«Пиковая дама» в Мариинском театре
Международный фестиваль «Звёзды белых ночей» начался в этом году с премьеры оперы Петра Чайковского «Пиковая дама» в постановке Алексея Степанюка. Три премьерных спектакля прошли с 27 по 29 мая на новой сцене Мариинского театра, приведя публику в изумление. Бережно отнесясь и к партитуре, и к либретто режиссёр поставил спектакль так, словно перенёс на сцену жуткую информацию из новостных лент.
Игры взрослых людей
Что наша жизнь? Ответ на поверхности — конечно же, игра. Играем в любовь и верность (до первого соблазна), в политику (до выстрела, который неожиданно прогремит на мосту или в подъезде — кому как не повезёт), в респектабельность (до первой передачи у Малахова или Гордона). У взрослых людей много игр, от игры на бирже до игры человеческими судьбами. А проигравший? Он плачет, такая уж у него судьба. Впрочем, выигравший через мгновение может оказаться на месте того, у кого только что выиграл.
«Пиковая дама» Алексея Степанюка — о таких играх.
Жестоких и беспощадных. Режиссёру, похоже, и в голову не приходило перенести спектакль куда-то поближе к нашему времени, да и смысла в этом не было. Нет, времена те, о которых рассказано в повести Пушкина, ставшей первоосновой либретто Модеста Чайковского. Перед нами «век девятнадцатый, железный», как писал о нём поэт. Но — опять-таки не обойтись без цитаты — «в прошедшем грядущее зреет».
В спектакле Степанюка «зреет» многое, точнее, многие.
От Родиона Романовича Раскольникова до отвязных политиков нашего века. Все они заражены одним вирусом — вирусом власти. Всем хочется «право иметь». И это ведь далеко не те персонажи, что думают о слезе ребёнка. Сантименты мешают играм взрослых людей.
«Предчувствую тебя…»
Степанюк «Пиковую даму» себе напророчил, наворожил, накамлал. Полтора года назад с этой же командой (музыкальный руководитель постановки Валерий Гергиев, художники Александр Орлов и Ирина Чередникова) он поставил на новой сцене Мариинского театра пронзительного и нежного «Евгения Онегина». Спектакль, в котором была любовь, и не было счастья, был покой, но не было воли, где детством пахли августовские яблоки.
В этом «Евгении Онегине», в третьем акте, в сцене греминского бала, где в окна было видно державное течение Невы, появлялся персонаж, которого там ну никак быть не могло. Это была сухая и элегантная дама сильно в возрасте, напоминавшая персонаж с известной гравюры Гойи. Графиня Анна Федотовна? Ну да, она.
Режиссёр словно на спиритическом сеансе вызвал дух Пиковой дамы, вот она и явилась.
Сначала к нему, а потом к Герману. За успехом «Евгения Онегина» последовало предложение поставить «Пиковую даму».
Впрочем, не всё так просто в новом спектакле Мариинского театра. Вообще-то, у Степанюка просто никогда не бывает. Постановка, как утренний сад туманом, окутана дымкой ассоциаций. Каждая сцена спектакля провоцирует, требует напряжения сердца и ума. Мы словно мечемся от воспоминаний о страстях Достоевского до теорий Фрейда, мы захлёбываемся от нежности в сцене Полины и Лизы в комнате последней и улавливаем мотивы мирискуссников, видим галатный век в грёзах Константина Сомова. Не случайно сценограф словно заключил этот эпизод как бы в золочёную раму.
Перед нами страшный Петербург, мистический город с тенями, город безумно красивый и провоцирующий одиночество.
Экзистенциальный город. Александр Орлов увидел его через чёрные колонны и тюли, через живые золотые статуи. Есть в этой сценографии какая-то поэзия Танатоса, есть прелесть увядания и тоска по свету.
Такова трактовка режиссёра, и у него в этом смысле есть союзник. Это музыкальный руководитель постановки Валерий Гергиев. Как трагично, как мистически звучит оркестр под его руководством! Гергиев словно пропускает трагедию, происходящую на сцене, через собственное сердце.
Работа оркестра в этом спектакле — это тоже своего рода музыкальный психоанализ.
Есть ещё один пласт в этой загадочной (а разве не загадочны повесть Пушкина и музыка Чайковского?) постановке. Это — почти что болезненная ирония режиссёра. Ирония, то есть «болезнь, неизвестная душевным и телесным врачам», когда больной ею смеётся, и никто не знает, что он выкинет в следующий момент.
Выпьет уксусной эссенции, сойдёт с ума?.. Самые умные, самые талантливые люди, с первых лет прошлого века, когда началось в России безвременье, попали в число больных этой болезнью. И как же режиссёр с иронией смотрит на своих героев! Как ему больно за них…
Карточный домик
Спектакль начинается в тишине. По авансцене идёт мальчик в треуголке, идёт тихо и не по-детски степенно. А дойдя до середины, строит домик — домик из карт. Непрочный домик, ещё более ненадёжный, чем дом на песке. Этот домик из карт так и будет весь спектакль напоминать нам об игре.
Любовная история Лизы (Ирина Чурилова) и Германа (Максим Аксёнов) как-то не ладится.
Изначально режиссёр так расставляет акценты, что зритель чувствует, дело не в желании Германа жениться на Лизе и подняться по социальной лестнице. Графиня (Мария Максакова) волнует его больше, в сценах с ней этот человек с профилем Наполеона (о, какое неслучайное замечание!) более искренен и действенен. Графиня — вот кто может помочь осуществить планы. И они вовсе не матримониальные.
Герой Максима Аксенова неврастеничен, он мечется, все это подчёркивает и пластика, и вокальная выразительность. Уже в сцене первой встречи с Лизой певец достигает высокого эмоционального градуса. Практически весь спектакль он проводит на накале, он сжатая пружина, которая разожмётся только в сцене в своей комнате, когда привидится ему Графиня.
А дальше — агония, за которой заторможенность.
Как всегда у Алексея Степанюка, он безупречно выстраивает артистам психологический каркас образов. Он ведёт Германа-Аксенова от идеи фикс почти что до её воплощения, когда бред на ничтожное время становится явью.
Как неожиданно постановщик решил образ Графини! Женщина, которая водила дружбу с Сен-Жерменом, не может быть обычной. Она молода и дряхла одновременно, у неё ещё вполне привлекательная внешность, но походка, напоминающая синдром болезни Паркинсона. Кто знает, не снабдил ли её Сен-Жермен рецептом вечной молодости?
Мария Максакова, к сожалению, не обладающая аристократической внешностью, точно вписалась в границы образа, заданного режиссёром и в вокальном плане партия сделана прилично. Когда она видит Германа, очевидно, первое, что ей приходит в голову, — стрелы Амура.
Страшно терять молодость и красоту, страшно увидеть в глазах визави холодное любопытство.
Но что же, что нужно Герману в действительности, что увидел постановщик в опере Чайковского? «Там груды золота лежат, и мне — мне одному они принадлежат!» — после этой фразы пазл сложился. Золото не цель, золото — это средство, средство установить диктат, свой контроль над людьми.
Человек с профилем Наполеона «глядит в Наполеоны». О, сколько таких «Наполеонов» почти ежедневно смотрит на нас с экранов телевизоров, как презирают они «маленьких людей». Власть привлекательна для определённого психотипа, но это игра, ставкой в которой часто бывает жизнь. Графиня мертва, наивная Лиза — от неё осталась лишь оболочка. Как Сомнамбула, она медленно идёт через игроков, мимо игорного стола. Куда?..
А в финале опять медленно шагает мальчик в треуголке, такой маленький всезнающий и понимающий старичок.
Как-то нежно касается рукой лица Германа и закрывает ему глаза. Чистая детская душа словно провожает грешную душу Германа.
«Пиковая дама» оставляет послевкусье, немножко горечи и чуточку каких-то неведомых специй. Вступать в игру после неё не хочется, хочется тихо подумать о самых банальных вещах — звуках арфы, тихом вечере, прохладе Летнего сада. Об этом таинственном городе, где происходят разные странные истории — таком манящем, но обманывающем, ускользающим, где роскошь может обернуться тусклым дворцом-колодцем. И тотальным одиночеством — ведь все они, Лиза, Графиня, Герман, безнадёжно одиноки.
Впрочем, такие, как Герман, одиночества не боятся. Диктатор всегда одинок. Своё одиночество он ставит на кон в надежде сорвать банк.
Фото предоставлены пресс-службой Мариинского театра
