Из всех концертов третьего Большого фестиваля Российского национального оркестра вечер 11 сентября, безусловно, особенный. Этим концертом в столице России почтили память жертв сразу двух трагедий – десятилетие террористических атак на комплекс Всемирного торгового центра в Нью-Йорке и семидесятилетие Бабьего Яра. До сих пор об этих событиях, в особенности об американской катастрофе, имеется много противоречивых мнений и оценок, но как бы там ни было, обе трагедии привели к немалым человеческим жертвам, отдать дань памяти которым – святое дело любого человека с добрым сердцем.
Несмотря на исполнение не самой популярной программы, в Зал имени Чайковского был полон публики. Пришедших приветствовали Михаил Швыдкой, а также послы США и Израиля, выразившие благодарность оркестру и его руководителю, и всем присутствующим в зале.
В двух отделениях концерта прозвучали два больших вокально-симфонических опуса. В первом из них – российская премьера третьей симфонии Леонарда Бернстайна «Каддиш» (1963 г.), посвященной памяти Джона Кеннеди, убитого незадолго до ее премьеры, хотя первоначальный замысел этого произведения – это Реквием по жертвам Холокоста.
Подобно тринадцатой симфонии Шостаковича, прозвучавшей во втором отделении концерта, полотно Бернстайна – скорее оратория, здесь значительна роль хоров (взрослого и детского), но еще в большей степени доминирует чтец, чей «диалог с Богом» (подзаголовок симфонии) звучит постоянно – самостоятельно и на фоне сопровождающей его музыки. В качестве чтеца выступил американский юрист Самуэль Пизар, являющийся автором текста неканонического каддиша. Пизару есть что сказать, ибо он сам – чудом выживший узник концлагеря Дахау, его монолог – полон ужасных сомнений и даже претензий к Творцу, оставившему своей милостию жертв нацистских издевательств.
Представляется, что роль чтеца в этом произведении колоссальна. Она намного интересней и значимей самой музыки. Бернстайн – мастер легкого жанра, где ему удалось сказать свое не просто веское, но гениальное слово – достаточно вспомнить «Вестсайдскую историю» или «Кандида». Но как только мастер одного жанра ступает на другую территорию – территорию сложной, серьезной академической музыки, становится совершенно очевидным его эпигонство и вторичность производимого результата. Слушая «Каддиш», не раз ловишь себя на мысли, что композитор как бы пытается «обелиться», доказать, что он вполне состоятелен в области «серьезной музыки», он настойчиво демонстрирует все, чему учился в Гарварде и Институте Кёртиса, использует все приемы модернизма, но подлинного вдохновения музыка так и не достигает. Единственное действительно выдающееся ее место – это молитва, исполняемая солисткой, написанная в форме красивого и глубокого ламенто.
Прозвучавшая вслед за опусом Бернстайна его почти ровесница, симфония Шостаковича на стихи Евгения Евтушенко (1962 г.), первая часть которой – как раз стихотворение «Бабий Яр», также оставила смешанное впечатление, хотя, конечно, эта музыка – отлично известна в России. Симфоническая оратория Шостаковича – на несколько порядков ярче и интересней сочинения Бернстайна, но если оценивать ее место в ряду других произведений русского гения, то очевидна ее чрезмерная социальная ангажированность (уместная, впрочем, для такого события, как мемориальный концерт, но малоценная с точки зрения вечных ценностей искусства) и не самый интересный (для уровня Шостаковича) собственно музыкальный язык.
Музыкальное исполнение, тем не менее, было на самом высоком уровне. Безусловно, для РНО и для вновь стоявшего за его пультом Томаса Зандерлинга, образный и звуковой мир Шостаковича ближе и понятней, чем «завитушки» Моцарта и Россини, в которых музыкантам приходилось «отбывать повинность» за два дня до того на сольнике Веселины Казаровой. Игра оркестра впечатлила своей экспрессивностью и эмоциональной отдачей даже в не слишком ярком произведении Бернстайна, не говоря уже о Шостаковиче.
Достойно справились со своей задачей Юрловская капелла и Камерный хор Владимира Минина; совершенно прелестен был ангельский звук Детского хора «Весна» — для питомцев Александра Пономарева это уже не первое выступление, посвященное американской трагедии: в годовщину событий в 2002-м хор исполнил мировую премьеру «Нью-Йоркской мессы» Ефрема Подгайца, непосредственно посвященную трагическому событию.
В симфонии Бернстайна совершенно замечательно, качественно и проникновенно одновременно, солировала сопрано Мария Булгакова. В оратории Шостаковича в очередной раз свой высочайший класс продемонстрировал Сергей Лейферкус, сделавший свое соло титанически значимым.
