Одиозный спектакль Пьера Оди и Георга Базелитца я уже разбирал, но, соскучившись по любимой мистерии, решил сходить ещё раз.
Оркестр под управлением маэстро Кирилла Петренко звучал, как всегда, громко, увесисто и чуть устало. Радость мне доставил один любопытный момент, когда от скрипичного тремоло во втором акте я почувствовал, будто в моей голове зажгли лампочку. В свете этого озарения совершенно особенными оттенками заиграли и главные партии.
Необыкновенно ярко, мощно, с пламенеющим эмоциональным надрывом исполнила партию Кундри изумительная Нина Стемме. Её героиня не борется с Парсифалем, но проверяет его. Этот смысл передаётся тонкой игрой динамическими акцентами, которых я раньше, наверное, не замечал. Она не давит на жалость, она не требует освобождения от греха, она будто бы спрашивает: а сможешь ли ты сделать то, на что замахнулся? И судя по тому, как отвечает ей гамбургский вокалист Буркхард Фритц, лучше бы она спросила у него чего полегче.
Гамбургского вокалиста я слышал и в Байройте, и в Амстердаме (в «Сицилийской вечерне», 2010), и всегда певец пел без верхних нот, мимо средних нот, постным звуком, будто делал одолжение. Возможно, сегодня Б. Фритц был как-то по-особенному болен (хотя об этом никто зрителей не предупредил), поэтому я бы не стал в подробностях разбирать это безобразие.
Органичен был в партии Амфортаса бас-баритон Михаэль Наги. Голос певца не совсем сюда подходит, прежде всего, по выносливости, но тембровый окрас его великолепен. После Герхаера слушать тяжеловато, но тут уж где Герхаер, а где все остальные.
Рене Папе в партии Гурнеманца, конечно, стал центром представления, и рискну предположить, что без него бы это всё даже с Ниной Стемме не состоялось: всё-таки Гурнеманц в «Парсифале» не просто рассказчик. Он тут скорее патриарх, святой отец, и именно такое звучание приобретает этот образ в интерпретации Р. Папе.
Не могу не отметить голос Балинта Сабо, которым звучал сегодня папа Амфортаса застрявший между мирами Титурель: очень красивый оказался в этот раз голос, поскольку раньше я его слушал в больших партиях и всякий раз голос звучал как-то безуспешно. Видимо, на большие партии этого чудного голоса не хватает.
Дерек Вельтон прекрасно прозвучал в партии Клингзора на фоне мятой занавесочки, на которой были изображены вверх ногами четыре фигуры с лапками, сложенными ихтиандриком, а потом уже вышел попеть из мятой крепостной стены с лыжной палкой, которую все договорились принимать за копьё Лонгина (Lanzenspeer), и отдал её гамбургскому вокалисту. В общем, хороший Клингзор получился: милый, добрый и с животиком. Он единственный, кто вызывал искреннюю симпатию как персонаж.
В итоге что я хочу сказать:
1) какую бы ерунду ни показали на сцене, во второй раз к ней уже привыкаешь, и она уже почти не мешает;
2) какое бы оправдание ни придумывали показанной ерунде на сцене, скверный вокал мешает практически всегда;
3) и тут я не совсем понимаю ситуацию с голосами: вот количество населения на земле растёт, а Парсифаля петь, кроме гамбургских вокалистов, некому что ли?
Я понимаю, что великий маэстро Кирилл Петренко настолько велик и занят, что не может оперативно контролировать музыкальное качество того, что творится на сцене в его спектакле (я сейчас даже сам не совсем понял, что написал, но уж пусть теперь так и останется), но мне думается, что выпускать спектакль без титульного персонажа, наверное, всё-таки не стоит.
К слову, замечу, что партия Парсифаля — это не партия Тристана: тут никакой возрастной «хельдентенор» с хрипотцой не нужен. Эту партию по сюжету и по сути должен петь молодой пацан. Понимаю, что хочу невозможного, но необъятных размеров «чистые ворота» (reiner Tor) в возрастном диапазоне от раннего средневековья и вглубь к вакхической свирели надоели уже несказанно. На дворе XXI век, технические и вокальные ресурсы, у театров внушительные бюджеты (особенно, у таких театров, как Баварская опера), продукция должна быть яркой, захватывающей, безупречной, а её нет. Почему, спрашивается?
С одной стороны, нам хочется, чтобы администрации театров как-то прислушивались к нашему мнению — мнению оголтелых меломанов со вкусом и претензиями; а с другой — сегодня одна бабулечка в возрасте «дайбогкаждому» заметила мне перед началом третьего акта: «Скучновато, конечно, но я хоть выспалась». И вот подумал я: какая насыщенная ночная жизнь должна быть у мюнхенских бабушек, если они в оперу приходят отсыпаться! И тут, конечно, сам собой ребром встаёт совсем нериторический вопрос: а стоит ли им мешать?
Фото: Ruth Walz
