В минувшее воскресенье в Антверпене прошёл концерт французского пианиста Жана-Филиппа Коллара в сопровождении Симфонического оркестра Фландрии под управлением Мишеля Тилкена. Он исполнил Второй фортепианный концерт ре-мажор для левой руки Мориса Равеля.
Это глубоко трагичное произведение, ставшее памятником бессмысленности войны:
Первой мировой, в данном случае, но, обобщая, можно сказать — любой.
Как известно, Равель был в действующей армии, вступив в неё добровольцем, и, по счастью для нас, уцелел. Не так повезло австрийскому пианисту Паулю Витгенштейну, потерявшему на войне правую руку. По его просьбе Равель и создал виртуозное произведение для левой руки, написав музыкальный символ яростного сопротивления безжалостности войны:
музыку о жизни и смерти, о скорби, о бессмысленно принесённой жертве,
когда солист «одной левой», как ни грустно звучит каламбур, даёт звучание, не уступающее полнокровному двуручному исполнению.
Сам Пауль Витгенштейн исполнил это впервые в Вене в 1931 году, и с тех пор концерт стал широко известен, хотя специально для Витгенштейна, сохранившего поразительную пианистическую технику, писали и другие композиторы: Р. Штраус, Б. Бриттен, С. Прокофьев. Второй концерт Равеля включают в репертуар многие выдающиеся пианисты.
Концерт опровергает представление о том, что Равель был создателем только малых форм.
Концерт — мощное произведение, в котором отчётливо выявлен убеждённый и ясный голос мастера.
Оркестровка покалывающе-ироничной темы в средней части напоминает о работе Равеля по оркестровке «Картинок с выставки» Мусоргского, в частности, «Танца невылупившихся цыплят», а позже сквозь концерт словно прорастает тема «Болеро» (что является автоцитатой: «Болеро» было написано тремя годами раньше) и своей нарастающей мощью оказывает прежнее гипнотическое воздействие.
Исполнение концерта Колларом произвело двойственное впечатление.
С одной стороны, он продемонстрировал виртуозное владение инструментом и играл с полной самоотдачей, что отчасти даже мешало —
он бормотал что-то, подпевал сам себе, стонал и т.п.,
что, может быть, и показывало, как глубоко он сросся с исполняемой музыкой, но никак не способствовало чистоте восприятия музыкального текста.
Лично я бы рекомендовала многим исполнителям удерживаться от длинных всхлипов и влажных вздохов во время игры; может, и есть любители демонстративной игры навзрыд — я не из их числа.
С другой стороны,
солист совершенно не сомкнулся с оркестром.
Хотя партия фортепиано и аккомпанемент оркестра совпали метрически, о единстве исполнения осталось только мечтать. Солист прозвучал как совершенный иноплянетятин, выдав на гора бурное исполнение своей отдельной версии концерта, ну а на сцене по случаю присутствовал оркестр, исполнивший всё остальное, что следовало по партитуре.
В тот же вечер оркестром были также исполнены «Испанское каприччио» Римского-Корсакова, «Alborada del Gracioso» Равеля и сюита из «Треуголки» М. де Фальи — программа получилась насыщенной и музыкально яркой.
