В Большом театре Беларуси 25 апреля состоялась премьера оперы «Богема» Джакомо Пуччини. Народный артист России режиссер-постановщик Александр Титель свою третью версию этой оперы представил на суд белорусскому зрителю. К слову, это его дебют на сцене Большого театра Беларуси.
— Свой московский спектакль мы вместе с художниками Юрием Устиновым и Ириной Акимовой погружали в эстетику постимпрессионизма: Тулуз-Лотрек, Писарро, Сезанн, Дега. Сейчас нам захотелось заглянуть немного дальше в историю изобразительного искусства XX века. Ведь в музыке Пуччини мы слышим не только родовые признаки импрессионизма и постимпрессионизма: свет, сиюминутность, интимность, театральность, но и искусство монтажа. Особенно это читается во втором акте. Органичное чередование моментов речитативных, с распевными: звуки и нежные, и резкие, и плавные, порой почти говор. Очень короткие акты, зарисовки, эффектные сцены, которые драматургически умело чередуются. Правда жизни и экстремальные ситуации, — эти черты оперы уже как бы предвосхищают следующий этап искусства модернизма. То, что началось непосредственно перед первой мировой войной и активно продолжилось после.
Помимо этого, художники-модернисты постоянно манифестировали и свое искусство, и себя самих. Эпатаж — часть искусства и жизни. Модильяни, Шагал, Пикассо, Дали, Магритт разрушали шаблоны в поведении, в одежде, в любви, пытаясь обратить на себя внимание. Наш спектакль начинается сегодня, в современном обществе: все те же художники, поэты, музыканты. Они готовят выставку эпохи модернизма. Погружение в мир красок, ощущений, образов и вдруг рождается музыка Пуччини. Вроде бы сегодня, но уходит на 100 лет назад. К сожалению, и сегодня, при успехах медицины, молодые и талантливые люди умирают.
Кстати, в Турции я ставил совсем иной спектакль. Я бы его назвал парижским. Он строился на знаменитой стеклянной пирамиде, которая стоит во дворе Лувра. Во время спектакля она всячески преобразовывалась.
— Как рождаются идеи и удается не повторяться?
— Проходит время, возникает новое осмысление музыки. Каждый раз приходится работать с другими солистами. Со временем изменяются взаимоотношения героев. Я не раз говорил: самое стремительное, что произошло — кардинально изменилось положение женщины. Она стала более независимой. Но это имеет и обратную сторону. Ведь мужчина сейчас менее ответственен. Из-за этого начинает рушиться институт семьи. Молодые люди сейчас более свободны в проявлении своих чувств. Отсюда и начинается поиск нового для постановок, над которыми я уже работал. Хочется сделать совершенно новый спектакль: нужно поконфликтовать с композитором и с самим собой, позадавать ему и себе острые вопросы, услышать и увидеть как это было бы сегодня. «Богема» на вашей сцене будет спектаклем более жестким, резким, менее романтичным, не лишенным нежности, но без «соплей» и замшелых оперных героев, готовых рухнуть на колени при любом удобном случае.
— Нашли ли вы в нашей труппе исполнительницу партии Мими?
— А «Богема» — это опера про молодых людей. Поэтому я пригласил в Большой театр Беларуси на роль Мими Марту Данусевич (прим. авт. — окончила Белорусскую государственную академию музыки, артистка Молодежной оперной программы Большого театра России) и Анну Налбандянц (прим. авт. — окончила Минское государственное училище им. Глинки, стажер оперной труппы Михайловского театра). При этом, к солистам предъявлены весьма серьезные требования.
— Если мы говорим о главных героях оперы, будут ли отсылки к конкретным персонажам?
— Отсылок не будет. Но Юрий Устинов и Ирина Акимова захотели, чтобы среди тех, кто будет участвовать в променаде, гуляли художники: Шагал, Пикассо и т.д. Задумываем сделать попытку портретного грима. Надеюсь, что удалось.
— Насколько важна при постановке спектакля сценография?
— Декорации сегодня — это не просто место действия, а решение спектакля. Все должно быть связано с трактовкой сюжета, с идеей. Раз это не мелодрама, а то, что происходит с творческими людьми, они должны быть окружены предметами искусства: живописью, модернистскими скульптурами, арт-объектами, надписями, цитатами... Хотелось, чтобы в опере чувствовался воздух искусства и Парижа. Без этого будет очередная мелодрама, lovestory, но печальная.
— Ваша «Богема» — это…
— …история любви, рассказанная художником Марселем. Если вы внимательно смотрели оперу, то наверняка заметили, что он все время рядом с героями и делает зарисовки: вот появилась Мими, она сидит, на нее смотрит Рудольф, они вместе гуляют, пьют, ссорятся. Сочельник в Париже, холодное февральское утро, Мими больна, Мими умерла... Во всем этом есть несколько идей: это и современный роман между двумя парами молодых людей, это и история, которую набрасывает Марсель. Ведь он в конце сделал серию рисунков Мими и Рудольфа. А мы все стали свидетелями. К примеру, у Уильяма Хогарта есть серия картин «Похождение повесы». Спустя 300 лет ее увидел Игорь Стравинский и написал оперу «Похождение повесы».
— Знаю, что в опере появятся наши земляки — Сутин и Шагал. Такая идея родилась специально для белорусской постановки?
— Это можно было сделать в любом другом месте. К примеру, когда мы делали московский спектакль и сближали музыку Пуччини с живописью постимпрессионистов, мы никого из москвичей предложить не могли, кто был бы созвучен Дега или Тулуз-Лотреку. Хотя в России были свои импрессионисты, к примеру, тот же Коровин. А в Минске все удачно сошлось. Действительно, Шагал и Сутин родом из Беларуси. И у нас появился лишний повод со сцены напомнить белорусской публике об их знаменитых земляках, об их очень необычном искусстве, рожденном на здешних образах. Это четко видно у Шагала. Ведь его возлюбленные летали именно в Витебске, а не в Париже.
— Режиссер Титель — это детали. Ваши постановки мало смотреть — их нужно рассматривать. К чему стоит присматриваться в «Богеме?»
— В «Богеме» деталей будет немало, ведь они очень важны! К примеру, диван Дали в форме больших губ. И будут вместе с ним — маленькие. Главная героиня в третьем акте при расставании с Рудольфом накрасит себе губы красной помадой, сделает их огромными. Это будет перекликаться с клоунадой, которая происходит за ее спиной. И в чем-то с костюмами выставки, с гримом. Я ввожу в спектакль детали не для того, чтобы публика разгадывала ребус и искала их. Они должны воздействовать подсознательно, незаметно и эмоционально. Кто-то из зрителей их обязательно заметит, а кто-то — нет... Как писал мой любимый поэт Борис Пастернак: «Всесильный бог деталей». Они не дают мне покоя. Я же не даю покоя моим коллегам на сцене (улыбается).
— Если мы говорим о Пуччини, то не могу не спросить о вашей любимой опере у него.
— Вы знаете, он из тех композиторов, которые приходят к тебе очень рано. Я ребенком просто рыдал, слушая третью арию Каварадосси. Даже пытался своим детонирующим детским голосом, подпевать. Представляете, на русском языке нашел эту арию! (смеется) И, конечно же, когда-то моей любимой оперой у него была «Богема». Но со временем я устал от Пуччини. Он слишком в ушах. Сейчас мне хочется чего-то более легкого, абстрактного, ненавязчивого. С удовольствием слушаю музыку барокко, обожаю Моцарта, Прокофьева.
Беседу вела Инна Корсак, Минск
Фото: Аника Неделько, Михаил Нестеров
