Премьерный «Дон Жуан» в Большом
Тем, кто приготовился приятно провести вечер в Большом театре на премьере «Дон Жуана» в постановке Дмитрия Чернякова, пришлось разочароваться. Зрителю на равне с артистами предстояло поработать.
Сюжет классической истории режиссер-постановщик переосмысливает полностью так, что вычислить на сцене привычные связи и даже статусы героев при всем желании не удастся. Именно поэтому в постановке особое место уделено описанию, с которым лучше познакомиться заранее. Герои в опере представлены в совершенно неожиданных связях друг с другом (Церлина — дочь от первого брака Донны Анны, Донна Эльвира — двоюродная сестра Анны, и пр.), и сделано это неспроста.
Черняков хочет создать собственную историю Дон Жуана с расстановкой других акцентов и иной системой морали (Моцарт — подвиньтесь!). Собственно в том, чтобы перекроить, набивший оскомину, классический сюжет может быть и нет ничего криминального. Актуализация классики помогает обострить вневременные вопросы бытия человека, сделать материал более привлекательным для молодой публики. Другой вопрос в том, что у Чернякова происходит настолько сильное изменение композиторского замысла, что узнать в происходящем историю Дон Жуана практически невозможно.
По задумке режиссера главными злодеями становятся члены семейного клана: Командор, Донна Анна, Донна Эльвира, Лепорелло, Дон Оттавио, — все они родственники, которые сводят в могилу своей беспощадной жестокостью героя-любовника Жуана. Но загвоздка возникает уже в том, что любовником главный герой перестает быть и становится очень инертным, безвольным и слабохарактерным персонажем. И совсем не он заставляет события развиваться, а происходящее вокруг словно толкает его из одной сцены действия в другую. Так легко, по желанию режиссера-постановщика положительные герои становятся отрицательными, и наоборот. Революция? Да. Но во имя чего?
Во имя кинематографичности. Черняков хочет сделать из оперы остросюжетный фильм с постельными сценами и жестокостью «в кадре», чтобы придать действию драйва. Идея неплохая, но в происходящих на сцене событиях, музыка почти перестает быть главной ценностью. Артисты ведут себя (или вынуждены вести) так, будто их действительно снимает камера и им совсем не обязательно, чтобы их слышали: они поют к залу спиной, за закрытой дверью или в положении лежа. В результате этого, создается впечатление, что о музыкальной составляющей режиссер-постановщик думал в последнюю очередь — все ради картинки. Может быть, это и не так бросалось в глаза, если бы это был не Моцарт. Самые красивые арии донны Анны (Or sai chi l’onore), дуэт Дон Жуана с Церлиной (Là ci darem la mano) звучат в таких позах, что о достойном звукоизвлечении речи практически не идет. Однако есть очень интересные находки в сценарии Чернякова с психологической точки зрения, когда, казалось бы, в самом предсказуемом месте он меняет логические связи и получается очень интересная сцена (встреча Эльвиры и Дон Жуана). Такие решения, безусловно, держат внимание и заставляют следить за каждой минутой происходящего на сцене.
В музыкальном плане опера тоже звучит довольно непривычно. Теодор Курентзис придает звучанию камерность, барочный оттенок, оставляет минимальное количество инструментов в оркестре, что, в общем-то, довольно далеко от истины. В звучании позднего Моцарта намного больше симфонизма и инструментального изобилия, предвещающих Бетховена и европейский романтизм. Но даже это решение можно было бы принять за удачный ход, если бы арии в исполнении певцов звучали пластично, насыщенно и красочно. К сожалению, оказавшись в плену режиссерской мысли, мало кто из певцов смог вокально удивить слушателей. Из общего числа исполнителей можно выделить очень крепкого тенора из Германии — Дон Оттавио (Райнер Трост), который чисто справился с обилием рулад и долгих музыкальных фраз. Молодая исполнительница Церлины (Алина Яровая) во многом справилась со своей партией, но в звучании еще чувствовалась ученическая робость, что в данном случае и не так плохо: Церлина по сюжету довольно беззащитный персонаж. Что касается самого Дон Жуана (Франко Помпони), то этот герой как сценически, так и вокально оказался неубедительным. Дон Жуана лишили жизненной энергии, которая заставляет всех героев крутиться вокруг его персоны, и принудили тихо спиваться и сходить с ума. Поэтому все арии в исполнении Помпонии звучат как-то безвольно, очень пресно, что для главного героя не самый лучший вариант. Но решение режиссера закон. Здесь он царь и бог, здесь он руководит действиями каждого из героев по-своему усмотрению.
Несмотря на все стремление Чернякова к построению реалистичных сцен, поведение героев не всегда понятно и логично, создается ощущение, что исполнители механически выполняют отведенные им минуты страсти, горя, отчаяния, подчиняясь жесткому регламенту. Поэтому так и остается непонятным, что чувствует Церлина по отношению к своему совратителю или почему дон Оттавио целует «взасос» Мазетто в сцене пира в доме Дон Жуана.
В общем-то, от узнаваемого всеми Дон Жуана ничего не остается, и в этой ситуации Дмитрий Черняков берет на себя, пожалуй, слишком большую ответственность. От жанра веселой драмы, которую задумал сам Моцарт, не остается и следа, зато мы видим криминалистическую драму с очень запутанным сюжетом, где многое рассчитано не просто на зрителя, а на знатока кинематографии, которым тот может и не являться. Претенциозность постановки черняковского «Дон Жуана» ставит в весьма неловкое положение тех, кто хочет в первую очередь увидеть оперу Моцарта, а уже во вторую, растерянно спрашивать в антракте у соседа с программкой: «А почему Донна Анна пыталась раздеть своего жениха?»
