В Концертном зале Мариинского театра прошла премьера оперы «Идиот» Мечислава Вайнберга в постановке, пожалуй, самого загадочного российского оперного режиссера Алексея Степанюка. Основа либретто — роман Достоевского. Исполнителями партий стали солисты труппы и Академии молодых певцов Мариинки.
ВЕЧНЫЕ СТРАННИКИ
«Земля обетованная — путь», — так написал однажды в записной книжке Александр Блок, и запись эта имеет прямое отношение к роману Достоевского, но об этом позже. Этим путем идет каждый большой художник, его подстерегают розы и шипы, аметисты метелей и холодящая душу звездная пыль. Это трудный путь, на котором часто бывает больно, но если не двигаться по нему, не будет воздуха и «спасительного яда творческих противоречий».
Идя по «земле обетованной», Алексей Степанюк должен был непременно встретиться с Достоевским.
Все предыдущие его работы — словно ступеньки на подступах к великим романам Фёдора Михайловича. В его Кармен всегда угадывалась Настасья Филипповна, хотя Хозе никогда не соотносился с Парфёном Петровичем. Барашкова жила и в цыганке Грушеньке из «Очарованного странника». В «Пиковой даме» холодный Петербург был оборотной стороной колодцев-дворов, где жили Мармеладов и Свидригайлов. Даже в «Левше» незримо витали проклятые русские вопросы, которые так мучали Достоевского. Список можно продолжить, но стоит ли?
В Степанюке самом парадокс на парадоксе: нежность и сарказм, русский консерватизм и изменчивость реки в половодье, Рогожин и Мышкин, тишайшесть как у Зосимы и надрыв Мити Карамазова. И его вечные вопросы, вопросы, вопросы, на которые он ищет ответы в своих спектаклях. И находит все чаще и чаще в метафорах и образном строе постановок, вангуя и пророчествуя. Кажется, что его творческая интуиция в последние годы обострена до предела. Примеры тому – и «Очарованный странник», и «Левша», и «Евгений Онегин», и особенно «Пиковая дама» и «Сцены из жизни Николеньки Иртеньева».
Он нашаманил, выстрадал, предсказал «Идиота», эту последнюю оперу Мечислава Вайнберга, доселе практически неизвестную в России.
Словно сам Достоевский не давал ее в ничьи руки, дожидаясь удобного момента, и протянул партитуру прямо ему. Час пробил. Степанюк заслужил «Идиота». Это его материал, его от первой до последней фразы, от первой до последней ноты этой сложной, подчас раздражающей, непривычной и такой волнующей и провоцирующей музыки Вайнберга.
«Земля обетованная — путь» — он пошел по этому пути.
Его «Идиот» — выстраданный спектакль, это проглядывается в каждой фразе, в каждой сцене,
в нем словно аккумулировались страдания героев Достоевского, помноженные на неблагополучие души художника. А то, что душа настоящего художника обречена на неблагополучие, с этим трудно спорить.
СОСТРАДАТЬ, СПАСАЯ
Многоплановый, простой и одновременно такой зашифрованный роман Достоевского точно лег на музыку Вайнберга, оперы которого, по сути, незнакомы широкому кругу публики. «Идиот» однажды с большими купюрами ставился Борисом Покровским в его театре, мировая премьера прошла в Германии, и вот наконец полный текст оперы взялся воплотить Алексей Степанюк, став словно посредником между музыкой и текстом романа.
Иногда кажется, что музыка спорит с либретто, даже противоречит ему, словно борется с ним, но потом наступает ощущение полной гармонии.
Но борьба и противоречия не менее интересны и значимы. Это точно ощутил и музыкальный руководитель постановки Томас Зандерлинг, стоявший за дирижерским пультом, и режиссер спектакля.
Степанюк, кажется, впервые выступает и сценографом спектакля. Он отказывается от «театра куба», выбирая «театр сферы», как это было во времена античности, зрители словно окружают сценическую площадку. Они не просто приближены к персонажам — поставлены в ситуацию, когда не переживать и не сострадать невозможно.
Сценография лаконична, сцена практически все время пребывает в темных тонах. Обилие венских стульев, двери и окна, вынесенные на середину, в определенные моменты они как-то лихорадочно вращаются. Игра света и тени героев убийственна и завораживающа.
Так и хочется вопросить: «Мы ли — плачущие тени, или мы бросаем тень?»
Впрочем, художником по свету выступает Евгений Ганзбург, так что иначе и быть не могло.
«Век девятнадцатый, железный» выстраивается на сцене, но силою таланта создателей спектакля возникает неотступное ощущение века нынешнего. Степанюк ставит спектакль про сострадание, которое спасет красоту, спасет мир. Сейчас сострадание нужно миру больше, чем в позапрошлом и прошлом веках.
Князь Лев Николаевич Мышкин приходит в мир сострадать, а значит спасать.
Но на какие-то доли секунды в нем вдруг мелькает нечто, о чем и подумать-то страшно. В нем мелькает Ставрогин. В этом парадокс и спектакля, и романа. И этого не надо бояться.
НАДРЫВ, ЕЩЁ НАДРЫВ
«Сформировав идеальную схему добра, он исключил безумное и страшное многообразие нашего мира, и схема распалась, увлекая в мрак человечество», — говорит Алексей Степанюк о концепции своего спектакля. Схема распалась, и ритм оказался утраченным, «мировой оркестр» начал фальшивить. Могло ли быть иначе? В «безумном и страшном многообразии нашего мира» вряд ли.
Но мир этот в спектакле состоит из самых разных людей, центр же его не только князь Мышкин (Александр Михайлов), светлый шатен с детским лицом и чистой душой, но женщина необычайной красоты — Настасья Филипповна (Мария Баянкина).
Она нерв спектакля, этот инфернальный ангел, беспорочный и грешный.
Ее надрыв — нераскаянные грехи и невыплаканные слезы, ее гибель предначертана, эта бездна манит ее. Она лучше всех, нет, не понимает князя, а чувствует его. И голос Баянкиной передает это необычайно точно.
«Я тебя и ненавидя, любил!», — кричит герой другого романа Достоевского, Митя Карамазов. Так мог бы воскликнуть и Парфен Рогожин (Юрий Власов) — растерянный, безудержный, растоптанный добротой князя, ошалевший от любви к женщине, которая его не любит.
Аглая Епанчина (Екатерина Сергеева) завершает этот роковой любовный четырехугольник — нежная, страстная, избалованная, влюбленная и гордая. И все эти трое героев связаны с князем Львом Николаевичем Мышкиным, пришедшим в этот темный город не карать, но миловать, понимать, прощать и любить.
Но идеальная схема добра не работает в несовершенном мире.
Впрочем, это совсем не означает, что ее не надо выстраивать. Какое счастье, что работая с солистами, режиссер убрал даже малейшие намеки на «достоевщину», и мы увидели мир Достоевского со всеми его противоречиями, но со светом, несмотря ни на что, с символической свечой, которой нет на сцене, но которая зажглась в душах многих зрителей.
…Когда-то Александр Блок взял строчки из «Идиота» эпиграфом к своей драматической поэме «Песня судьбы». В финале пьесы есть напутствие одному из главных героев: «А на конце пути — его душа». Этот тот самый путь, что есть «земля обетованная». По этому пути и устремляется князь в финале спектакля.
Что же это: люди в очередной раз не узнали, не захотели узнать того, кто пришел очистить и спасти их души?
На этот вопрос нет и не может быть ответа. Просто у каждого в определенный момент жизни встречается свой князь Мышкин, но узнаем ли мы его, захотим ли узнать…
Фото предоставлены пресс-службой Мариинского театра
На правах рекламы:
Найти надежного и ответственного партнера по комплексным поставками IT-решений можно на сайте компании Datum Solutions. Только лучшее серверное оборудование и компьютерная техника.
