«Кармен — она как детская игрушка „калейдоскоп“»
Появление знаменитой латвийской примадонны в Зальцбурге, где она поет вместе с Хуаном Диего Флоресом редкую оперу Доницетти «Фаворитка» напомнило о необходимости срочно расшифровать наше последнее интервью с певицей, взятое специально для портала Belcanto.ru во время ее визита в Петербург для участия в концерте в честь дня города.
— Вы знаете, что наши музыкальные издания, особенно интернет-порталы очень внимательно следят за вашим творчеством — все ваши спектакли рецензируются, интервью переводятся. Почему вы так редко приезжаете в Россию? У вас великолепный русский язык! Сотни поклонников!
— Как неожиданно, спасибо. Я и не знала, что за мной так пристально следят в России. А русский мой мог бы быть и лучше, практики не хватает. Я люблю русскую оперу, думаю, может, спеть Марину Мнишек в Мет, но здесь конкуренция большая. Русский меццо-сопрановый репертуар написан скорее для «темного» сопрано, мой голос больше подходит для итальянско-французского, но время идет, голос меняется.
— Это ваш первый визит в Петербург? Неужели вас раньше не приглашали сюда?
— Знаете, трудно сказать. Мы певцы особо не знаем, что происходит за нашей спиной. Агенты что-то вечно крутят. Я знаю только про одно приглашение выступить в Питере, но я тогда, действительно, не могла. Может, были и другие, но агенты смотрели мой календарь и понимали, что я, скажем, занята. А может, и интереса не было. У меня давно был концерт в Москве с программой из арий бельканто, арий из опер Моцарта, а во втором отделении я пела как бы испанский репертуар — от «Кармен» до сарсуэлы и испанских песен.
— Когда вы стали «экспертом» по Испании, если так можно выразиться?
— Это все идет от моей первой Кармен. Я тогда сказала себе, что прежде чем спою Кармен, я должна посетить ее места — Севилью, Гранаду, посмотреть на жизнь в Андалусии. Это было в 2007. Мы поехали вместе с мужем. «Места» Кармен недалеки от тех мест, где живут его родители. Он родился и вырос в Лондоне, но по происхождению — гибралтарец, что означает смешение разных кровей — итальянцы, испанцы, латиноамериканцы, англичане. Мы поехали также в горы с цыганами, чтобы посмотреть, как они там живут, танцуют, на уклад их жизни.
— Интересно, а почему Кармен «пришла» к вам именно в 2007 году, а не раньше или позже. У вас в жизни все размечено?
— Нет, конечно. Так часто бывает, что меццо-сопрано начинают с белькантового репертуара, потому что Моцарт и более позднее бельканто — это удобно и полезно для голоса. Но в какой-то момент начинаешь скучать, тебя накрывает рутина. Я не хочу сказать, что рутина — это плохо, это на самом деле защищенная ниша. Опыт приносит рутину, рутина равна опыту. Я понимала, что когда-то должна спеть Кармен. А когда спела, мир Кармен меня «засосал» своей неизведанностью. В этой героине всегда есть, что открывать. Думаю, что имя Кармен противостоит рутине.
— Продолжая тему рутины, хочу спросить вас по поводу вашего высказывания в одном из последних интервью, где вы говорите, что после рождения второй дочери уже не будете петь брючные партии. Почему? Опять опыт-рутина, или что-то другое?
— Посмотрите на меня, ну какой я мальчик, я мать двоих детей! Надо слушать форму! Это шутка, конечно. Слушать нужно голос. Когда тебе 20 с небольшим, ты поешь этих бесконечных моцартовских мальчиков. Находишься на сцене рядом с графиней, учишься у нее, испытываешь определенную влюбленность в ее мастерство, опыт, красоту. Это я про Керубино. А когда тебе хорошо за тридцать и за спиной у тебя 50 выходов на сцену в «Свадьбе Фигаро», ты перегораешь, хочешь чего-то большего от жизни. Когда родилась моя первая дочка, я несколько раз выходила в брючных партиях — в «Милосрдии Тита» и еще в какой-то опере. Я возвращалась в гримерку после спектакля и чувствовала себя недовольной, неудовлетворенной. Казалось, что не хватает еще одного акта. Это трудно объяснить. Это ощущение идет на психофизическом уровне. Другие певицы, такие как Сьюзен Грэм, моя коллега, или меццо старшего поколения — Бригитта Фассбендер или Криста Людвиг — они долго и гармонично «прожили» в брючном репертуаре. Но я должна любить персонажа, которого пою, а если любовь прошла… Я чувствую, что могу дать больше, чем написано для мальчишеского персонажа.
— Еще вы говорили, что, возможно, попробуете себя в сопрановом репертуаре. Это реально?
— Нет, наоборот. Мой голос как бы «сел», и я сейчас нахожусь ровно «между» сопрано и меццо-сопрано. Идеальной для такого «переходного» голоса считается роль Ромео из «Капулети и Монтекки» Беллини, и я даже собиралась петь его в этом году, но на репетиции поняла, что еще рано выходить на большие спектакли, тем более на Беллини. Надо отдохнуть, выспаться, побыть наедине со своим «другим» голосом. Мне пока в пору петь арии в концертах. Ребенку только полгода. Летом должна состояться моя премьера в «Фаворитке» в концертном исполнении.
— Дальше какие планы?
— Из самого ожидаемого мной лично — это Сантуцца в «Сельской чести» в Милане в следующем сезоне. Мы будем петь с Йонасом Кауфманом. Я считаю, что мы попробовали себя в этой опере в Баден-Бадене, спели арии оттуда, теперь хочется вместе спеть целиком оперу. Через два или три сезона, забыла, мы будем делать вместе «Дона Карлоса» — роль Эболи. Еще в планах «Самсон и Далила», «Мария Стюарт». Также остаются «Кармен», «Анна Болейн», «Вертер», от них я не буду отказываться. И забыла главное — Донна Эльвира. Это последняя моцартовская партия, которую я хочу исполнить. Я готовила ее уже для Ла Скала, но не успела спеть — ушла в декрет.
— Вам нравится быть на сцене «единственной дивой»?
— Ни в коем случае. Я — человек команды. Хочу петь с лучшими из лучших. Хочу учиться у коллег, видеть и слышать сильнейших. Я за здоровое соперничество. Никогда не понимала див, которые поют только с теми, кого считают слабее себя. Мне такой подход непонятен.
— Когда-нибудь был в вашей жизни момент, чтобы вы сожалели о том, что не родились сопрано?
— Никогда. Меня так смущает, что все эти бедные Джильды, Виолетты, Амелии в конце умирают. Другое дело мой голос — то ты мальчик, то ты мужчина, то ты властная дама, то важный исторический персонаж, да что там говорить. И потом, это же все сопряжено с темпераментом.
— Многие из них откровенные злодейки…
— Да, это тоже верно. Амнерис, например. Я мечтаю ее спеть, и у меня есть в голосе все необходимые ноты, но я пока не «дозрела», не доросла до нее.
— Давайте еще раз вернемся к Кармен. Ваша героиня очень нетипичная, не хрестоматийная Кармен. Или я не права?
— Петь Кармен очень трудно, потому что это не только героиня оперы, но и имя нарицательное. Все думают, что знают, какая она, как должна себя вести, как выглядеть. Но мы, артисты, ездим по разным странах и понимаем, что везде люди по-разному представляют себе Кармен, и нам надо как-то соответствовать, или не соответствовать.
Я все-таки стараюсь показывать «аутентичную» Кармен — не ту, чей образ родился из книжки. Я очень доверяю собственным наблюдениям, сделанным в цыганской среде.
— Попробуйте описать Кармен своими словами. Очень интересно.
— Кармен — это каучук, теннисный мячик, который очень трудно поймать. Она совершенно неуловима. Она всегда разная — как игрушка «калейдоскоп», помните, в детстве нам нравилось его рассматривать. Каждую секунду складывается новый узор, и он никогда не повторяется. Мне кажется, что ложное представление о Кармен идет от тривиальных представлений о цыганах. Они могут быть тонкими, нежными, подвижными, танцевальными. Вот их ровная, стройная спина — это свидетельство их невероятной гордости. Они по природе горделивые люди. Кармен — такая. А ее вульгарность, распущенность, брутальная сексуальность — это наносное. Это тоже ее характеризует, но после нежности и ранимости. Прежде всего, Кармен — ребенок, над которым можно посмеяться, и которого нужно пожалеть. Хабанера в первой редакции, которая не вошла в оперу — она показывает совсем другую Кармен. Если бы Бизе включил первоначальный вариант хабанеры, оперный образ Кармен сложился бы иначе.
— Ваша страсть к Испании, откуда она взялась? Через мужа?
— Нет, это от мамы. Ей всегда нравилось исполнять испанских композиторов. Де Фалью, Вилла-Лобоса и других. Я с этим выросла. Потом я встретила в Риге моего будущего мужа. Мне представили его как английского маэстро, который выручит меня на записи сольного диска. Мы готовили его изначально с Вилюманисом, но тот не смог приехать в сроки, когда делалась запись. И так возник в моей жизни Карл Чичон.
— Это была любовь с первого взгляда?
— Пожалуй, да. Но не как в романах, конечно. Я сидела в зале и ждала. Сильно нервничала. Чичон опаздывал. Я уже сто раз пожалела, что согласилась записывать диск с неизвестным английским маэстро. Еще я не люблю людей, которые опаздывают. А он, в свою очередь не торопился, думал, что войдет сейчас в зал, а там сидит такая возрастная примадонна. Дверь открылась, я собиралась как-то выразить свое негодование, но вошел красивый импозантный мужчина. Он шел ко мне по диагонали, улыбался. Промелькнула мысль: «а за такого мужчину я, пожалуй, могла бы выйти замуж». Так и закрутилось все, не сразу, конечно.
— Где ваш дом? В Испании или Риге?
— Мы живем постоянно в Севилье. В Латвии я тоже купила дом, чтобы там могла время от времени собираться наша семья. Но в Испании я чувствую себя абсолютно как дома. Мне нравится язык, люди, еда, традиция семейных трапез в кафешках, легкое отношение к жизни. Люди счастливы, потому что взошло солнце, потому что видят голубое небо, и бог дал им возможность быть вместе, дал хлеб и картошку. Я жила и в Германии, и в Австрии и ничего подобного нигде не встречала.
— Чувствуете себя готовой петь сарсуэлу?
— Нет, пока нет. Я говорю, общаюсь, пишу, но на сцене надо уметь импровизировать на языке. А вот с этим пока сложно. Допустим, забыл какое-то слово, его можно заменить другим. Но если ты просто заучил партию, ты не сможешь.
— То есть для вас, как для Йонаса Кауфмана, важно идеально знать язык, на котором поешь?
— Конечно. У меня была история с «Кавалером розы», после которой я твердо решила для себя тщательнее учить языки. Добиваться автоматизма. Когда я приехала в Германию — я пела во Франкфурте — я неплохо говорила по-немецки и думала, что уже адаптировалась в языке. И вот пришло время петь Октавиана в «Кавалере». Я, как обычно, засела за тщательный перевод либретто, перевела все авторские ремарки и на самом деле чувствовала этот спектакль. Все шло хорошо, я спела несколько спектаклей, но вдруг однажды забыла реплику и запнулась. Какой я испытала страх, вы не представляете. Я не нашлась, чем заменить забытую фразу.
— А во время лидерабендов вы перевоплощаетесь в героинь исполняемых песен?
— Да, обязательно. «Любовь и жизнь женщины» Шумана — как это можно петь не перевоплощаясь? В стихах все обращено к конкретной женщине. Она чувствует, она думает, рефлексирует, печалится, радуется, грустит, веселится.
— Частое перевоплощение не разрушает личность?
— Надо уметь «включаться» и «выключаться». Знать систему Станиславского. Выработать свою систему жестов, очень помогающую. То есть что-то в твоей роли будет совсем новое, сиюминутное, а что-то глобальное, уже отработанное.
— Не могу не задать мой любимый вопрос о режиссерах. Вам нравится работать с сильными режиссерами?
— Я люблю режиссеров-интеллектуалов, с которыми возникает диалог, перепалка идеями. Я бы не отказалась ни от какой продукции из-за неприятного режиссера, но встала бы в позу, улучшила бы свою роль, подогнала ее под себя. Я общаюсь с коллегами, делюсь опытом, доверяю мнению друзей. Если информации о режиссере совсем нет, еду сама смотреть его постановки, чтобы быть готовой на репетициях. Радикальные постановки мне в целом нравятся. Один из моих любимых режиссеров — Мартин Кушей. Он неожиданный, глубокий.
Это хорошо, если человек придет домой и будет несколько дней думать, в чем зерно той оперы, которую он слушал накануне. Если никаких идей ему не подкинули, он просто все забудет. В принципе я делю все оперы на те, которые нуждаются в интерпретации, и которые стоит играть в традиционном виде. Оперы Моцарта могут быть сыграны в любой обстановке, а вот «Аида» мне милее старомодная, костюмированная. Или «Кавалер розы». Я жила в Вене, ходила там по улицам и чувствовала, что Штраус воспел и топографию этого города. Незачем переносить действие ни в наши дни, ни в другой город.
— В кино хотите сниматься?
— Хочу, но уже знаю, что это не мое. У меня был опыт с «Кармен». Десятки изнуряющих дублей. Это другая профессия, и совсем не привлекательная. Я увидела ее изнанку, и больше не хочу сниматься в кино. Вижу, например, как хорошо играет Ди Каприо, и сразу думаю, какая цена дорогая стоит за каждым жестом, сколько бессонных ночей и агрессии.
— Если бы не стали певицей, какую профессию вы выбрали бы?
— Я хотела в свое время быть актрисой, но меня, к счастью, не взяли. Если бы взяли с оговорками, я бы немедленно начала курить и прокурила свой голос. С самого детства я занималась музыкой, но, в целом, по принуждению. Я хотела играть на флейте или на саксофоне, но родители настояли на фортепиано. 12 лет я занималась тем, что мне не нравилось. Когда я провалилась с театром, решила, что стану пиарщицей в театре или культур-атташе. Театральность была в крови. Но как-то так получилось, что я стала петь. В хоре мне говорили, что есть шанс, и я начала усиленно заниматься.
— Вас на родину тянет?
— Тянет, и чем дальше, тем больше. Старшая дочь обожает быть с бабушкой. Ей нравится говорить по-латышски. В последний наш приезд мы все вместе ходили в Риге в кукольный театр на «Три поросенка». Такое удовольствие все получили насказанное. Хорошо, что нам есть куда приехать.
