Платочница из Барселоны
"Мой отец был инвалидом, и чтобы помочь семье, я устроилась на работу в двенадцать лет" – "В нашей семье ради возможности послушать музыку экономили на всём" – "Я смогла учиться в консерватории, лишь благодаря помощи одного благодетеля" – "Я хотела начать свою карьеру в Италии, но меня отвергли все театры" – "Успех пришёл ко мне в Америке, совсем неожиданно, спустя десять лет"
В историю миланского театра "Ла Скала" спектакль 14 декабря 1982 года войдёт как один самых неудачных и беспокойных. Должна была идти «Анна Болейн» Доницетти с участием Монсеррат Кабалье, но за несколько минут до поднятия занавеса дирекции сообщили, что певица внезапно заболела.
Как и в любом театре мира в подобной ситуации спектакль всё равно должен состояться, только с другой исполнительницей. Американка Рут Фалькон, уже загримированная и в сценическом костюме, готова была выйти на сцену. Однако публика воспротивилась.
Большинство зрителей, особенно галёрка, огорчённые и расстроенные отсутствием великой Кабалье, при появлении дублёрши устроили бурные сцены протеста и негодования, кричали, ругались, оскорбляли певицу, освистывали её, упоминая бранными словами директора "Ла Скала" Бадини и художественного руководителя Сичилиани.
Не помог и выход на авансцену маэстро Джузеппе Патане, дирижёра, который старался успокоить бушующий зал. С той же целью появилась перед публикой и Джульетта Симионато, одна из любимиц миланских меломанов, её тоже свистом прогнали со сцены. Полчаса продолжался столь грандиозный скандал, и в результате спектакль пришлось отменить.
Театр переполнен до предела – не осталось ни одного свободного места. Многие билеты куплены с рук по очень высоким ценам. Немало любителей оперы приехало из других европейских стран, из Америки, даже из Японии. Предполагалось, что спектакль станет историческим. И в самом деле, он готовился необычайно тщательно, и музыкальный мир ожидал его с необычайным волнением.
«Анна Болейн» – опера крайне трудная и ставится чрезвычайно редко именно из-за невозможности найти подходящую исполнительницу на главную партию. Впервые оперу исполнили 26 декабря 1830 года в театре "Каркано" в Милане, и пела в ней Джудитта Паста.
Вслед за легендарной певицей в этой опере блистала Джулия Гризи, а вскоре «Анна Болейн» просто сошла с репертуара. Вернулась она на сцену только в 1957 году с Марией Каллас, которая была тогда в зените славы, и её исполнение оказалось исключительным.
Действительно, этот спектакль театра "Ла Скала" во всех книгах отмечается как художественное событие, равного которому давно не было. Поставил оперу Лукино Висконти, декорации и костюмы – Николая Бенуа, дирижёр Джанандреа Гавадзени.
После Каллас ни одной певице не доставало смелости петь «Анну Болейн» в "Ла Скала". Некоторые сопрано пробовали исполнить партию главной героини оперы в других театрах, но, как правило, получалось это не совсем удачно.
В "Ла Скала" уже давно хотели разрушить это колдовское наваждение и попытаться вновь поставить оперу Доницетти. Задумали воссоздать двадцать пятую по счёту постановку оперы, когда пела Каллас, – с той же режиссурой, с теми же декорациями и костюмами.
С первых же репетиций, однако, возникли странные осложнения. Всё шло как-то не так, как должно было идти. "Тут бродит тревожный призрак Каллас", – шутил кто-то. "Вы же знаете, эта опера заколдована", – добавлял кто-то ещё.
– Нет тут никакого колдовства, – возражала Монсеррат Кабаллье.
Однако не смогла петь ни на первом, ни на втором, ни на третьем спектакле. Когда же наконец, смогла выйти на сцену, то спев совсем неплохо, всё же не удовлетворила ожиданий своих поклонников.
Монсеррат Кабалье родилась в 1933 году в Барселоне. Это единственная певица, которая может выдержать сравнение и с великими сопрано прошлого, и с Каллас и Тебальди. При тучной, массивной фигуре лицо её удивительно нежное, а глаза необычайно выразительны. Она обладает редким даром общения с публикой: едва выходит на сцену, как сразу же завораживает слушателей. Она не раз оказывалась в центре любопытных случаев.
Однажды на концерте в "Ла Скала" чувства настолько обуревали её, что во время исполнения она потеряла равновесие и упала, но не растерялась, а продолжала петь, оставаясь в такой неудобной позе.
В другой раз на спектакле «Нормы», когда ей очень мешал один прожектор, она жестом остановила оркестр и попросила осветителей отвернуть его в сторону.
Монсеррат замужем за бывшим тенором Барнабе Марти, у неё есть сын, родившийся в 1967 году, и дочь 1972 года рождения. Сын носит фамилию отца, дочь – фамилию матери.
– Мы любим старые традиции, и живём очень дружно, – говорит она.
Кабалье отнюдь не светская женщина, она не бывает на приёмах и праздниках. У неё мало друзей. По окончании спектакля она обычно уединяется в гостиничном номере. И как только появляется возможность, сразу же спешит в свою прекрасную квартиру в Барселоне, но каждый уикенд и каждый отпуск проводит в обширном имении в сотне километров от каталонского города.
– С 1976 года мой муж больше не поёт, – говорит Кабалье, – он сделался крестьянином. Растит миндальные деревья, делает вино и выращивает скотину. Я очень люблю бывать в своём имении. Природа, зелень, тишина дарят удивительное отдохновение. Тут я могу спокойно заниматься. Мои дети тоже очень любят жить за городом.
Монсеррат Кабалье нелегко добивалась успеха. У неё за плечами годы нищеты, лишений, унижений, трудов, голода.
– Я с детства научилась любить музыку, – рассказывает она. – Мои родители — бедняки, но и отец, и мать, оба очень любили классическую музыку. Они экономили на всём, лишь бы купить заветные пластинки или билет на концерт. В доме всё время велись разговоры о симфонической музыке, и никогда не заходила речь об операх. Мои родители недолюбливали оперу, а потому она долго не нравилась и мне.
Монсеррат начала заниматься музыкой в восемь лет, но без всякой перспективы, только из любви. Она ходила на уроки к близким друзьям родителей. После окончания начальной школы ей пришлось пойти работать.
– Мой отец серьёзно болел, – рассказывает она, – Во время гражданской войны пуля попала ему в грудь и повредила аорту. Он остался жив благодаря нескольким очень тонким хирургическим операциям, но тем не менее ему нередко приходилось прерывать работу для длительного отдыха.
Чтобы пополнить семейный бюджет, Монсеррат нашла себе место "платочницы". Ей надо было разрезать платки и упаковывать их в коробки.
– Работа ужасно скучная, и я страдала, – вспоминает певица. – Вознаграждение я получала более чем скромное, но я гордилась, что помогаю семье. В свободное врёмя я продолжала заниматься музыкой. Когда пела сольфеджио, преподаватели изумлялись тембру моего голоса. "Тебе надо бы серьёзно учиться пению", – говорили они. Я об этом и не думала. Как уже сказала, я не любила оперу.
Однако уговоры учителей и поклонников оперы наконец просто заинтриговали меня, и тогда я стала посещать оперные спектакли в барселонском "Лисео".
В театре мне приходилось довольствоваться самыми дешёвыми местами. Я отправлялась на спектакль задолго до его начала, потому что мне нравилось смотреть, как съезжаются артисты. Меня привлекали роскошные машины солистов, их наряды, шубы, драгоценности. "Если они могут позволить себе всё это, значит, пение приносит хороший доход". И я начала фантазировать: "Все говорят, что у меня красивый голос. Если б я сделала карьеру, то могла бы помочь родителям, матери не пришлось бы больше столько работать, отец мог бы наконец отдыхать, а брат Карло учиться".
Постепенно такие рассуждения убедили меня, и я решила попробовать начать карьеру певицы. Так что мой выбор был вызван не любовью к опере, а возможной перспективой хорошо зарабатывать, чтобы помочь моим близким и вырваться из нищеты.
Но чтобы учиться пению, нужно было поступить в консерваторию, а на это требовались деньги. Я подумала попросить помощи у одного очень известного в Барселоне человека – у синьора Хозе Антонио Бертрана. Семья его, состоявшая из четырёх братьев и трёх сестёр, была очень богатая, но все они отличались добротой и великодушием.
Они подарили городу две больницы, институт "Джулиана" для инвалидов, церковь и охотно помогали артистам. Я рассказала о своей идее домашним, и все одобрили её. Тогда мы написали письмо синьору Антонио и стали ждать ответа.
Антонио Бертран изучил мою просьбу. Расспросил людей, знавших меня, и очевидно у него осталось хорошее впечатление, потому что он решил помочь мне. Он пригласил меня в свой офис. Я отправилась туда вместе с мамой. Бертран уже подсчитал, сколько средств нужно мне для учёбы в консерватории, и хотел передать деньги маме. "Пожалуйста, оставьте их у себя и платите каждый месяц, –– возразила мама, – если все эти деньги окажутся в доме, у меня возникнет искушение истратить их на семейные нужды".
Только позднее мы узнали, что такой просьбой доставили лишние хлопоты синьору Бертрану. Он был крупным промышленником, очень занятым множеством дел. Но по своей доброте – увидев искреннее простодушие моей матери, он согласился взять на себя ещё одну скучную обязанность – оплачивать каждый месяц моё пребывание в консерватории.
Монсеррат Кабалье занималась очень успешно. В двадцать один год она получила диплом. Теперь предстояло начать карьеру.
– Я думала, это просто, – говорит она, – и решила сделать первые шаги в Италии, в стране бельканто. Мы с мамой отправились в Милан и побывали на прослушивании в нескольких театральных агентствах, но всюду я получала отказ – для меня нет места. Я вернулась в Испанию, расстроенная и огорчённая.
Спустя некоторое время, я вновь отправилась в Италию, решив во что бы то ни стало проложить себе дорогу. "Начну с Неаполя и буду по очереди ходить на прослушивания во всех городах", – решила я. Но труд этот оказался напрасным. Никто не верил в мой голос. Одни отвечали мне вежливо, другие резко или даже грубо. В Риме сказали, что я не создана для оперного театра и мне лучше переменить профессию.
Тогда я была молодой, красивой и стройной. Кое-кто давал мне понять, что я могла бы найти работу, если бы была немного "полюбезней". Подобные предложения унижали меня. Мне удавалось отвязаться от подобных "прилипал", лишь прибегая к одной хитрости, наверное, смешной, но она всегда срабатывала.
Когда мне делали такие предложения, я со скромным видом отвечала: "Простите, но я не могу: я католичка". На меня смотрели с изумлением и оставляли в покое.
Только во Флоренции я получила одобрительный ответ. Художественным руководителем театра там был Франческо Сичилиани. Мой голос ему понравился, и он ангажировал меня на оперу «Короткая жизнь» Де Фальи. К сожалению, Министерство зрелищ сократило субсидии этому театру, и из одиннадцати опер репертуара несколько названий сняли с афиши, в том числе и «Короткую жизнь».
И эта поездка в Италию оказалась для меня бесполезной. Голодная, униженная и разочарованная, я уже готова была вернуться в Испанию, как вдруг кто-то посоветовал попытать счастья в Базеле, в Швейцарии. И вот там я, наконец, заключила свой первый контракт – на очень маленькую роль, но для начала всё же это было что-то.
Я выступала в швейцарских театрах, а также в немецких, четыре года, всё время в скромных ролях. Потом пела в Барселоне, Мехико, Лиссабоне. Более чем десять лет я вела суровую жизнь. Крупный успех пришёл внезапно.
Вечером 20 апреля 1965 года в "Карнеги Холл" в Нью-Йорке была намечена в концертном исполнении «Лукреция Борджа» Доницетти. В последний момент мне предложили заменить заболевшую исполнительницу. На следующий день я уже стала знаменитой. Все критики писали в своих газетах о чуде. Посыпались контракты, прямо-таки сказочные предложения. Меня тут же пригласили в "Метрополитен".
В новому году я приехала в Италию петь «Пирата» во Флоренции. Затем отправилась в лондонский "Ковент Гарден", в "Гранд-Опера" в Париж. В 1970 году я впервые выступила в "Ла Скала". А остальное – это уже история, которая всем давно известна.
– Когда вы встретились с вашим мужем?
– Когда оставалась ещё неизвестной певицей. В 1963 году нас ангажировали на спектакль «Мадам Баттерфляй». Выступая в нём, мы и полюбили друг друга. Наверное, я единственная Баттерфляй, которой удалось женить на себе своего Пинкертона.
– Когда уйдёте со сцены, видимо, займётесь преподаванием?
– Я не умею преподавать. Я могла бы поделиться собственным опытом, но этого слишком мало, чтобы назвать мои беглые рассказы школой для молодых. Когда уйду со сцены, буду только женой и матерью, по возможности, в нашем имении.
– Когда размышляете о своём прошлом, как вы судите людей, которые не желали верить в ваш голос?
– Никак не сужу. Они выполняли свою работу, и наверное, даже неплохо. Что верно, то верно, я немало страдала, но не больше множества других молодых певцов. Кроме того, думаю, что все принесённые жертвы оказались полезными для моей карьеры. Они помогли вырасти творчески и обогатили внутренне, а это очень важно в искусстве. Если бы мне довелось начать всё сызнова, я бы хотела, чтобы всё повторилось именно так, как было. Будь я более везучей и добейся сразу же успеха, возможно, я не смогла бы стать знаменитой Кабалье.
– Вы допускали ошибки в своей жизни?
– Много.
– А какая из них самая горькая?
– Моя «Медея». Я знала, что у меня неподходящий голос для этой партии, но она слишком красива, и я решила попробовать. Публика и даже критики посчитали, что это был огромный успех, но я думаю иначе: я предала композитора, потому что это была «Медея» не Керубини, а Монсеррат Кабалье. Знаете, у меня беспокойная натура. Мне всё время хочется петь всё новое и новое, готовить неизвестные оперы. Мне не хотелось завершать свою карьеру, не воплотив на сцене «Медею».
– Сколько опер в вашем репертуаре?
– Не знаю точно, но очень возможно, что около ста.
– Есть ли ещё оперы, какие вы хотели бы исполнить, прежде чем завершить свою карьеру?
– Таких опер много. Я пытаюсь каждый год подготовить какую-нибудь новую оперу.
– Отчего так получается, что в Рождество вы неизменно поёте в Барселоне?
– В каком-то смысле в знак благодарности синьору Бертрану, моему благодетелю. Когда я начала зарабатывать, мы с матерью пошли к нему, чтобы вернуть деньги, которые он одолжил мне. Он обиделся и не захотел взять их. Только сказал: "Пожалуйста, никогда не забывай нашу Барселону". Я ответила: "Это будет непросто именно теперь, когда у меня столько контрактов". "Но ты ведь не захочешь проводить Рождество вдали от семьи?", – намекнул он. "Конечно, нет", – ответила я. И с тех пор уже много лет в Рождество я всегда пою в Барселоне.
Перевод с итальянского Ирины Константиновой
Отрывок из книги Ренцо Аллегри «Звезды мировой оперной сцены рассказывают» любезно предоставлен нам её переводчицей
