«Летучий голландец» — шедевр на все времена, прежде всего, по тематике. Про лаконичность её я вообще молчу: на фоне вагнеровской велеречивости, не соизмеримой, как правило, с предметом описания, «Голландец» — шедевр вдвойне. Но именно постановка Петера Конвичного, которая идёт сегодня на сцене Баварской государственной оперы, стала для меня своеобразной вехой, некоторым ориентиром в моём осмыслении вагнеровской эстетики и оперного театра в целом.
Этот спектакль я увидел в Большом театре в 2004 г. ещё до того, как начал письменно оформлять свои впечатления в форме репортажей, и сегодня перелистывая те заметки (и в связи с возобновлением спектакля к 200-летнему юбилею Рихарда Вагнера, и спустя год, когда впервые увидел эту постановку в оригинальном формате в Мюнхене, я понимаю, что именно «Голландец» Петера Конвичного оказал на эстетику моего восприятия оперного искусства решающее значение.
В этом спектакле, как ни в какой другой работе режиссёра, идеально сочетаются провокация по отношению к зрителю и уважение по отношению к оригиналу, здесь производится тонкое размывание вагнеровской прямолинейности в психологических оценках персонажей, здесь каждая мизансцена дышит приглашением к соучастию, к размышлению, к осмыслению вечного сюжета о самопожертвовании во имя спасения любимого человека, о вере и доверии, об опасности иллюзий и необоснованных ожиданий.
Мне редко доводилось слышать достойное исполнение этой оперы, но в этот вечер в Мюнхене всё удивительным образом сложилось.
Оркестр под управлением маэстро Бертрана де Бийи превзошёл сам себя. Непередаваемо вкусная, выпуклая, обрамлённая невероятной акустической закруглённостью подача музыкального материала вызывала восторженное головокружение. Маэстро де Бийи словно укрупнял заложенные в партитуре звукосочетания, насыщая каждую фразу таким количеством живого дыхания, что казалось, ещё немного, и оркестр сорвётся либо в протяжный вой, либо в пошлейший грохот. Но и буйство увертюры, и медитативные пассажи ансамблей, и изумительно собранные хоровые сцены были сделаны с изысканным блеском на грани невозможного.
На этом фоне не могу лишний раз не отметить своего искреннего недоумения по поводу безобразия, представленного этим летом в Байройте под видом расширения гендерных возможностей вагнеровского театра: я не против никаких расширений, само собой, но хотелось бы, чтобы именно эти расширения оставались подальше от вагнеровского наследия.
Несказанно порадовал исполнитель титульной партии датский баритон Йохан Ройтер: кроме высочайшего уровня звуковедения, певец представил интеллектуально глубокую интерпретацию, насытив фразировку такими нюансами, что все мои предыдущие предубеждения относительно смысловой нагрузки этой партии были едва ли не полностью разрушены. Перед нами художник-мыслитель. Человек, познавший и испытавший всё. Ему не нужно проверять на прочность женскую добродетель: он в неё не верит. Именно поэтому с такой адской тоской звучит выходной монолог этого Голландца которого «Die Frist ist um…» (или «Who wants to live forever…»), а разочарование не выглядит истеричным капризом, но наполнено усталой горечью, металлическим холодом звучащей в богатом тембре певца.
Как и положено в этой интерпретации, с ироническим оттенком прозвучала партия Эрика у буквально расцветшего за последние годы Бенжамина Брунса. Тенор певца всегда отличался филигранной многофункциональностью, но здесь, в вагнеровском охотнике-неудачнике, мы услышали человека сильных эмоций и неподдельных страстей. Боюсь, сам Вагнер не предполагал, что один из главных лузеров-обывателей всей вагнерианы в неординарном исполнении может предстать героем такого масштаба [1].
Несколько тяжеловесно, но стилистически безупречно прозвучала в партии Сенты изумительная Аня Кампе. Мощь, сила, эмоциональный надрыв, — всё было восхитительно и работало на убедительность финальной кульминации, когда Сента взрывает себя вместе со всей деревней.
Марина Пруденская показала исключительного качества вокал в небольшой партии Мари (не раздражительной, но сочувствующей), Кристоф Фишессер был прекрасен в партии Даланда (не жадного, но практичного), а Эван ЛеРой Джонсон блистательно исполнил партию Рулевого.
Одним словом, пожалуй, впервые в жизни я услышал живьём того самого «Голландца», который оживал в моём воображении, благодаря записям Клеменса Крауса, Вольфганга Заваллиша и, конечно, роскошной интерпретации увертюры Вильгельма Фуртвенглера.
Через 17 лет после моей первой встречи с этой оперой — таки свершилось.
Примечание:
1) Имя Эрик для Швеции то же, что Иван для среднерусской полосы, то есть почти нарицательное. Здесь Вагнер специально подчёркивает невзрачность, неинтересность и несостоятельность потенциального конкурента Голландца. К слову, имя Сента в Северной Европе тоже очень популярное. Иными словами, Эрик и Сента в местной фольклорной антропонимике то же самое, что у нас Иван да Марья.
Фотографии с сайта Баварской оперы
