В истории того или иного вида искусства всегда бывают эпохи забвения и периоды всплеска интереса к определенным историческим пластам. Так оперные кумиры 17-18-го веков были забыты в 19-м, затем вновь подняты на щит во 2-й половине 20-го. Гении бельканто Беллини и Доницетти тоже подвергались культурному «остракизму», но и это, слава Богу, прошло. Сейчас явно не в чести многие знаменитые композиторы прошлого века, например, Обер Мейербер или Лорцинг, которого так высоко ценил Г.Малер. Если полвека назад «Фауст» Гуно шел, практически, на любой уважающей себя сцене, то теперь его место в мировом постановочном процессе куда как скромнее! Примеры можно умножать. Все это, в целом - нормальный и естественный ход вещей, он вполне может быть описан и объяснен историко-музыкальной наукой в содружестве с культурологией.
Но вот конец 20-го века предлагает нам в этом плане совершенно новую ситуацию. Возросшая роль средств массовой информации (включая электронные), агрессия рекламы и связанное с этим невиданное развитие технологий манипуляции общественным сознанием, сочетающееся с пресыщенностью общества потребления всяческого рода экспериментами в области искусства, дают возможность для искусственного формирования вкусов и пристрастий, не связанных напрямую с естественными культурными изменениями в обществе. Подобного рода процессы в искусстве становятся похожими на колебания моды в одежде, дизайне, бытовой технике и т. д., где узкие группы дельцов умело создают сами себе рынок потребления. Искусство беззастенчиво и окончательно превратилось в товар. Конечно, всегда есть группа знатоков, искренних любителей искусства, которых трудно одурачить, но их ничтожное количество тонет в море среднестатистических потребителей культурного ширпотреба. Причем, наивно полагать, что эти пагубные явления затронули только массовую культуру. Классика заражена ими ничуть не меньше. Просто манипуляции здесь носят более изощренный характер.
Рассмотрим подробнее один из таких процессов в оперном искусстве. Практика оперного исполнительства в силу своей специфики, масштабности средств, свойственного этому виду искусства консерватизма, всегда отличалась достаточно ограниченным (по сравнению с тем же драматическим театром) репертуаром. Полторы-две сотни произведений - вот и все, что постоянно из года в год «крутилось» в оперных театрах мира, на различного рода фестивалях, число которых постоянно росло. В конце концов, оперный менеджмент столкнулся с серьезнейшей проблемой - что нового предложить зрителю, ибо современные модернистские опусы способны были выдержать лишь несколько представлений и не более одного сезона. И тогда начались повсеместные «раскопки». На свет божий стали извлекать немыслимые ранее раритеты. Надо признать, что эти тенденции попали в унисон с ростом исследовательских «настроений» в музыкальном сообществе, увлечением аутентизмом, но придали последним невиданный размах. Повсеместно отыскивались старые партитуры, с которых «стряхивалась» пыль веков. Интерес стали представлять не только забытые второстепенные произведения выдающихся композиторов (Генделя, Рамо, Гайдна, Россини, Доницетти), но и сочинения старых мастеров, сами имена которых до этого представляли разве что исторический интерес. Так в репертуаре стали появляться оперы итальянцев Л.Росси и А.Чести, немцев К.-Г.Грауна и И.Хассе, французов М.-А.Шарпантье и А.Кампры и многих других. Появилась целая индустрия записей редких опер. Зачем далеко ходить за примером: недавно к нам пожаловал сам Р.Бонинг, записавший с российскими певцами «Золушку» Н.Изуара (к слову об индустрии - с нашими-то дешевле!).
Поговорим в этом ракурсе о возрождении барочной оперы. В интересе к ней «счастливо» совпали тендеции «моды» и антиромантического мейнстрима. Весь этот барочно-аутентичный бум при всей художественной и культурологической важности задач, им инициированных, во многом искусственно преувеличен и, как уже сказано выше, безусловно, связан с шоу-бизнесом, лихорадочно ищущим новые и новые ниши и «души».
У меня к старинной музыке (до Моцарта) отношение следующее: степень глубины и дифференциации ее эмоциональной палитры (с точки зрения уровня восприятия современного слушателя) весьма хороша и достаточна для ораториально-медитативных и инструментальных жанров, где не требуется ярко индивидуализированных светских чувств конкретных героев на фоне развитой драматургии, которых мы всегда ждем от оперно-театрального зрелища. Поэтому адекватность восприятия этих жанров у широкой современной аудитории на порядок выше, чем у старинной оперы, где, зачастую, слушая арию, да и речитатив тоже, не поймешь - плакать надо или смеяться! Ведь старая опера еще не нарастила арсенала художественных средств, способных передавать эти чувства!
Таким образом, следует честно признать: старинная опера именно как оперно-театральное действо обладает всеми свойствами «антиквариата», красивого «сосуда», которым можно любоваться, но из которого трудно испить живительную влагу! А научиться воспринимать ее как «чистую» музыку не так-то просто, здесь тоже возникают серьезные проблемы - рыхлость формы, в частности. В значительной мере постановщики старинных опер вытесняют эти проблемы постмодернистским пиршеством режиссуры и сценографии, понимая, что эстетическая удаленность материала позволяет здесь применять эти средства с большей свободой и эффективностью, нежели, допустим, в «Травиате» или «Евгении Онегине».
Такой вывод при всей его кажущейся жесткости и, если так можно выразится, художественном экстремизме необходимо честно «озвучить». Он, кроме всего прочего, связан с одним из парадоксов оперного жанра. Его синтетическая природа, «брачный союз» музыки с театром мстят здесь нам - это своего рода расплата за зрелищность! Так всегда: хочешь большей зрелищности - поступись глубиной, хочешь актуальности - тебе мстит историзм!
Эти умозаключения можно сформулировать и по-иному: эстетское удовольствие в барочной опере заведомо сильнее чувственного сопереживания. И оно, как нейтральный газ, более терпимо к экспериментам - можно не бояться взрыва! Чего же еще желать постановщикам барочных кунстштюков! Разве чтоб мода подольше держалась? Так от кого, как не от них самих, это зависит?
Но если отвлечься от современных интерпретаций старинной барочной оперы, забыть об этом как о дурном сне и попытаться погрузиться в этот далекий мир, проникнуть в его существо! Как сделать так, чтобы нам открылось его разнообразие и красота? Чтобы стало ясно, что, к примеру, Монтеверди и Скарлатти совершенно разные композиторы, и между ними большая историческая дистанция, чтобы они перестали быть для нас «чужими», «китайцами» на одно лицо! Путь один - эпоху надо «приблизить», «увеличить» детали. На этом пути придется умножить знания, понять, что только зародившаяся опера, во многом еще «шершавая», в которой отчетливо ощущается слом старого языка и мучительное зарождение нового, буквально за век превратилась в сытое «формулами» виртуозное светское щебетание... и лишилась непосредственности. Понять также, что знание этих «формул» было естественным для современников, но утеряно нынче и требует для адекватного восприятия специального «словаря». Понять и то, что потребовалась сначала смелость Глюка, чтобы решиться на преобразования жанра, а затем гений Моцарта, чтобы на практике превратить старинную оперу в современно звучащую музыку, не требующую никаких словарей для перевода. Чтобы все это осознать опять же требуется работа, работа души...
Вот мы и вернулись «на круги своя». «Не позволяй душе лениться...» - этот призыв Пастернака нынче обращен в пустоту! Его некому слушать. Современному зрителю проще пойти и посмотреть оперный «цирк», где герои, допустим, оперы Кавалли «Каллисто» в кедах и футболках пляшут непонятный залихватский танец и надувают воздушные шарики! (пример взят из жизни, точнее из цюрихской постановки 1994 года - прим. авт.). И не надо ничего понимать - музыка «продается оптом» как фон!
Опера изначально является искусством для избранных, а старинная - тем более! Для нее это становится проблемой! Элитарная поэзия быть независимой может, она почти ничего не стоит (экономически) и «расплачивается» с действительностью разве что нищенством поэтов. Опера - дорогостоящее занятие, ибо ее существование обеспечивается множеством людей, которым нужно платить деньги! Поэтому она зависима от публики и «подстраивается» под нее, пытается вытравить свою элитарность зрелищностью. Можно ли разорвать этот порочный круг?..
Евгений Цодоков
