«Демон» в Мариинке
В рамках фестиваля «Звезды белых ночей» в Мариинском театре показали новую постановку оперы Антона Рубинштейна «Демон», с режиссурой Льва Додина и под управлением Валерия Гергиева.
Существует довольно распространенное мнение, что незаслуженно забытых сочинений не бывает. История, рано или поздно, все расставляет по своим местам. Однако попытки реанимировать те или иные музыкальные курьезы не прекращаются. Свежий пример – нынешний «Демон».
Сценическая судьба «Демона», на первый взгляд, сложилась счастливо. В отличие от множества других, явно неудачных его творений, которые ныне никто и не поминает, «Демона» в одном только Мариинском театре ставили шесть раз. Три раза – до революции, и три раза – после, уже в Кировском театре. Нынешний спектакль – седьмой по счету. И показан он был впервые не здесь, а в Париже, в театре Шатле, 22 января сего года, во время возобновленных «Русских сезонов».
Конечно, известности «Демону» добавило и то, что в 1905 году, в спектакле Коровина-Головина партию мятежного духа спел сам Федор Шаляпин, в своем бенефисе. С той поры в коллективной музыкантской памяти навеки закрепились стереотипы исполнения партии и сценическая традиция поведения мятущегося романтического героя. Так что, в принципе, опера Рубинштейна прочно встроена в отечественный культурно-исторический контекст. Ее даже в музыкальных школах проходят, в программе музыкальной литературы. И многие поколения школьников смладу заучивают наизусть хор девушек «Мы бежим к Арагве светлой» и, конечно же, знаменитое ариозо Демона «Я тот, которому внимала ты в полуночной тишине», попавшее во все хрестоматии по гармонии.
И все же, как ни странно, опера эта на сцене подолгу не задерживалась. Почему? Дело в качествах самой музыки. Несмотря на промельки мелодических и поэтических красот – в тех местах, где звучит оригинальный текст лермонтовской поэмы, а не суррогаты Висковатова – в целом опера на звание шедевра никак не тянет. Если слушать целиком, то сочинение кажется на удивление занудным, примитивным. В угловатой мелодике повторяются и тиражируются одни и те же приемы; ремесленно трактована гармония; нескончаемая речитативная долбежка на одной-двух соседних нотах изнуряет ухо до чрезвычайности.
К тому же в этом спектакле режиссер Лев Додин и художник Давид Боровский создали предсказуемо-типический образ Грузии, возникающий в голове обывателя в первую же секунду: характерный силуэт грузинского храма с пирамидальным куполом, пара вытертых ковриков, брошенных на ступени, мужчины в папахах и бурках, женщины в головных платках.
Демон: весь в черном и с сумрачной думой на челе. Приевшийся с детства облик романтического героя-бунтаря с роскошными развевающимися власами (собственная шевелюра Евгения Никитина, исполняющего партию). Причем романтическая оболочка образа – налицо, но от частого ее употребления содержание выхолощено напрочь.
Преодолеть клишированный образ своего героя Никитин мог только через музыку; к счастью, знаменитые сольные номера партии – ария, ариозо, монолог и прочие – самые удачные места оперы. Когда он пел, замечательно полным, окрашенным в темные тона голосом «И будешь ты царицей ми-и-ра, подруга вечная моя!», «Там в воздушном океане без руля и без ветрил», и еще про «облаков неуловимых волокнистые стада», - это, безусловно, захватывало. Общее впечатление довершали внушительность фигуры и медально четкие черты лица; в общем, по природной органике и фактуре Евгений к партии Демона подходил почти идеально.
С Тамарой дело обстояло не так благополучно. Татьяна Павловская поначалу явно не совладала с партией: верхние ноты брались визгливо, с натугой, на пределе возможностей. К третьему акту она, впрочем, распелась, стали звучать нежные пастельные нотки.
Но в целом, в вокальном отношении (если не считать хора) спектакль сработали надежно, на совесть. И колоритный Михаил Петренко (слуга) пробасил партию, нигде не оступившись. И Евгений Акимов спел князя Синодала, злополучного жениха, проникновенно и жалостно. Тенор его от спектакля к спектаклю крепнет, обретает красивые обертоны.
Хорош был и гергиевский оркестр: какой звук, какие оркестровые краски! Как только случался симфонический отыгрыш, или антракт – в сцене ночной схватки, или перед последним актом – так Валерий Гергиев властно переключал внимание на себя и свой оркестр. Уж что умеет – то умеет, этого не отнять!
Тем обиднее, что постановка Додина-Боровского оказалась откровенно неудачной, статичной. Например, всю длиннющую сцену подготовки к свадебному пиру и внезапного всеобщего потрясения при виде похоронных дрог, хор стоял несокрушимо, недвижимыми рядами, как на концерте. Быть может, режиссеру тут виделось некое подражание картинам Пиросмани, не знаю. А может, он искренно считал, что нашел простое и сильное решение, воплотил, так сказать, генеральную идею общинности и сплоченности. Решение простое, спору нет; но ни силы, ни красоты, ни даже смысла в нем не было и в помине. А уж когда в финале сцены гневливые горцы стали картинно хвататься за кинжалы и, потрясая клинками, звать к мести – это стало напоминать гайдаевскую кинокомедию. Хористы-ряженые до ужаса ненатурально таращили глаза и топорщили усы.
На всем протяжении сцены ночного боя князь Синодал – будущая жертва - стоит, бедняжка, как вкопанный. Только озирается испуганно, не предпринимая никаких попыток к спасению, ни даже к сопротивлению. Будто ждет, когда его зарежут. А верный слуга, получив смертельный удар кинжалом в спину, в отличие от князя, не падает с ног. Но остается невредим, и даже умудряется довезти бездыханное тело к невесте.
Таких вот сценических несообразностей в спектакле столько, что оторопь берет. Где хваленый профессионализм Додина? Где его режиссерский дар, в котором торжествует правда характеров, ситуаций и самой жизни, тот, что прославил его в драматическом театре? Нет ничего. Столкнувшись с оперным жанром, он будто превратился в неофита, робко цепляющегося за апробированные (и давно уже выработанные) сценические формы. А ведь Додин в опере не новичок: уже поставлены им и «Пиковая дама», и еще пара спектаклей – правда не здесь, а за рубежом.
В финале, после рокового поцелуя Тамара исчезает в люке. А выше, на втором уровне сцены приоткрываются «райские кущи»: белые бумажные цветочки натыканы вокруг тела, покрытого простыней. Такой вампуки многовато даже для «Демона».
