Когда приезжает какая-нибудь знаменитость, уже имеющая конкурсные награды и громадный шлейф зарубежной прессы, всегда хочется надеяться на лучшее — по крайней мере, на то, что это будет не хуже, чем в прошлый приезд. 22 апреля в Светлановском зале ММДМ выступал китайский пианист Юнди, с некоторых пор именующий себя только по имени, но известный у нас в стране и в мире как Юнди Ли.
Когда закончилось первое отделение, в котором прозвучали два ноктюрна Шопена op.9 b-moll и Es-dur и 23-я соната Бетховена («Аппассионата»), уже было ясно, что
Бетховен под руками Юнди оказался в существенной степени пронизан шопеновской стилистикой.
Из общих соображений это ожидалось, стоило лишь заранее глянуть в программу концерта. Но если бы только это! Крайне удивлял довольно низкий пианистический уровень исполнения, хотя рояль звучал довольно благородно.
Поначалу в Шопене немного ощущался «металл» фортепианного тембра, но затем исполнитель взял себя в руки, подчинил себе туше, после чего в Бетховене, где как раз нужно бы было во многих местах добавить в звук «металла», пианист его не дал! Тем не менее,
исполнение «Аппассионаты» было довольно приличным по замыслу, хотя и отнюдь не «мирового класса» по выполнению:
Бетховен у Юнди довольно сдержанный, членораздельный, но страстности, с которой привычно связывается 23-я соната, как и многие другие произведения Бетховена, почти не было. Это было довольно спокойное изложение материала, и, ей-богу, у нас в стране многие студенты сыграют эту вещь технически добротнее и с большим художественным пониманием.
Под «страстностью» я понимаю, конечно, не романтические преувеличенно-экзальтированные страсти, образно говоря, со слезами, рыданиями и размахиванием кулаками, а громадное внутреннее напряжение, «вольтаж» и проявление бетховенской воли, что должно сказываться в неожиданных взрывах темперамента, в бетховенских динамических контрастах. Именно этого в исполнении Юнди как раз и не наблюдалось, хотя общие динамические контуры он выдерживал хорошо, но исполнение 23-й сонаты в целом прошло на довольно невысоком эмоциональном уровне.
Юнди играет Бетховена очень спокойно и даже, пожалуй, несколько по-буддистски.
У Шопена в умиротворённых ноктюрнах это было приемлемо, а в Бетховене — нет. К тому же фразировка в некоторых местах мне показалась довольно странной: вместо того, чтобы чётко завершить некоторые фразы, Юнди затягивал последний звук, из-за чего смещались все акценты.
В общем, есть о чём поспорить, хотя есть и что послушать.
Второе отделение прошло примерно в том же духе, что и первое, и было полное впечатление, что пианист не может сосредоточиться на своём деле, ради которого вышел на сцену.
Мазни было существенно больше, чем положено демонстрировать пианисту мирового класса, на что, судя по его амбициям, претендует Юнди, а также помимо разных странностей было заметно, что работа аутентистов по части восстановления деталей уртекстов и требования выполнения стилистически-значимых авторских указаний прошла мимо Юнди.
Пианист играет так, как играли полвека назад, и такое ощущение, что он учился на грамзаписях 60—70-х годов.
Оно бы и хорошо, только грамзаписи разные бывают.
Контуры «Патетической» меня в целом удовлетворили, хотя Рондо могло быть сыграно поровнее в плане темпов. 14-я соната («Лунная») была сыграна в некоем общеромантическом духе, хотя в целом вроде и неплохо по замыслу: тут были в финале и острые звучности, и яркие акценты, если бы только пианист не стучал так сильно ногой по педали, как по барабану. Но первая часть была уж слишком «среднестатистической», на мой вкус, лишённой даже намёка на своеобразие и собственный подход.
В средней же части пианист неверно заучил текст, а это криминальное место повторилось аж три раза, и все три раза было неверно сыграно,
к тому же были проигнорированы почти все бетховенские акценты.
Симптоматично, что после первого отделения публика, несмотря на наличие в зале «группы поддержки» в виде громадного количества китайцев, была до того холодна, что ни разу не вызвала пианиста после ухода со сцены. Зато в самом конце концерта после «Лунной» сонаты, когда на сцену вынесли гору цветов, а китайские слушатели, которые, в основном, и «делали успех», громче всех кричали и аплодировали, Юнди уже ушёл со сцены без бисов, в зале зажгли свет, а публика вскочила и начала собираться на выход, когда со словами «вот и хорошо, только бисов ещё не хватало» поднялся со своего места и я, Юнди вдруг выскочил на сцену снова, ибо планы его, как выяснилось впоследствии, оказались более обширны, нежели простые бисы.
И всё же бисы прозвучали: первый бис пианист объявил сам, но я не расслышал имени автора, хотя это оказался какой-то, видимо, китайский композитор. Пьеса была довольно поверхностная, с лёгким налётом китайской экзотики, рассчитанная на фортепианные эффекты — дешёвенькая, весёленькая и не заслуживающая серьёзного обсуждения.
Но затем Юнди взял микрофон и, запинаясь и с трудом подбирая слова, произнёс на английском языке спич по поводу землетрясения в Китае,
который, на мой взгляд, невежливо было давать перед русскоязычной аудиторией без перевода, потому что большая часть народа явно ничего не поняла, тем более, что уже собиралась уходить, а о переводчике и о тщательности подачи слов, конечно, никто не позаботился. После спича Юнди последовало многоминутное молчание, а затем в его исполнении прозвучал Похоронный марш из 2-й сонаты Шопена, что выглядело каким-то жутким контрастом первой весёленькой бисовой пьеске.
Я не берусь судить о корректности подобных акций, так как в нашей стране своих ужасов хватает и мы можем объявлять общенациональный траур хоть каждый день, поэтому бис я комментировать не буду, а
что касается основной программы, сыгранной Юнди, и её звукового воплощения, то на неё можно было и не ходить, ибо ничего ценного, интересного и особенного услышать не привелось.
В заключение нужно сказать, что Юнди играл откровенно слабо, если не сказать халтурно в иных моментах, особенно по контрасту с завышенными ожиданиями. По-видимому, он поверил медоточивой прессе, окончательно утвердился в собственной гениальности, перестал тщательно готовиться к своим концертам, и теперь ему предстоит упасть с этих высот, и это будет очень больно в плане артистического самолюбия, потому что он далеко не Ланг Ланг, чтобы держаться ни на чём, кроме премии конкурса Шопена и многоречивых писаний зарубежных журналисток.
Публика и критика рано или поздно неизбежно прозреют и спросят, а что это, собственно, такое им преподносят?
Что за стилистика, что за качество пианизма, что за качество подготовки, можно ли называть это «мировым уровнем» и так далее. И что-то мне подсказывает, что объективные ответы на эти вопросы могут оказаться крайне неприятными для пианиста Юнди.
