Спектакль «Симон Бокканегра» в Гамбургской опере, прошедший в воскресенье 15 октября, лишний раз напомнил о том, как много утрачивается в постановках, где на первом месте стоит режиссёрская концепция, а не индивидуальность участвующих артистов. А также, насколько велико заблуждение постановщиков, полагающих, что музыка и связанные с ней история и эпоха существуют отдельно сами по себе.
Запутанный сюжет этой оперы Верди и особенности её партитуры, как мне представляется, требуют итальянского антуража и эмоциональной раскованности и даже возможно, некоторой постановочной пародийности. Ведь подобные избыточные сюжеты на тему ренессансных отравлений, мести, обретённых детей и похищенных возлюбленных сегодня могут показаться сериально-нелепыми.
Неподвижная серьёзность, присущая постановке Клауса Гута, словно замораживала представление и не давала в полной мере развернуться замечательным исполнителям.
В абстрактно-статичном спектакле, оформленном Кристианом Шмидтом, всё привычно и стандартно, как мазня красной краской по стенам. Над действующими лицами, стоящими на сцене, нависает огромный камень или метеорит, пробивший потолок. Это — раздавливающая их судьба или риф, на который наскочил корабль Бокканегры. Другим элементом декораций является огромное зеркало. Оно то превращается в изображение бурного моря, то становится окном в другое измерение, где встречаются покойники.
Симон Бокканегра («Черноротый») сражался с пиратством и благодаря своим заслугам был избран дожем Генуэзскской республики в день смерти своей возлюбленной Марии. Больно представить, насколько роскошно смотрелся бы Клаудио Сгура не в унылой серой военной форме, а в костюме корсара и после в пурпурной мантии дожа с мечом. Его величественная фигура и не менее величественный баритон безоговорочно и властно доминировали на сцене и в зале.
Раздражали будто пристукнутые двойники Бокканегры, интеллектуальным оправданием их присутствия на сцене заниматься не буду.
Якопо Фиеско — аристократ, ненавидящий дожа за плебейское происхождение и за то, что он соблазнил его дочь. Александр Виноградов сковал свой глубокий сильный бас и пластику, чтобы представить Фиеско лишенной гибкости машиной, неуклонно работающей по заранее написанным правилам (законам чести).
В роли Амелии Гримальди, утраченной и обретённой дочери Симона Бокканегры, звенела серебристым голосом китаянка Гуанкан Ю. Её дуэт с Клаудио Сгурой в сцене встречи дочери и отца после двадцатичетырёхлетней разлуки показался мне эмоциональной вершиной спектакля.
Габриэль Адорно — влюблённый в Амелию заговорщик. Массимо Джордано в этой партии чаровал плавностью вокальной линии, красотой мягкого тембра и нежностью интонаций.
Интриган и отравитель Паоло Альбиани — не самая запоминающаяся роль Алексея Богданчикова, но проведённая им с неизменным мастерством.
На сцене время от времени появлялась Мария (Бритта Зибельс) в черном платье как воспоминание или призрак.
Эта когда-то умершая женщина также становится олицетворением судьбы, расписавшей жизненные сценарии персонажей иногда ещё до их рождения (как в случае Амелии).
Немецкий дирижёр Кристоф Гедшольд сделал звучание оркестра контрастным и красочным, обрывая трогательные моменты резкими всплесками в динамичной и напряженной интерпретации.
Фото: Brinkhoff / Mögenburg
