Время от времени организаторы театральной премии «Золотая маска» дают понять общественности, что помимо главной цели — привезти в Москву лучшее, что создано на театральной карте России за прошедший сезон, а лучшее из лучшего наградить, они выполняют и просветительскую миссию. Например, миссия «Золотой маски» в балетной части фестиваля — показать, что российский балет на сегодня не ограничивается замкнутым четырехугольником Москва — Петербург — Новосибирск — Пермь, и в балетной провинции есть достойные участники национального конкурса.
Ничем, кроме подобного миссионерства «Золотой маски», нельзя объяснить аттракцион необыкновенной щедрости в отношении «Золушки» из Петрозаводска.
Семь (!) номинаций в категории «балет», лучшие: балетмейстер, художник-постановщик, художник по свету, художник по костюмам, женская и мужская роль в балете и, разумеется, венец усилий творческого коллектива — сам спектакль.
Спектакль был привезен и показан в Москве сразу после спектакля Мариинки. Впечатление от балета из Петрозаводска полностью подтвердило правило российского «балетного четырехугольника».
Шесть номинаций из семи — более чем сомнительны.
Реально конкурировать в конкурсе «Золотой маски» есть основания разве что у художника-постановщика петрозаводской «Золушки» — именитого художника из Петербурга Эмиля Капелюша.
Сценография Капелюша к «Золушке» Прокофьева — постмодернистская реплика образа новой Москвы с монструозным Дворцом советов, о которой грезили коммунисты в 30-х, и воплощению которой помешала Отечественная война. Сценографическая идея вкупе с масштабом и трагизмом прокофьевской музыки вполне могли бы стать основой для актуальной «Золушки»: город-мечта — символ советской эпохи, перед идеальностью и высотой которой личные проблемы людей кажутся микроскопическими, а сказочная версия частной истории вырастает до глобальной.
В актив художника по свету (Александр Мустонен) можно занести разве что идею превращения часового маятника из прикладного предмета, предупреждающего Золушку о конце ее «звездного» часа, в символ начинающейся войны.
Огромный световой луч появляется и растет из-под колосников и под угрожающую прокофьевскую мелодию прорезает сцену как прожектор в поиске вражеской авиации.
Авиации в спектакле отведена серьезная роль. История Золушки перенесена в «сороковые роковые».
Тему любви на фоне глобального общественного бедствия — большой войны — мог бы разработать хореограф, обладающий режиссерским даром. И такой нашелся, но не на северной окраине России, а на крайнем западе Европы.
Знаменитый английский балетмейстер Боурн создал свою «Золушку» времен второй мировой войны,
два года назад спектакль Боурна с большим успехом прокатал в Москве Чеховский фестиваль.
У Мэтью Боурна все было логично: сказка из старинной и волшебной превратилась в сказку «золотого периода» Голливуда, действие было переложено на военные реалии Англии: в атмосфере тревоги, голода и опасности любой английской девушке герой-летчик из далекой, сытой, благополучной Америки показался бы сказочным принцем.
Сценарная же идея петрозаводской «Золушки», которая тоже апеллирует к той же эпохе, фонтанирует так, что и во сне не приснится Мэтью Боурну.
Либретто написано не без литературного остроумия и явной иронии,
видимо, предполагалось, что и сам спектакль, не только сценография, станет некоей постмодернисткой игрой с архетипами сталинской эпохи. Но при реализации на сцене что-то не сложилось, и нелепости с нелогичностью следуют одна за другой, без подкрепления в режиссуре и хореографии (хореографии — Кирилл Симонов), превращая спектакль в театр абсурда.
Действие начинается в самой фешенебельной гостинице предвоенной Москвы — Метрополе, где Мачеха работает чем-то вроде директора или главного администратора. Готовится кремлевский прием с участием иностранных гостей, заезжают участники, в том числе и принц — в этой версии отнюдь не советский «сталинский сокол», а самый настоящий принц — наследный принц соседнего королевства. Золушка, которая работает в этой гостинице даже не в штате (вся обслуга в униформе, она же в домашнем), а кем-то типа личной прислуги Мачехи с функциями «помой-подай-принеси-прибери», зарабатывая от «семьи» (дочки мачехи тоже постоянно крутятся в гостинице) исключительно подзатыльники и подножки.
Первая встреча Принца и Золушки в нумерах: Принц в одних трусах, Золушка — с постельным бельем,
— чуть было не завершается «случаем Троскана», только смущение горничной Золушки мешает.
Настоящая встреча впереди — на приеме.
И без авиации в этой истории все же не обойтись! Чарами феи Золушка оборачивается советской принцессой-летчицей, и летит на кремлевский бал.
Дело ясное: от Метрополя до Кремля только в самолете и можно долететь.
На балу, пристроив бойких дочек к друзьям Принца, Мачеха сама пытается охмурить принца — новейший поворот истории! Принц раздраженно (и кто только в соседних странах воспитывает таких принцев?) отправляет приволокнувшуюся за ним даму кубарем за кулисы.
Появившаяся на кремлевском приеме новообращенная принцесса-летчица производит сногсшибательный эффект на принца танцами в кожаных галифе. Природная застенчивость прислуги Золушки оборачивается беззастенчивой сексапильностью отважной летчицы, и только начало войны (помните — луч-маятник-прожектор?) прерывает более чем откровенный дуэт Золушки и Принца на балу.
Иностранный принц вынужден покинуть воюющую страну, и серебряный туфель Золушки летит в Принца на память.
Война проходит в перерыве между вторым и третьим действием, за это время все три сестры выходят замуж за высокопоставленных представителей советской номенклатуры. Золушка, между прочим, тоже.
Иностранный принц ее не забывает и, приехав по дипломатическим делам после войны в Москву, ищет Золушку то на уличной танцплощадке, то на сцене Самого Главного Театра (она же сногсшибательно танцевала в галифе!).
В то же самое время, когда верный Принц ищет ее по Москве, неверная Золушка встает с супружеской постели.
Дуэт с нелюбимым мужем призван показать, как любит Золушку муж и как он противен Золушке. Встреча Золушки с Принцем в той же гостинице подстроена коварной Мачехой. Соблазн уехать с иностранным принцем, бросив советского «туза», оказывается непреодолимым. Тут опять возникает серебряный туфель, и возлюбленные воссоединяются.
Вот такая совсем новая история получилась у петрозаводского театра.
За крутыми поворотами новейшего сюжета о советской Золушке «выплеснут ребенок» — отношения между воплощениями добра и зла подверглись перверсии. Так уж плоха Мачеха, которая прислугу, которой она помыкает, выдает замуж за влиятельного человека, и так ли уж хороша Золушка, которая не дождалась своего принца, предпочтя «синицу в руке»?
Великая утешительная история воздания за страдания, доброту и способность любить превратилась в иллюстрацию житейской истины «рыба ищет, где глубже».
Но над нелепыми поворотами сюжета петрозаводской «Золушки» можно хотя бы посмеяться, а над хореографией впору облиться слезами.
Точное определение хореографии этой «Золушки» — танцевальный примитив:
минимум чисто балетных движений с бесконечными повторами, довольно безликих, если бы не «мануальная» техника — интенсивное и бессистемное размахивание руками. Правда, некоторые отличия в стиле рукомахания у героев все-таки есть.
Золушка, извиваясь всем телом, руки, как и тело, изгибает (кажется, одну из сестричек Золушки в оригинально сценарии называли Ломакой? Балетмейстер сделал ломакой саму Золушку). Принц машет руками более прямолинейно: не вышло у хореографа Симонова, из-за боязни быть обвиненным в плагиате, сделать его летчиком,
но об авиации он не забывает ни минуту — Принц машет прямыми руками как пропеллером.
Наверняка, у этого Принца и вместо сердца — «пламенный мотор».
Кордебалет и солисты — тоже жертвы однообразного танцевального примитива в стиле «мануального размаха». Лихорадочно меняются костюмы кордебалета, но на движениях это не отражается — артисты из гостиничной прислуги превращаются в летчиков, из летчиков — в гостей бала, из гостей — в артистов ансамбля Красной армии, а танцы не отличишь.
Дуэты главных героев все время ловишь на хореографических нелепостях.
Допустимы ли откровенно эротические «сплетенья рук — сплетенья ног» в публичном месте — при первой встрече героев на кремлевском балу и в самом начале любовных отношений? Можно ли достоверно показать любовь героев друг к другу, если партнерша во время дуэта почти постоянно обращена к партнеру спиной?
И этот хореограф соревнуется в номинации «лучший хореограф», а этот спектакль стоит в конкурсе рядом со «Свадебкой» великого Килиана или изысканейшей стилизацией старинной «Сильфиды» Пьера Лакотта?
Честно ли артистку, исполнившую роль, состоящую из вульгарноватых колебаний тела, изгибов рук, а в основном бурно мимирующую (Золушка — Алефтина Мухортикова), ставить в номинацию на лучшую роль рядом с балериной высшей лиги Дианой Вишневой, а актера, «сработавшего» Мачеху на затертых телевизионных и театральных штампах (Игорь Пашко), — с обаятельнейшим танцовщиком Александром Тарановым («Шут» пермского театра) или входящим в исполнительскую элиту современного танца Андреем Меркурьевым (программа Вишневой «Диалоги»)?
У тех, кто вошел в номинанты «Золотой маски» по праву лучших, и тех, кого надо просто поддержать, разный отсчет.
Суррогат «Золушки» из Петрозаводска вряд ли заслуживает такой поддержки. Зато несмешно компрометирует фестиваль и премию.
