«Гибель богов» удалась режиссёру Клаусу Гуту и сценографу Кристиану Шмидту хуже всех остальных опер, образующих вагнеровский цикл «Кольцо нибелунга».
Началось с того, что норны со страшными отвисшими волосами (Клаудиа Манке, Катя Пивек и Хеллен Квон) не проявили особой скоординированности в пении (и, соответственно, в деле определения судеб людей и богов). Хотя, может быть, там в другом измерении всё так путано и есть.
Зигфрид и Брунгильда позавтракали в скромной квартирке, потом наш герой отправился на поиски новых приключений с кусочком хлеба на кончике Нотунга,
но запутался в многоэтажном лабиринте капиталистических интриг. Лабиринт вращался под музыку, но бесшумно, можно было закрыть глаза и переждать.
Примером неудачной, немузыкальной режиссуры стала первая встреча Зигфрида с Гутруной. По мысли режиссера, Вагнер придумал «напиток тайный», чтобы оправдать своего героя, но на самом деле Зигфрид просто непостоянный и безответственный юноша. Поэтому в постановке Гута «лучистый герой» влюбился в Гутруну без всякого напитка: обрадовался и вертелся, сияя, вокруг неё. Партия же Зигфрида у Андреаса Шагера основательно впетая, и свой вопрос «Гунтер, как зовут твою сестру?» он задал с нужной знаково-зловещей интонацией, в полном соответствии с ремаркой Вагнера.
Возникает вопрос, зачем Зигфриду спрашивать у Гунтера дрожащим голосом, как зовут его сестру, если он её уже, довольный, во всю обнимает?
Как и в мюнхенской постановке Андреаса Кригенбурга, охламон Зигфрид у Гибихунгов переодевается в синий пиджак и пьёт неизменное шампанское. В третьем акте Шагер, видимо, вообразил, что он и вправду ничем не связанный герой — анархист, и показал пару вокальных фокусов, без которых можно было бы обойтись.
Владимир Байков сильно и убедительно провёл партию Гунтера, но, к сожалению, сценически этот образ в спектакле не слишком выразительно разработан. Эллисон Оакс в роли Гутруны ненароком подарила нам несколько эротических моментов: когда она в горе склонялась над телом Зигфрида, со спины в разрез юбки были видны кружевные резинки её чулок – неудачный костюм. Хотя, сценический костюм ли это – постановщики ведь упорно приближают действие «Кольца» к современности, лучше, чтобы на сцене и в зале все были одеты одинаково. Могла прийти и в своём.
Разочаровал и образ Хагена, также словно перекочевавший в гамбургский спектакль из уже упоминавшейся постановки Кикенбурга: блёклый добродушный пожилой капиталист. У датчанина Стефана Миллинга — большой голос, можно кликнуть так кликнуть, но его довольные улыбки всё портили, снимали с голоса окраску презрения к жизни, характерную для Хагена. Когда Альберих (Вернер ван Мехелен) спросил: «Сын мой, Хаген, ты спишь?», — очень хотелось, чтобы он ответил: «Разве не видишь, я ем» (Хаген как раз сидел за скромным одиноким ужином).
В сцене с розово-блестящими дочерями Рейна (Катарина Конради, Ида Альдриан, Анн-Бет Сольванг) обыграли экологическую тему: Зигфрид, развлекаясь, вылавливает из реки игрушку и надувной круг.
Лизе Линдстром (Брунгильда) в финале была осторожна и расчетлива, избавилась от эмоционального запала, чтобы дотянуть до конца. Она отдала кольцо дочерям Рейна лично в руки и перерезала себе вены Нотунгом. Эмоции, когда бросаешься на коне в огонь и когда вскрываешь вены, по накалу, всё-таки, отличаются, что и показала нам Линдстром своим пением. Вальтраута (Клаудиа Манке) была профессионально-cкучновата, так что неудивительно, что Брунгильда её не послушалась.
Слушая «Гибель богов» под управлением Кента Нагано, можно понять, как устроена эта опера:
лейтмотивы дискретно прочерчены и всё идёт достаточно медленно для того, чтобы успеть подумать, как они взаимосвязаны.
Предсмертную песнь Зигфрида Нагано вообще отделил, остановив оркестр секунды на три. Но в подобной интерпретации вряд ли возможно прожить и полюбить «Гибель богов» во всём величии.
Сожаление вызывает режиссёрское стремление свести прощание мифологических героев в сверкающем музыкальном каскаде к обычному континентальному завтраку; желание изобразить Зигфрида таким, каким он был бы, если бы был человеком и действительно вырос в социальной изоляции.
Зигфрид проходит сквозь волны огня, потому что он и сам огонь, солнечный бог, а Хаген мрачен, потому что он и есть мрак, и вместе они разыгрывают циклический агон — поединок света и тьмы. Лейтмотив Зигфрида прекрасен, и он сам должен быть прекрасен, а все эти рассуждения, попытки видеть в нем реального человека с психоаналитической историей, грубая актуализация мифа убивают дух этой оперы и сказываются на её звучании. В поддержку этого тезиса позволим себе привести две длинные цитаты из «Рождения трагедии» Фридриха Ницше.
Для Ницше потеря мифологического измерения означает утрату искусством вневременности:
«До тех пор греки были невольно принуждены связывать непосредственно всё ими переживаемое со своими мифами и даже объяснять себе свои переживания исключительно из этой связи, благодаря чему и ближайшее настоящее должно было немедленно являться им sub specie aeterni и в известном смысле вневременным. А в этот поток вневременного погружалось как государство, так и искусство, ища в нём покоя от гнёта и алчности мгновенья. И всякий народ — как, впрочем, и всякий человек — представляет собою ценность ровно лишь постольку, поскольку он способен наложить на свои переживания клеймо вечности; ибо этим он как бы обезмирщивается и выявляет своё бессознательное внутреннее убеждение в относительности времени и в вечном, т. е. метафизическом значении жизни».
Сценическая утрата оперным спектаклем мифологического измерения неизбежно отрицательно повлияет, согласно Ницше, и на его музыкальную сторону: «При близком же родстве музыки и мифа мы будем иметь право предположить равным образом и то, что с вырождением и извращением последнего связано захирение первой, — коль скоро вообще в ослаблении мифа проявляется и некоторое частичное ослабление дионисической способности». Так оно вечером 25 ноября и случилось.
Премьера 17 октября 2010.
Foto: © 2010 Monika Rittershaus
Партнер Belcanto.ru — Театральное бюро путешествий «Бинокль» — предлагает поклонникам театра организацию поездки и услуги по заказу билетов в Гамбургскую государственную оперу, Филармонию на Эльбе, а также ряд немецких и европейских театров, концертных залов и музыкальных фестивалей.
