Оркестр Московской филармонии во главе с Юрием Симоновым трижды выступил в декабре на фестивале «Русская зима», в том числе дважды вместе с выдающимся скрипачом Виктором Третьяковым. Последняя из трех программ, исполненная в КЗЧ почти перед самым Новым годом, состояла из произведений Чайковского и Рахманинова.
Разогретый предыдущими выступлениями со своим шефом, оркестр явил достойный уровень уже в первом номере программы — «Франческе да Римини». Затем инициатива перешла к Виктору Третьякову, сыгравшему Три пьесы для скрипки с оркестром — «Мелодию», «Скерцо» и «Размышление». Вспомнились начальные слова известного романса того же Чайковского: «Хотел бы в единое слово я слить свою грусть и печаль...» Третьякову как раз и удалось грусть и печаль, звучащие в музыке Чайковского, претворить пусть не в единое, зато внятное и проникновенное слово, а сам он воспринимался не столько как блистательный мастер, в совершенстве владеющий своим инструментом, но прежде всего как мудрый собеседник. Мудрость и глубина — вот ключевые слова применительно к его игре в этот вечер. Оркестр и дирижер составили с ним отличный ансамбль.
И все-таки кульминацией концерта стала Вторая симфония Рахманинова. Юрий Симонов, несомненно, принадлежит сегодня к числу лучших интерпретаторов рахманиновской музыки, а его прочтение Второй симфонии во многих отношениях может считаться образцовым. Почти час звучания, но все четко выстроено от первой части (самой протяженной) до финала, все эмоционально насыщенно, поэтому длинноты практически не ощущаются. Симонов вообще не боится медленных темпов, и здесь как раз тот случай, когда они полностью соответствуют музыкальному времени данной симфонии, во многом построенной на оттенках настроений. Три года назад ее исполнение было записано на CD прямо с концерта. Сравнивая его с нынешним, можно отметить, что основа дирижерской интерпретации не изменилась, хотя в деталях отличий немало.
Оркестр играл с большим подъемом, разделяя с маэстро порывы вдохновения, и в такие моменты коллективного экстаза уже не имели значения отдельные шероховатости, нигде, впрочем, не переходившие той грани, за которой начинается необратимая потеря качества.
Дмитрий Морозов
