В Большом зале Московской консерватории в рамках III фестиваля Мстислава Ростроповича в исполнении Лондонского филармонического оркестра под управлением его главного дирижера Владимира Юровского прозвучала музыка С.С.Прокофьева к спектаклю Таирова «Египетские ночи» и «авторизованная» версия оратории «Иван Грозный», составленная другом Прокофьева Левоном Атовмьяном и впервые исполненная в таком виде в России.
Несмотря на то, что гениальная музыка Прокофьева к спектаклю Александра Таирова не исполнялась в Москве с 1934 года, а представленная в сегодняшней программе версия оратории «Иван Грозный» вообще должна была прозвучать впервые, особого слушательского ажиотажа это событие не вызвало: в зале было довольно много свободных мест, что, впрочем, не сказалось на качестве исполнения, поразившего своей продуманностью и глубиной. Лондонский филармонический оркестр, похоже, один из тех универсальных коллективов, который умеет играть не просто грамотно, но и умно: ожидаемая монолитная корректность звучания была лишь фундаментом невероятно тонкого эмоционального осмысления, которого обычно не ждешь от зарубежных исполнителей русской музыки.
«Потусторонняя» напряженность и психологическая достоверность звукового полотна «Египетских ночей» гармоничным фоном переливались под драматической вязью диалогов и монологов Клеопатры, её няньки, Цезаря, Марка Антония, стражников и гонцов в проникновенном исполнении Чулпан Хаматовой и Константина Хабенского. Солисты, идеально выдержав заданный музыкой ритм, из разрозненных фрагментов из произведений У.Шекспира, Б.Шоу и А.Пушкина создали монолитную фреску о жизни египетской царицы – от наивности избалованной девочки до опустошенности уставшей женщины, раздавленной предательством любимого человека... Тому, что звучало со сцены, не верить было невозможно: это был настоящий театр.
Исполнение оратории «Иван Грозный», да ещё в незнакомой версии, — для меня событие исключительное, так как музыку эту я знаю и люблю с детства, а в формировании моих вкусов и пристрастий она сыграла едва ли не основную роль. К тому же сама возможность услышать это произведение в исполнении блистательного коллектива Лондонских филармоников при участии исключительного меццо-сопрано Елены Заремба и баритона Андрея Бреуса по-своему уникальна.
Я не возьмусь разбирать достоинства и недостатки восьмичастной композиции версии Атовмьяна, но замечу, что мне, выросшему на «версии» Стасевича, такой ликбезный формат грандиозного произведения показался несколько усеченным, чего не скажешь об оркестровке, которая в редакции Атовмьяна кажется более богатой, акустически жирной и эмоционально яркой, что было блестяще отражено в прекрасной работе исполнителей.
В первой бравурно-пафосной части оратории («Иван и бояре») струнные буквально светятся динамической мощью и технической монолитностью. Едва ли не автономная выпуклость разных групп создает ощущение многоголосного диалога между духовыми и струнными, который расцвечивается феерическим блеском ударных.
Вторая часть («Песня про бобра») отличалась мрачновато-матовым звучанием оркестра и бархатной плотностью незабываемого тембра Елены Заремба.
С невероятной огненной мощью пламенных брызг, вырывающихся из доменной печи, оркестр озвучивает пляску опричников (третья часть), местами уходя в головокружительные по темпам крещендо. Насколько я знаю, партия меди в этой пляске – одно из самых коварных испытаний для духовиков, а в версии Атовмьяна присутствует еще и дополнительная фраза, отсутствующая в версиях Стасевича и Чулаки и удлиняющая и без того кошмарно сложный «медный» пассаж, но музыканты Лондонского филармонического практически идеально справляются с этой звуковой эквилибристикой. Андрей Бреус в песне Федора Басманова звучит не то чтобы глуховато, но «зычности» голосу явно не хватает.
Четвертая часть («Лебедь») была безупречно исполнена женской частью хора, которому удалось передать величально-светлую красоту этого номера, несмотря на чуть «подтянутый», как мне показалось, темп.
В исполнении пятой части («Анастасия») запомнилась идеальная динамическая выровненность групп, возможно, излишняя в рамках камерно-лирического пафоса, который несет в себе этот фрагмент.
С контральтовыми глубинами, величавой напевностью и технической чистотой была исполнена Еленой Заремба шестая часть оратории («Океан-море») .
«Взятие Казани» — одно из моих любимых мест в прокофьевской партитуре: мажорные всплески духовых перекликаются с напряженной дробью ударных, а впечатления от взрывающихся крещендо – просто непередаваемо. Оркестровая медь звучит просто божественно: чётко, ярко, нагло.
Завершает ораторию «Величание», в котором резкая смена эмоциональных регистров – переход от колыбельного адажио к ура-патриотическому «скерцо» — словно разрывает внутреннюю интимную гармоничность человеческого бытия, в которое безудержно и бесцеремонно вторгается беспощадность высшей земной Власти.
И инструментальная, и вокальная составляющие исполнения были сегодня выше всяких похвал, а грамотная слаженность Государственного академического хора имени А.В.Свешникова и Камерного хора Московской консерватории заслуживает особого упоминания.
Остаётся только пожалеть, что события такого уровня случаются в Москве не так часто, как хотелось бы.
