Вот уже без малого сорок лет «Севильский цирюльник» идёт на гамбургской сцене в постановке Жильбера Дефло. Обычно Испания как место действия этой оперы Россини представляется условностью, но на этом спектакле кажется, что занавески на самом деле спасают от лучей летнего испанского солнца. Прообразом для декорации Эцио Фриджерио стал сorral de comedias («комедийный двор») – испанский тип театра под открытым небом в XVI-XVII вв., располагавшийся во внутренних дворах жилых домов.
17 марта оркестром управлял канадский дирижёр Натан Брок, и временами казалось, что вдыхаешь аромат цветущих апельсиновых деревьев в Севилье. Все инструменты жили и говорили особенными голосами в общем единстве. Звуки гитары из оркестровой ямы вызывали желание услышать ночью серенаду под своим окном (хоть оно и без испанской оконной решётки).
Виктор Руд (Фигаро) исполнил свою каватину без исключительного блеска,
необходимого для того, чтобы этот известный многим с детства музыкальный номер прозвучал по-настоящему захватывающие. Но образ в целом оказался обаятельным и даже страстным. Фигаро с грохотом по деревянному полу станцевал фламенко и фальшиво взял несколько аккордов на гитаре. Волосы его были уложены, по Бомарше, в сетку, чтобы показать, что он не только мастерски умеет причёсывать других, но и в состоянии позаботиться о себе.
Невесомый и прекрасный, как дыхание вдохновения, голос Дмитрия Корчака (графа Альмавивы) позволил почувствовать, каково это, счастливо влюбиться по-россиниевски: без лишнего драматизма и романтической приторности. Контральтовые ноты Надежды Карязиной (Розины) обещали графу горячий медовый месяц.
Ренато Джиролами настолько полно перевоплотился в закостеневшего Дона Бартоло с нарумяненными щеками, что его практически невозможно было узнать.
Максиму Кузьмину-Караваеву (Дону Базилио) можно было поставить в упрёк только то, что он слишком молод и красив для готового на всё за деньги потрёпанного учителя музыки. В чёрном, но словно припыленном плаще он превосходил по благородству, с которым держался на сцене, графа Альмавиву.
Мария Шабуня, сопрано из Беларуси, щебетала и порхала по сцене в роли Берты, как певчая птичка. Эту ассоциацию закреплял и её костюм: головной убор, словно хохолок (нечто между гребнем для мантильи и наколкой на причёске служанки), а также фиолетовый цвет платья, благодаря которому она выделялась на общем, словно выгоревшем на солнце, фоне. Хотелось, чтобы Фигаро было позволительно влюбиться в эту Берту.
Баритон из Кении Зак Кариити (Фиорелло) в своей чёрной треугольной шляпе снова напомнил о родстве пьесы Бомарше и театра Сommedia dell’arte (с персонажами в чёрных масках), заодно добавив мавританского колорита. Оставалось только пожалеть, что он не задержался в театре, чтобы выйти на поклоны.
Классическая постановка оказалась позолоченной рамой для образов, созданных молодыми артистами с превосходными голосами.
Foto: Brinkhoff-Mögenburg
