции — праздничный, торжественный, с ликующими фанфарами, — непосредственно вливается в разработку. В ней — взволнованное стремительное движение, активные переклички голосов, столкновение различных тем экспозиции, полное драматизма и приводящее к кульминации. И снова, вот уже в третий раз — генеральная пауза. Осторожно, робко, как будто не всегда попадая в такт, «раскачиваются» басовые голоса. На них наслаивается мягкое звучание валторны, затем вступают деревянные духовые, и, наконец, полилась печальная мелодия — главная тема первой части. Это началась реприза.
Вторая часть симфонии называется «Угрюмый край, туманный край». Она создавалась под впечатлением поездки по Ладожскому озеру на остров Валаам и поездки на водопад Иматра летом 1860 года. Медленно, сосредоточенно вступление струнных. Гобой запел раздольную мелодию, напоминающую протяжные крестьянские песни. Быстрые пассажи флейты — как легкое дуновение ветерка, как рябь, пробежавшая по озерным волнам. Вступает фагот со своей мелодией, и вот уже будто два голоса — высокий мальчишеский и сопровождающий его мужской — ведут каждый свою песню, согласно сливаясь. Тепло, проникновенно запели альты и флейты. Их мелодия словно вылилась из первой: она так же широка и привольна. Ее подхватывают скрипки и уносят куда-то далеко, ввысь, где она не прекращается, а будто истаивает, продолжая звучать недосягаемо для человеческого слуха. А снизу, у виолончелей, вновь возникает первая песня. С отдельными фрагментами темы вступают разные инструменты. Прихотливо переплетаются голоса, пока не запевают вторую тему «солисты» — кларнет и тепло, сочно звучащие скрипки. Мощный хор оркестровых голосов подхватывает песню, ведет ее дальше... Мгновенная остановка, трепет неуверенности, может быть, тревоги, и снова взлетает ввысь могучая народная песня. Закончен рассказ. Сдержанным послесловием завершают часть струнные.
Третья часть симфонии не имеет подзаголовка, но содержание ее очевидно и без этого. Открывается скерцо легкими трелями у кларнетов и флейт. И сразу зашелестели в прихотливом ритме скрипки, словно снежные хлопья, подхваченные метелью. Причудливую, но народную по характеру мелодию подхватили деревянные духовые, и скоро все закружилось в метельном хороводе. Вспоминается Пушкин:
Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Еду, еду в чистом поле;
Колокольчик дин-дин-дин...
Страшно, страшно поневоле
Средь неведомых равнин! —
кажется, именно так можно расшифровать программу этого раздела. Но мелькнул огонек вдали. Другой, третий, и усталый путник въезжает в своей занесенной снегом кибитке в гостеприимную усадьбу. Ярко освещены окна, звучит обаятельный, нежный вальс. Это — средний раздел скерцо. Мелодия вальса изящная, чуть меланхоличная, но слышатся в ней и мужественные нотки. Сквозь его мелодию постепенно начинает пробиваться завывание метели. Все громче, громче оно, и вот уже не слышно вальса, только ветер метет и бьет в лицо колючим снегом. Что же это было? Видение? Греза? Впереди бесконечный зимний путь...
Финал. Откуда-то снизу поползли медленные сумрачные звуки — и в нерешительности остановились. Еще раз зазвучала сосредоточенная мелодия — и вновь прервалась. В третий раз она началась выше, в более светлых тембрах флейт, гобоев, кларнетов, и, словно обретя новые силы, вылилась, наконец, полностью в насыщенном низком регистре скрипок. Таков пролог. Раздумье. Снова зазвучала мелодия — уже в быстром энергичном движении, не в миноре, как раньше, а в мажоре — светло, уверенно. Это народная песня «Я посею ли млада», городской вариант старинной крестьянской песни «Цвели цветики». За несколько тактов произошел стремительный взлет от сурового пролога к буйному ликующему веселью. Задорно звучит главная тема финала с ее массовым складом, ритмом быстрого марша, резкими восклицаниями. Это образ веселящегося, ликующего народа. Снова появляется песня «Я посею ли млада», теперь в характере и движении плясовой. Массовые картины — своего рода общий план действия — время от времени сменяются небольшими жанровыми зарисовками. Более прозрачным становится звучание оркестра, более короткими — мелодические линии, прихотливо сплетающиеся в многоголосном изложении. И вновь врывается буйное ярмарочное веселье. Внезапно наступает момент сосредоточенности, раздумья. Слышится музыка пролога. Затем медленно, словно раскачиваясь, начинается длительное постепенное нарастание, приводящее к мощному ликующему заключению.
Л. Михеева
Первая симфония, написанная в 1866 году молодым композитором, только что вышедшим из стен Петербургской консерватории, приобрела окончательный вид лишь спустя восемь лет. Данное автором заглавие «Зимние грезы» указывает на тот круг образов, который носился перед его творческим воображением при сочинении симфонии: это картины зимней русской природы и возникающие на их фоне жанровые сценки. Отдельные моменты музыки могут вызывать у слушателя живые конкретные ассоциации (например, ровное тремолирующее движение у скрипок в первой части — «Грезы зимней дорогой», ассоциирующееся с представлением о долгом неторопливом санном пути, таинственные лесные шорохи и зовы во второй части — «Угрюмый край, туманный край» и т. д.), но эти скупые штрихи и намеки не складываются в законченную, последовательно развивающуюся поэтическую программу. Композитор не стремится к конкретному «живописанию в звуках», а передает лишь свои впечатления, преломленные сквозь призму личного лирического чувства. Он свободно ведет нас от одного образа или настроения к другому, иногда совершенно отличному по характеру, следуя внутренней логике симфонического развития. Неоднократно уже указывалось на близость образного строя симфонии к поэтическим образам русской зимы в творчестве Пушкина, Л. Толстого, Плещеева и других замечательных мастеров отечественной литературы. Глубоко национален и интонационный строй ее музыки: большинство тем «Зимних грез» имеет песенный характер и в той или иной степени близок русской народной мелодике. Поэтому, когда в финале появляется подлинная народная песня, она не кажется чем-то инородным, а естественно вливается в общий поток музыки.
Вместе с тем уже в структуре основных тем ясно выражена симфоничность мышления Чайковского. Особенно показательна с этой точки зрения тема главной партии первой части. При легко улавливаемой близости отдельных ее мелодических оборотов к народной песне, тема лишена песенной закругленности: принцип прогрессирующего дробления (4 такта + 2 + 1 + 1) придает ей разомкнутый характер
и вызывает ощущение незавершенности, настоятельно требующей продолжения и развития. Во втором предложении тема, данная в ином тембровом оформлении (альты вместо флейты и фагота), сопровождается острой «колючей» фигуркой у флейты,
которая в дальнейшем приобретает большое значение в качестве динамизирующего фактора. Пронизывая все последующее развитие, она достигает перед самым вступлением побочной партии мощного торжествующего звучания.
Оба элемента получают широкое развитие уже в пределах экспозиции, в результате чего главная партия «поглощает» связующую, построенную на том же материале, образуя один большой раздел с волнообразно развертывающимся нарастанием. Позже такое «разбухание» главной партии станет характерным для наиболее драматических симфоний зрелого Чайковского.
Песенная побочная партия, контрастирующая своим светлым лирическим характером тускловатому «зимнему» колориту главной, представляет собой относительно самостоятельный эпизод. Фанфарная заключительная партия, напоминающая то ли звуки призывного охотничьего рога, то ли какой-то тяжеловесный могучий пляс, непосредственно переходит в разработку. В отличие от позднейших симфонических разработок Чайковского, становящихся центром драматического конфликта, в ней особых «событий» не происходит. После репризы, воспроизводящей в сокращенном виде (и с соответствующими тональными сдвигами) структуру экспозиции, дана довольно развернутая кода, в которой получают дальнейшее развитие основные элементы главной партии.
Вторая часть симфонии — «Угрюмый край, туманный край» (Можно полагать, что в ней отразились впечатления от суровой красоты русского севера, запомнившиеся Чайковскому после поездки на Ладожское озеро.) — примечательна необычайной широтой мелодического дыхания, не ослабевающего на всем протяжении ее достаточно длительного звучания. Форму этой части одни исследователи определяют как рондообразную, другие как вариантно-строфическую. Ее особенность в том, что два эпизода построены на мелодическом обороте, вычлененном из основной темы, и являются лишь свободным ее видоизменением. Эта плавно развертывающаяся, постепенно набирающая дыхание тема протяженностью в двадцать тактов принадлежит к прекраснейшим образцам лирически-песенной мелодики Чайковского. Отдельные, как бы инкрустированные в мелодическую линию обороты народного характера оттеняют ее типично русский облик.
В последующих произведениях тема приобретает каждый раз новую окраску, достигая в заключительном разделе патетического звучания у валторны соло. Нельзя не упомянуть и о поэтическом вступлении к этой части, погружающем слушателя в меланхолически сумрачную атмосферу северорусского пейзажа. (В этом вступлении использован материал побочной партии из увертюры «Гроза» (по драме Островского), написанной Чайковским в консерваторские годы. Но другая фактура и инструментовка (там — флейта и гобой с контрапунктом скрипок в высоком регистре и звонкими аккордами арфы, здесь — одни струнные, плотно расположенные в среднем матовом регистре) существенно изменяют выразительную окраску музыки.)
Две последние части симфонии не имеют особых программных заголовков, но музыка их обладает не менее яркой образностью. Скерцо (Материалом для крайних разделов скерцо послужило скерцо из фортепианной сонаты до-диез минор, не публиковавшейся при жизни композитора.), окрашенное легким налетом меланхолии, — нечто вроде фантастического хоровода снежинок. Своеобразную остроту придает ему «перебивающийся» ритм сдвоенных тактов. Средний раздел скерцо — плавный лирический вальс — вводит нас в сферу овеянного домашним уютом зимнего интерьера (вспомним, что в цикле «Времена года» пьеса «Декабрь. Святки» тоже написана в форме вальса).
Торжественный праздничный финал стал прообразом позднейших симфонических финалов Чайковского, знаменовавших выход из замкнутой сферы личных переживаний, мучительных душевных борений и метаний наружу, в мир светлой радости и веселья. От мягких, прозрачных по колориту предшествующих частей симфонии этот финал отличается массивностью, грузностью звучания. Композитор рисует картину народного празднества яркими, порой кричащими красками: здесь впервые вступает полный состав большого оркестра с «тяжелой» медью (три тромбона, туба) и целой группой ударных; манера письма широкая, несколько лапидарная. Резкость контраста до известной степени смягчается большим вступительным разделом (64 такта), начало которого окрашено в сумрачные тона, и лишь постепенно, при подходе к основному разделу, колорит музыки все больше светлеет и проясняется. Во вступлении впервые звучит мелодия хороводной песни «Я посею ли млада», которая становится далее основой побочной партии, контрастируя своей плавной напевностью удалой размашистой теме главной партии. Интересно, что Чайковский дает эту песенную мелодию в миноре в отличие от общеизвестного мажорного варианта. Только в коде финала она однажды проводится в ликующем мажорном звучании и в ритмическом увеличении, придающем ей торжественный эпически-величавый характер.
Не все удалось Чайковскому в этом своеобразно задуманном финале. Наиболее уязвимой его частью является несколько формальная разработка, начинающаяся небольшим фугато на материале побочной партии, после чего следует развернутая фуга, в основе которой лежит краткий мотив, вычлененный из темы главной партии.
Несмотря на следы известной незрелости, Первая симфония Чайковского, пленяющая своей лирической непосредственностью и поэтичностью музыки, уже позволяет увидеть в ее авторе будущего гениального симфониста-драматурга. И в конструировании тематического материала, и в обращении с ним, его развитии, трансформации и прорастании из немногих первоначальных элементов все новых образований проявляется подлинная симфоничность музыкального мышления композитора.
Ю. Келдыш
Симфоническое творчество Чайковского →
