Рядовая «Лючия ди Ламмермур» в Театре Станиславского
Поскольку я, как и многие московские меломаны, давно уже смирился с тем, что хрупкая ткань бельканто в современных российских музыкальных реалиях — явление скорее фантастическое, чем нормальное, — то очередной поход на «Лючию ди Ламмермур» в Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко воспринимал как приятную возможность снисходительно позлословить о той кобыле, которая запоминается в спектакле Адольфа Шапиро больше, чем артисты… И надо отдать должное театру, исполнительский уровень первого отделения, объединяющего первые два акта оперы, практически оправдал мои ожидания: и грубовато независимое ни от одного из певцов, не говоря уж о хоре, звучание оркестра под управлением Вольфа Горелика, и теноровая легковесность как бы баритонального тембра Ильи Павлова, который, хоть и не допускал технических ошибок, но выглядел в самом начале как-то слишком уж бледно, и широкое вибрато Эллы Фейгиновой в эпизодической партии компаньонки главной героини, и почти беззвучная мелодекламация Оганеса Георгияна, выступившего в партии Норманна, и техничный, но не харизматичный вокал Нажмиддина Мавлянова, и даже непонятный металлический призвук и неровные фиоритуры в “Regnava nel silenzio” Евгении Афанасьевой, — всё это могло стать достойной причиной тотального разочарования, если бы не странное преображение оркестра и всего ансамбля в секстете, завершающем второй акт!..
Конечно, до секстета был очень неплохо исполнен дуэт Лючии со своим наставником Раймондом, которого совершенно блестяще, хоть и не без манерных фокусов звукоизвлечения, исполнил Дмитрий Степанович. Но почему-то именно со сцены свадьбы, в которой маловразумительная тягучая история ламмермурской невесты, обманутой своим братом и проклятой женихом, выходит на финишную прямую трагической развязки, и оркестр, и солистов, и хор совершенно фантастическим образом будто подменили! У Афанасьевой практически пропала напряженная резкость, у Павлова голос драматически приосанился, тембровые красоты вокала Мавлянова наполнились чувством, из профундовых завываний Степановича ушла провинциальная манерность, и даже Фейгинова и Георгиян распелись не на шутку и зазвучали весьма достойно.
Весь антракт мы с коллегой пытались понять, с чем связана эта экстремальная мобилизация, но за невозможностью найти никакого разумного объяснения произошедшему приступили к прослушиванию третьего акта. И вот тут сознание отключилось окончательно: оркестр вместо безудержной долбёжки бережно подхватывал и вёл чуть ли не каждую фразу, льющуюся со сцены (и это при том, что в первом отделении маэстро почти не смотрел солистов, а сигналы к вступлениям подавались артистам и хору «через три раза на пятый»), хор, засыпавший в самом начале, зазвучал с монолитной чистотой и яркостью, а солисты гипнотизировали нездешней (уж точно не московской) корректностью и чувством стиля.
И тон здесь задавала вокальная работа Евгении Афанасьевой, показавшей в третьем акте такую филигранность вокальной выделки, такую чистоту интонирования и изысканность колоратур, включая сложнейшие верхние стаккато в знаменитой каденции, что пару раз хотелось себя ущипнуть, чтобы проснуться: ну не могут у нас так петь, и всё тут! Совершенно невероятным казалось ощущение практически стопроцентного совпадения фиоритурного кружева, выплетаемого певицей, с неким идеальным представлением о звуковом абрисе сцены сумасшествия, сложившемся в сознании после прослушивания многочисленных записей этого шедевра, и после спектакля я слышал, как этот же эффект обсуждали между собой совершенно незнакомые мне люди. Словом, если это и было слуховой галлюцинацией, то – галлюцинацией однозначно массовой. Не удивительно, что Афанасьева заслужила в финале самые восторженные и продолжительные аплодисменты.
Не меньше поразил Нажмиддин Мавлянов, дебютировавший сегодня в партии Эдгара. На фоне совершенно тривиально, хоть и корректно проведенного дуэта первого акта уже в знаменитой стретте, завершающей сцену обвинения Лючии в измене, голос певца расцвечивается эмоциональной экстатичностью, а в арии «Tombe degl'avi miei», открывающей последнюю картину оперы, Мавлянов не только демонстрирует шелковую мягкость переходов и безукоризненное звуковедение, но и чёткую фразировку и грамотное акцентирование, несмотря на некоторую форсировку верхних нот.
Илья Павлов, который, исполняя выходную арию Энрико в первом акте, практически тонул в оркестре, в упомянутом секстете и в дуэте с Эдгаром в начале третьего акта начинает звучать устойчивым и качественным, несмотря на светловатый оттенок, баритоном.
Обертоновое богатство роскошного баса Дмитрия Степановича, выступившего сегодня в партии Раймондо, играет с певцом злую шутку: голос настолько мощен, красив и гибок, что порой создаётся ощущение, будто Степанович, не знает, куда этот голос девать. Он и зевает, и квакает, и рычит, и гремит, и даже передразнивает Лючию в своём рассказе о её помешательстве и кровавой развязке первой брачной ночи своей воспитанницы; порой звук у певца гуляет по резонаторам, как ветер в преисподней, но всё равно, как это ни странно, получается красиво. Этот сумасшедший эффект, возможно, имеет, с точки зрения профессиональных вокалистов, какое-то разумное объяснение, но мне представляется своеобразным эстетическим шарлатанством: ты слышишь массу технических огрехов, но вместе с тем наслаждаешься красотой и харизматической яркостью именно такого исполнения.
Олег Полпудин хоть и внятно, но почти без намёка на музыкальную изысканность проговорил красивейшую выходную арию лорда Артура, но в рамках именно этой постановки, где жених Лючии представлен самодовольным идиотом, это выглядело и звучало, конечно, вполне уместно.
В целом у меня осталось ощущение, что певцы в первой части оперы либо распевались, либо берегли голоса для кульминации второй части, в которой вдруг в едином порыве окрыляющего вдохновения по-настоящему и раскрылись. И то, как они раскрылись, в итоге и стало решающим впечатлением, в котором растворились идеологическая невнятность режиссуры, и прямолинейная, хоть и бессмысленная двуслойность сценографии и костюмов, и даже белоснежная лошадь как символ этого спектакля померкла в моем сознании, затмившись изумительными вокальными работами солистов и хора театра… Бывает же такое!..
На фото: сцена из спектакля (© Олег Черноус)
