В середине сентября на фестивале, посвящённом 25-летию Российского национального оркестра, в зале имени Чайковского состоялась российская премьера оперы Джоаккино Россини «Эрмиона» в концертном исполнении. Помимо РНО в концерте принимал участие хор Академиии хорового искусства (главный хормейстер — Алексей Петров).
На главные роли были приглашены зарубежные солисты — драматическое сопрано Анжела Мид (США), с необыкновенной, порой гиперэкспрессивной патетикой исполнившая заглавную партию, меццо-сопрано Кьяра Амару (Италия), воплотившая на сцене образ Андромахи, драматический тенор Энеа Скала (Италлия) — по опере сын Ахилла Пирр и Антонио Сирагуза (Италия), признанный в мире одним из лучших россиниевских теноров (Орест). Кроме того, в концертной постановке также приняли участие отечественные певцы — Ярослав Абаимов (Пилад), Александр Миминошвили (Феникс), Анастасия Щёголева (Клеона), Маргарита Калинина (Чефиза) и Игорь Морозов (гвардеец).
Дирижировал знаменитый интерпретатор оперного творчества Россини маэстро Альберто Дзедда.
Опера «Эрмиона», впервые исполненная в 1819 году, более ста пятидесяти лет не звучала ни в сценическом, ни в концертном виде. Грандиозное и по-настоящему трагическое произведение впервые после многолетнего перерыва было исполнено в 1987 году.
Для нашей страны это первое знакомство со столь нетипичной для композитора, но одновременно и генетически связанной с его стилем оперой.
В этом произведении отразились творческие поиски Россини в попытке переосмыслить устоявшийся жанр, оперные формы, драматургические стандарты.
Для общего музыкального тонуса «Эрмионы», наследующей черты оперы-сериа, остаётся важным универсализм сюжетных перипетий современной Россини оперной традиции. В ней, например, полностью отсутствует комический элемент. «Серьёзность» темы влияет на целостную драматургию: герои зачастую схожи в выражении эмоций. Это не опера характеров, а опера настроений. Единственный герой, обладающий устойчивым образно-музыкальным колоритом, — это Эрмиона. Её богатая палитра оттенков «роковых» чувств — гнева, ревности, раскаяния — глубоко индивидуализирована, что отличает её от прочих действующих лиц.
Интересное свойство оперы — наличие персонажей-двойников, являющихся скорее альтер-эго главных героев.
Их основная драматургическая функция заключается в передаче внутренней рефлексии героев, что происходит посредством ансамблевых, чаще всего дуэтных, сцен. Таким образом сценически воплощается внутренний диалог.
Опера насыщенна нетривиальными фактурными и оркестровыми решениями. Необычайным мелодическим богатством бельканто, изысканной напевностью отличаются многие страницы партитуры. Среди них — каватина Ореста, с явными серенадными чертами, канцона Пирра, финал первого действия с его удивительным октетом-баркаролой — выдающийся по колористической красоте ансамбль с первозданно осуществлённой идеей поющей фактуры, мигрирующей из партии в партию.
В плане ансамблевого письма «Эрмиона» — одна из вершин оперного творчества Россини.
Отдельного слова заслуживает многообразие драматических сольных эпизодов главной героини, особенно во втором действии. Здесь в вокальной партии Россини явно предвосхищает не только патетику и трагический пафос зрелого Верди, но и в какой-то мере оперную эстетику веристов.
Крайне аффективное состояние героини, балансирование на грани сумасшествия перекликаются со сходными коллизиями музыкального театра Беллини и Доницетти. К тому же явственно проступает образ античной трагедии — и не столько в сюжете, сколько в «комментирующей» функции хора, общему высокому пафосу повествования. Отчасти даже церемониальностью. Вполне возможно, что более чем стопятидесятилетнее забвение оперы обуславливается именно её «переходностью», заметному в ней движению к обновлению оперной стилистики.
Монологи и арии Эрмионы рассчитаны на большой технический потенциал и выносливость солистки; в этом смысле для исполнения подобной роли приходится жертвовать артистической женственностью. Здесь нужен вагнеровский вокальный тип.
По внешнему облику солистка не вполне подходит на роль Эрмионы, но голосовые данные отвечают сложности этой партии.
Подобное сценическое несоответствие неминуемо, оно обусловлено практической невозможностью исполнить подобную партию без должного певческого технического аппарата.
«Эрмиона» — это настоящая апология россиниевского крещендо. На всём протяжении действия возникают фрагменты, в которых виртуозно совмещается принцип крещендо и яркая жанровость. Чаще всего это марши и галопы, а в кульминациях присоединяется «комментирующий» хор.
Тембровое вокальное богатство, высокая культура ансамблирования, интонационная чистота отличали всех солистов.
Трактовка образов не всегда отвечала моим субъективным представлениям, но был очевиден высокий исполнительский профессионализм и способность к подлинной интерпретации, а не просто копированию.
Оркестр за время спектакля играл по-разному. То вяло и робко (в начале спектакля), то экспрессивно с полной самоотдачей (финалы обоих действий).
«Эрмиона» — это необычный Россини, непохожий на себя, стремящийся вобрать и по-своему претворить прошлое музыкального театра, при этом провозвестнически заглядывая в будущее. Выдающиеся музыкальные красоты этой одновременно канонической и новаторской оперы нам всем ещё предстоит расслышать.
Автор фото — Ирина Шымчак
