Объявленное 30 сентября в Государственном Кремлёвском дворце «грандиозное шоу Судный день» благополучно состоялось. Связь мощных волн вердиевского «Dies irae» с фресками Сикстинской капеллы прочно сидит в памяти ещё со времён, когда Микеланджело «оформлял» виниловый конверт моего первого Реквиема Дж. Верди вод управлением Риккардо Мути. Шла, как на свидание с юностью, и разочаровалась. То, что безусловно талантливый художник по свету Паоло Миччикé (Paolo Miccichè) вообразил себя третьим соавтором, равным по значению двум гениям, лишило зрелище целостности и глубины.
Движущаяся проекция, 3D, возникающие словно из воздуха объёмные архитектурные формы внутренних интерьеров Собора Святого Петра — всё это эффектно на огромной сцене Кремлёвского дворца, впечатляет. Но наряду с фрагментами, перенасыщенными движением, сменой образов, наблюдались и непонятно статичные номера. Как, например «Requiem aeternam» — где почти неизменно фоном висело то ли кладбище с надгробиями (вид сверху), то ли древняя каменная кладка (макросъёмка).
Компетенция, скорее, искусствоведа, насколько оправданы вообще сверхкрупные, во всё зеркало сцены, планы отдельных деталей росписи Сикстинской капеллы. Микеланджело, как известно, был ещё и неплохой архитектор*. Месяцами лёжа навзничь в грязи и поту на тридцатиметровых лесах под потолком собора, он явно рассчитывал на перспективу для своих персонажей. Поданные вот так, приближенно, 6х10 м., эти лица кажутся подчас шаржированными, с вывороченными белками глаз, видна вся «кухня» живописи.
Шокировала «иллюстрация» к «Agnus Dei».
Нежно-строгий архаичный по мелодике женский дуэт сопровождал фрагмент торса Христа из самого центра Плафона. Пожалуй, это самое могучее и мускулистое Corpus Domini во всей западноевропейской живописи. И след от копья Страстей на боку лишь обозначен, как символ. Но синьор Миччике решил домыслить Буонарротти. Во время пения раны на боку и руке (лицо в «кадр» не вошло) начинают постепенно набухать алой кровью, к финалу кровь уже капает вниз и заливает струями хор, не пугайтесь — лучами специальную штору-сетку. Слегка затошнило от такой конкретики. Но, впрочем, глубоко воцерковлённый православный коллега-музыкант утешил: «Это нормальная католическая интерпретация, ничего страшного». Да, пристрастие к стигматам, ежегодно распинаемые на страстной неделе добровольцы: нам не понять их…
Но никакой европейской этикой не объяснить появление в финале «Libera me» посмертной фотографии Джузеппе Верди в гробу — тоже сверхкрупным планом. Ради чего? Доказать, что великий старец, извините, не ворочается «там» при таком исполнении?
И вот здесь самое главное. Отчего, и, правда, мог вознегодовать дух композитора.
«Расчленёнке» подвергся не только «Страшный суд», но и партитура Реквиема.
Складывавшийся тысячелетие порядок мессы был безжалостно и грубо перетасован в угоду непонятно чему, якобы так подчеркивается драматургия фресок Микеланджело. Сомнительное объяснение, учитывая вольность обращения с видеорядом. То есть, Паоло Миччике в своём самовыражении пошёл дальше самых радикальных оперных режиссёров. Начать того же «Отелло» сразу с удушения Дездемоны, а уже потом разворачивать историю о платке и заканчивать сценой прибытия венецианских послов ещё, к счастью, не пришло в голову никому**.
А здесь, после поднятия плотного занавеса-экрана, почти выбежала на сцену сопрано, одетая в светлые псевдобиблейские одежды, и «возопила» финал «Libera me Domine» etc. вплоть до своего соло с хором «Requim aeternam».
За Татьяну Павловскую обидней всего.
Хорошая, очень профессиональная певица, покорившая своей Катериной Измайловой в БЗК на юбилее Ростроповича прошедшей весной. Реквием Верди именно для сопрано особо знаковый, хотя важны все четыре солиста. Партия труднейшая, и умудрённый всем огромным опытом предыдущих 23-х опер, параллельно сочинявший «Аиду» 73-летний композитор не случайно развёрнутое соло сопрано оставил почти на финал, дав самому высокому и яркому голосу квартета не спеша распеться в ансамблях, войти в образ, подготовиться.
Переставив эти номера в начало, постановщик словно вырвал фундамент из здания партитуры. И винить Татьяну Павловскую за отсутствие так желанных здесь пиано и филировки верхнего си-бемоль в финале «Reqiuen aeternam», за пониженную интонацию и некоторую общую нервность звука не хочется. Певицу просто подставили. Далее, в ансамблях, она звучала очень достойно, всё лучше и лучше. Только вот показать голос сопрано больше особенно не было возможности.
Партия меццо, как раз, раскрывается в ансамблях.
Елена Заремба снова покорила густотой и глубиной своего контральто, тонкими нюансами, неожиданно проникновенным пиано.
Особо удались дуэты сопрано и меццо. Обе дамы — стройные, в ниспадающих складках голубоватого и бежевого, в «богородичных» покрывалах на голове, напоминали излюбленный сюжет Возрождения — Святых Марию и Елизавету. Их дружеские объятия выглядели целомудренно и эстетично.
Солисты мужчины также вместо концертных смокингов облачились в белые то ли сутаны, то ли стилизованные одеяния первых христиан.
Порадовал Паата Бурчуладзе.
Возможно, именно пение в радиомикрофон освободило «ветерана» от проблемы соревнования с мощью оркестра, дало ему возможность без напряжения музицировать, показать ещё раз мастерство фразы, осмысленность текста и тембр какой-то особой, уже «винтажной» красоты и узнаваемости. В сочетании с его величавым, поистине жреческим обликом, «Confutatis» стал подарком ушедшего века тем немногим, кто помнит, как этот голос потрясал своды КЗЧ на VII Международном конкурсе имени Чайковского, ровно 30 лет назад.
Единственный «природный католик» в квартете, Массимилиано Пизáпиа, продемонстрировал как раз обратное. Ровный стабильный вокал лирико-спинтового тенора, звонкие верха. Не хватало пиано в «Hostias», но это редко кто умеет. Удивило другое. Типично теноровое самолюбование, извлечение просто звуков без попытки даже вникнуть в смысл не совсем чужого итальянцу латинского стиха о покаянии, осознании грехов… « И от козлищ меня отдели, Поставив одесную» — прозвучало как у персонажа сказки А. М. Горького про воробьишку: «Чив ли я? Чив ли я?»
А теперь действительно о самом главном. О дирижёре Дмитрии Юровском. В данном действе он совмещал функции не только музыкального центра, но как бы «авиадиспетчера» проекта, подразумевая количество участников и обилие задействованной техники.
Оркестр «Русская филармония», чьим руководителем Юровский является ровно год, вновь заслуживает одобрения.
По мелочам можно придираться, кое-где заметны были расхождения оркестра и солистов, хора. Но многое легко списывается на огромные масштабы уникальной, но совсем не для классики построенной сценической площадки, на издержки звукоусиления. В целом — внятные, адекватные темпы, контакт между вокальной и оркестровой составляющей, ощущаемый звуковой «драйв», да простится мне такое заимствование из другого жанра. И если и «пробило» в «Tuba mirum» на озноб, и волосы встали дыбом от восторженного ужаса, то отнюдь не от поднявших синхронно алые дудочки архангелов на слайдах, и даже не на мириады взлетающих грешных «сущностей» — привет из мальчишеских фильмов про «Индиану Джонса», а от идеально выстроенных пронзительно чистых труб, перекликавшихся между кулисами, сценой и оркестровой ямой. В уже упомянутом концертном исполнении «Катерины Измайловой», помнится, духовую секцию удачно укрепили «варягами» — то есть англичанами. Сейчас, похоже, коллектив обошёлся своими силами. Учитывая вечный дефицит классных медных духовиков в России, достижение, заслуживающее низкого поклона.
Огромный сводный хор, заполнявший всю сцену, состоял из лучших коллективов: Капелла им. Юрлова, «Мастера хорового пения», Хор Академии хорового искусства.
Не могу обойти молчанием главный «подводный камень» Кремлёвского дворца — звукоусиление.
Конечно, по сравнению с прошлым веком, когда звукорежиссёр, словно снайпер, ловил певцов микшерами визуально, с помощью микрофонных «пушек», установленных на рампе, а звук дальше 20-го ряда партера лился с потолка, как из радиоточки, многое изменилось. «Mayer Sound» и до сих пор остаётся лучшей акустической системой в мире, особенно для классики. Но вот только с момента оснащения КДС этой системой прошло уже более десяти лет, срок для современной техники огромный. За эти годы выпускалось уже минимум три серии различных улучшающих работу и звучание дополнений. Не смею уверять, но думается, что полы в банкетном зале или кафель в кремлёвских туалетах в этот же «расчетный период» менялись неоднократно. А вот на апгрейт важнейшей системы звука сил и средств, как всегда, не хватает.
Поэтому и жестковатое «с песочком» звучание струнных, и смещённая от центра к правому порталу панорама, и заметная работа ревербератора, и пусть и недолгая, но грубая перегрузка индивидуального радиомикрофона у сопрано в начале. «Петлички отличные, DPA (Danish Pro Audio) , но тракт–шнуры подводят» — из приватной беседы с людьми за пультом. Да и как можно ожидать безупречного звучания, если на весь «саунд-чек» (звуковая проба, подгонка) отводилось четыре часа непосредственно в день представления! Нервы и штурмовщина для техперсонала, а уж насколько генеральная репетиция в полный голос полезна для вокалистов в день премьеры — без комментариев.
Заканчивался этот «Судный день» жемчужиной мелодизма Верди «Lacrymosa». На экране мелькали примитивные по ассоциациям кадры современности: взрывы домов, изборождённые морщинами старческие лица. Последняя картинка-фон обескуражила. Чёрно-белое фото толпы, как на митинге. Но среди сотен лиц взгляд сразу ухватил очень характерные типажи — мужчина и женщина, и стало понятно, что физиономий всего 10-15, они размножены, мы видим текстурированный фон, знакомый всем юзерам. Зачем и почему? Не хотелось ломать голову над изгибами сознания постановщика. К счастью, экран погас, озарился сводный хор в сверкании концертных платьев, иконописные наряды солистов. Хоть на последних тактах восторжествовала Музыка Джузеппе Верди, не нуждающаяся ни в 3D, ни в мелькании кусочков из шедевра другого Гения — Буонарроти, созданного для масштабного восприятия, и никак не вяжущаяся с понятием «шоу».
Примечания:
* Известное всем любителям оперы «Тоска» Палаццо Фарнезе — его проект.
** До чего толерантны господа католики! Представьте на минутку, что некий «световик», пусть самый лучший — предположим, наш Дамир Исмагилов из Большого — захочет поставить «Всенощную» Рахманинова с видеорядом из фресок Рублёва, росписей Васнецова в Киеве, «Явления Христа» Иванова и т.д. Но начнёт с «Ныне отпущаеши» и только в середине запоют «Приидите, поклонимся»!
Фото: Eric Dervaux (предоставлено пресс-службой ГКД)
