Премьера «Женщины без тени» в Гамбургской опере
Гамбургскую премьеру оперы Рихарда Штрауса «Женщина без тени» приурочили к Пасхе. Кратко перескажем её сказочный сюжет, разработанный Гуго фон Гофмансталем.
Свет проходит сквозь Императрицу, существо из мира духов, как через стекло. Она должна обрести тень и забеременеть, иначе её муж Император обратиться в камень. Для этой цели Кормилица предлагает использовать бедную Жену красильщика. Эта измученная нуждой женщина с трудом выносит свою жизнь, отнюдь не украшенную тремя слабоумными мужниными братьями. Ей предлагают продать тень и всех ещё не рождённых детей, которых она всё равно не хочет иметь в заданных жизненных обстоятельствах. В конце Императрица отказывается от этого пути и превращается в человека благодаря способности к состраданию и готовности к самопожертвованию.
В постановке немецкого режиссёра Андреаса Кригенбурга история Императрицы становится плодом воображения Жены красильщика.
Из заляпанного краской мирка она убегает в ослепительно-белое царство своей фантазии
и выдумывает Императрицу, чтобы символически проиграть и осмыслить свои отношения с мужем Бараком. Сложные сценические конструкции работают на идею постоянного вертикального перемещения между реальным и воображаемым мирами.
Эту «дышащую свежестью» идею режиссёр проводит, применяя стандартные, многократно испытанные постановочные «кирпичики». Винтовая лестница как канал связи между верхом и низом, двойники, сумасшедший дом, расстановка фигур по «этажам», лес из балок, ведь всё это, кажется, уже где-то было? Некоторые элементы, например, белоснежные волосы, Кригенбург использовал в своей постановке вагнеровского «Золота Рейна» в Баварской опере.
Само собой, символов в либретто символиста Гофмансталя совсем уж немного, поэтому в спектакле должен был ещё появиться пронзенный красными стрелами Святой Себастьян, а окаменевшего в кресле-каталке Императора увенчали терновым венцом.
Ну, и если не перемазаться краской, так можно вообще не выходить в немецком театре на сцену.
Пение Роберто Сакки (Император) было таким же обесцвеченным, как его лицо, волосы и костюм. Польский баритон Анджей Доббер был красильщиком, на своих плечах таскающим товар на рынок, чтобы сэкономить на осле. Его персонаж показался сильным, но не гибким, прямо в соответствии с этой гофмансталевской характеристикой.
Спектакль держался на исполнительницах трёх главных ролей. Лизе Линдстром (Жена красильщика) провела свою партию виртуозно и тонко, была трогательна и красива.
Эмили Магее говорит, что у Императрицы три голоса: «призрачный, юношески-свежий и голос, полный мудрости». Все эти три голоса переплетались и сменяли друг друга в её исполнении, показывая эволюцию героини. Первый человеческий крик Императрицы напомнил о том, что быть человеком — значит, прежде всего, чувствовать свою и чужую боль.
Линда Ватсон (Кормилица) стала настоящей ведьмой, из-под её власти Императрице действительно было выбраться непросто. Мимолётную радость доставляли буквально клокочущие и иронически-лживые интонации в её монументальном голосе. Барака Кормилица поприветствовала в восточном стиле, быстро приложив руку к сердцу и ко лбу, во всей эклектичной сомнительности этого жеста. Видимо, так режиссёр хотел быстро показать, что сюжет имеет восточное происхождение.
В особенно путаных и маловразумительных сценах в сумасшедшем доме артисты тактично двигались по сцене совсем тихо, так что, можно было закрыть глаза и спокойно переждать.
По-настоящему неудачно был решён только финал, показавшийся невыносимо затянутым.
Все счастливы, едят клубнику, дарят друг другу цветы, на втором плане дети играют в мяч, идиллия всё длится и длится.
Кент Нагано дирижировал в характерном для него стиле, делая акцент не на прозрачности, а таинственности и человечности штраусовской музыки. Этот тёмный тёплый звук, идеально оттеняя голоса, временами слишком сильно контрастировал с белым неоном на сцене, так, что казалось: красота гармонии в принципе возможна и достижима, но не этим вечером.
Фото: Brinkhoff / Mögenburg
