Помните, как у Маяковского: «Если бы / выставить в музее / плачущего большевика, / весь день бы / в музее / торчали ротозеи. / Еще бы – / такое / не увидишь и в века!» Эти строки вспомнились совсем по иному – ни по какому-либо политическому, ни по какому-либо «революционному» – поводу. Навеялись они, благодаря одному музыкально-оперному эксклюзиву-деликатесу, который петербургским меломанам предложила отведать недавно созданная автономная некоммерческая образовательная организация культуры. Речь идет о «Национальном центре оперного искусства в Санкт-Петербурге». И хотя перед нами абсолютно новый игрок на музыкально-продюсерском поле Северной Пальмиры, свое рождение, проявив хватку заправского продюсерского учреждения, он ознаменовал именно таким событием, которое просто было обречено на сокрушительный успех и стопроцентный аншлаг которому, несмотря на заоблачные цены на билеты, был заведомо обеспечен! Воистину: когда еще увидишь и услышишь в совместном концерте звездную супружескую чету – Анну Нетребко и Эрвина Шротта! И в этом смысле организаторы мероприятия просто превзошли самих себя и могут, говорю без всяческой тени иронии, заслуженно гордиться этим! Но это лишь одна, парадная, сторона вопроса.
Его оборотная сторона – и в этом нет ни малейшего сомнения! – заключена в том, что 11 декабря этого года девяносто девять (и девять в периоде) процентов публики пришли в Театр оперы и балета Санкт-Петербургской государственной консерватории имени Римского-Корсакова, прежде всего, чтобы услышать свою любимицу Анну Нетребко, а зрительский интерес живой встречи с ее спутником жизни был просто из разряда светской тусовки: каков он собой, как будет держаться на сцене, каким кавалером предстанет в ореоле своей знаменитой избранницы… Автора этих строк сей концерт заинтересовал исключительно в силу диаметрально противоположной причины – незаурядной творческой личности уругвайского бас-баритона Эрвина Шротта, поистине выдающегося певца современности, но на просторах родного Отечества рискующего навсегда сохранить за собой лишь снисходительный титул супруга российской мегазвезды.
Обсуждаемый концерт прошел под аккомпанемент Государственного симфонического оркестра Санкт-Петербурга и Петербургского камерного хора под управлением Николая Корнева. За дирижерским пультом стоял маэстро из Италии Клаудио Ванделли. Живые впечатления от выступления семейного дуэта однозначно показали, что Эрвин Шротт просто перепел свою половину: тягаться с ним в культуре вокального мастерства, в безупречности фразировки и интонирования, в выразительности интерпретации и в чувстве такта сценического поведения, диктуемого академизмом исполнявшейся программы, было просто невозможно! Но даже если предположить, что на этом концерте пела бы только одна Анна Нетребко, успех и аншлаг ему всё равно были бы обеспечены: русская публика (особенно петербургская) если полюбит, то на всю жизнь, если сотворит себе кумира, то навечно. Закономерен вопрос, можно ли сопоставлять мастерство двух оперных голосов, абсолютно разной вокальной специализации. В плане специфичных премудростей певческой техники, пожалуй, нет, а в отношении общего уровня вокальной культуры – именно об этом и шла речь – не только можно, но и нужно.
Существует и еще одна (виртуальная) сторона проведения подобного рода концертов «повышенного спроса» – от этого никуда не деться ни Петербургу, ни Москве. Навязчивая PR-раскрутка этих мероприятий каждый раз превращает академический оперный гала-концерт в событие массового музыкального шоу-бизнеса. Баснословные цены на эти престижные вечера не отпугивают лишь далекую от мира музыки «тусовочно-светскую», но зато денежную VIP-публику, в то время как для истинных меломанов выложить за билет 1500 – 2000 рублей (именно такой была официальная минимальная цена билета на обсуждаемый концерт) – при «нищенских» уровнях доходов именно той части публики, которая ходит на музыкальные концерты ради музыки – представляется просто невозможным! Надо признать, что и сама современная технология «производства оперных звезд» давно уже срослась с PR-эстетикой шоу-бизнеса. Несомненно, Анна Нетребко – человек одаренный: природа не обделила ее ни вокальными данными, ни яркой внешностью. Правда, чего ей не хватало всегда и не хватает сейчас, так это соответствующего уровня технической и стилистической выучки, того, что и составляет, собственно, культуру пения. Но эта исполнительница – еще и типичный продукт современных PR-технологий, в ходе применения которых именно творческое развитие ее карьеры на каком-то этапе просто вышло на фазу стагнации. Приобретенный певицей гламурный имидж в дальнейшем начал «незаметно для многих» – хотя не заметить это было просто невозможно – работать на звезду по типу методично набирающего свои обороты конвейера, вне зависимости от качества «выдаваемой вокальной продукции». На каком-то этапе карьеры оперная звезда начала тиражировать себя и на эстрадных подмостках – и критерии высокого академического искусства стали размываться развлекательной «попсовостью».
Очень важен в этом пиаре и элемент «сказки» о Золушке, которую подхватили буквально все СМИ, но «сказочный принц», то есть Эрвин Шротт, появился в ней гораздо позже, когда реклама и PR-кампания уже выполнили свою главную функцию. Карьера Анны Нетребко и впрямь фантастическая, но весь мир, в котором она протекает, не включает в себя Италию, родину бельканто – и сей факт очень многозначителен. В свою бытность музыкальным руководителем театра «Ла Скала» Риккардо Мути расторг с ней контракт на главную партию в «Риголетто», сославшись на «недоученность» певицы. Но теперь, по иронии судьбы, на подобное уже ведь даже и не сошлешься! Перед началом концерта к восторгу собравшейся публики было сообщено, что Анне Нетребко, наконец-то вручили диплом Санкт-Петербургской консерватории… Но тщетно, ведь из нынешней вокальной манеры певицы навсегда ушло то пленительно светлое и первозданное, что в пору ее безвестной работы в первые годы на сцене Мариинского театра заставляло думать о ней как об отечественной вокальной надежде – и первый номер программы (выходная каватина Людмилы из «Руслана и Людмилы» Глинки) вызвал больше вопросов к стилистике его интерпретации, нежели, собственно, подарил «наслаждение» самой интерпретацией.
Голос стал звучать агрессивно, с постоянными вокальными нагнетаниям, а окончания фраз, как это всегда водилось за певицей, в силу нерациональности распределения ею дыхания, пропевались «безопорно» и «бестембрально», а то и просто «беззвучно задавливались». В певческой манере наметилось вообще много непозволительно открытого звучания, не совместимого с академическим вокалом, но кто теперь обращает внимания на подобные «пустяки»! Глинка, наше «отечественное итальянское бельканто», погружения в требуемую стилистику не выявил, да и подлинное итальянское бельканто в дуэте из «Любовного напитка» Доницетти со стороны Адины также не восторжествовало. Пожалуй, наиболее удачно в первом отделении концерта прозвучала ария «с гавотом» из первой сцены третьего акта оперы «Манон», хотя и здесь о безупречности стилистики французского лирического «импрессионизма» Массне вести разговор вряд ли уместно. Уверен, что те самые 99,(9)% публики, о которых я уже говорил, даже и не поняли, что исполнялась музыка Массне, ибо в программе был заявлен «какой-то загадочный» вальс Маргариты из оперы «Фауст» Гуно (кто бы пояснил мне, несмышленому, где, в каком месте партитуры этой оперы, Маргарита поет вальс?). Во втором отделении и ария Русалки из одноименной оперы Дворжака, и ариозо Лауретты из оперы «Джанни Скикки» Пуччини прозвучали вполне достойно, но, в отношении вокальных красок – абсолютно идентично, при сочном, неповоротливо-инерционном звуковедении. Зато в выходной арии Сильвы из одноименной оперетты Кальмана и, в особенности, в «народной» арии Джудитты из одноименной оперетты Легара, спетой на бис, певица «разошлась» просто не на шутку: в этих номерах, увы, со всей очевидностью проступили малопривлекательные штампы «большой эстрады». Еще раз пришлось убедиться, что произведения легкого академического жанра исполнять вовсе нелегко, а чувство элементарного вкуса и академическое благоразумие не перейти «грань добра и зла» должно всегда играть определяющую роль!
Я вспоминаю, как после победы Анны Нетребко на Всероссийском конкурсе вокалистов имени Глинки в 1993 году (I премия) Ирина Архипова, представляя скромную молодую победительницу на концерте в Большом театре в Москве, обратилась к публике с просьбой «не испугать аплодисментами» певицу, не имевшую еще сценического опыта и охваченную вполне естественной боязнью большой сцены (ее дебют в Мариинском театре состоялся лишь на следующий год). Боже мой, как давно это было! И кто бы мог подумать, что пройдут полтора десятилетия – и Анна Нетребко превратится едва ли не в первую леди международного оперного гламура! Обзаведясь вторым (австрийским) гражданством, сегодня она продолжает горячо любить свою alma mater, то есть Петербург вместе с Мариинским театром, в основном, за пределами России. Подавляющая часть ее времени уделяется личным зарубежным контрактам, и лишь считанное количество раз в году певица наведывается в родные пенаты. Вот тогда-то в музыкальной жизни Санкт-Петербурга (реже – Москвы) сразу же начинается подлинное столпотворение! Любить свое Отечество сейчас невероятно модно и респектабельно, особенно если любишь его издалека. Кто знает, может быть, любовь бывает и такой: лично я в подобную любовь не верю. Но я не весь народ: русский человек так уж в своем большинстве устроен, что всё оттуда (или свое, но там признанное) всегда воспринимается им по особому VIP-разряду.
Давайте же, наконец, отбросим велеречивую патетику о прославлении России за рубежом нашими звездами, хотя это и действительно так! Давайте, наконец, опустимся с Небес на грешную землю: реальная жизнь с ценностями ее материального благополучия и патриотическая патетика с ее возвышенной риторикой абсолютно далеки друг от друга… Прекрасно понимая, что международная карьера очень важна для исполнителя, я вовсе не выступаю против нее, ведь мы всё же живем в XXI столетии, в пространстве тотальной глобализации. И пространство это, как никогда, противоречиво, а люди, его населяющие, как никогда прагматичны в своих поступках. В самой прагматичности ничего зазорного, конечно же, нет: досаду вызывает лишь словесная риторика, в которую эту прагматичность принято облачать и которая приписывает последней несуществующие качества.
В этом смысле Эрвин Шротт – фигура абсолютно новая и, самое главное, абсолютно нейтральная для нас в отношении «гамбургского счета», который ему можно было бы предъявить как исполнителю. Своим искусством на «гипотетическое предъявление оного» на этом концерте он ответил, опять же, «по гамбургскому счету»: достойно, профессионально, аристократически тонко, как большой артист и вдумчивый интеллектуальный художник. Мое первое заочное видеознакомство с творчеством этого исполнителя состоялось в 2004 году, когда из пресс-службы фестиваля в Мачерате в качестве презентационной рассылки мне неожиданно пришел по почте пакет с DVD-записью постановки «Любовного напитка» Доницетти (2002 год), в которой незабвенным Дулькамарой был Эрвин Шротт. В 2004 году имя и фамилия этого исполнителя, на первый взгляд, показавшиеся мне по своей этимологии немецкими, ровно ни о чем мне не сказали, но таким свежим, абсолютно не заштампованным, технически безупречным и философски интеллектуальным (а не традиционно шаржированным) Дулькамарой в исполнении Эрвина Шротта просто нельзя было не плениться! То, что Эрвин Шротт – латиноамериканец из Уругвая я, не откладывая в долгий ящик, узнал, лишь ознакомившись с его биографией.
Однако впервые услышать певца вживую мне посчастливилось лишь совсем незадолго до его первого приезда в Россию: это была партия Лепорелло в «Дон Жуане» Моцарта на Зальцбургском фестивале этого года (реприза постановки 2008 года, записанной к этому времени уже и на DVD). И, наверное, неслучайно, что на следующий день после петербургского концерта запись этого спектакля была показана на телеканале «Культура», а также то, что свое выступление в Петербурге певец начал с фундаментальной арии Лепорелло «со списком». Начал и сразу вновь вернул высокий музыкальный градус, несколько сбитый каватиной глинковской Людмилы. Изумительным образцом понимания рафинированного стиля французской лирической оперы явились куплеты Мефистофеля из оперы «Фауст», а ария Дулькамары из «Любовного напитка» Доницетти стала просто настоящим пиршеством музыкального стиля комического бельканто. В дуэте Адины и Дулькамары, которым завершился первый акт, Эвину Шротту пришлось нелегко, ибо между партнерами-интерпретаторами не было стилистически одинакового понимания сущности исполняемой музыки: Анна Нетребко всё время куда-то «бежала» от бельканто, а Эрвину Шротту всё время приходилось ее «догонять». Второе отделение для певца составил легкий классический репертуар, в интерпретациях которого он, в отличие от своей звездной половины, проявил абсолютную тактичность и чувство меры. Это романс из сарсуэлы Соросабаля «Таверна в порту», два дуэта с Анной Нетребко – из оперетты «Веселая вдова» Легара и из оперы «Порги и Бесс» Гершвина, а также на бис – три разноплановых по накалу страстей и эмоций латиноамериканских танго. VIP-публика, поначалу встречавшая высокоинтеллектуальное искусство певца сдержанно и более внимавшая «волшебным звукам» певицы, по настоящему была сражена именно этими танго, спетыми в микрофонно-эстрадной манере, поэтому без подобного репертуара в данном случае было просто не обойтись: расчет был верен – Эрвин Шротт победил!
Когда я собирался ехать на этот концерт, мой питерский знакомый сообщил мне в письме, что Петербург завалило снегом, и посоветовал приезжать в валенках. Этой, как мне казалось поначалу, шутке я сначала не придал значения. Смысл его слов не постиг в полной мере и тогда, когда уже приехал в Петербург в день концерта утром. А часа за два до него снова пошел снег – и смысл совета моего приятеля стал абсолютно очевиден. Не раз вспомнил о нем, когда по сугробам, по нерасчищенной целине был вынужден пробираться к Театру Консерватории и когда после концерта пришлось «черепашьим шагом», утопая в снегу брести по каналу Грибоедова до метро на Сенной площади: привычный маршрут показался мне вечностью… И всё же «тяготы и лишения» корреспондентской службы оказались не напрасными: визит Эрвина Шротта в Санкт-Петербург, без преувеличения, стал подлинной, настоящей сенсацией! И проклиная злополучный снег, я в то же время радовался за певца: первый приезд в Россию – и сразу в объятия настоящей русской зимы! Для него это всего лишь романтическая экзотика – да и только, благо после концерта до метро ему не бежать… Радовался и за его вторую половину Анну Нетребко, которая и на этот раз получила в России полагающуюся ей долю всеобщего обожания и народной любви, а заодно и увезла с собой диплом о запоздавшем окончании Санкт-Петербургской консерватории. Вы скажете, моя радость неискренна. Я же на это отвечу так: она искренна ровно настолько, насколько искренними были выразительные эмоции певицы, утонувшие в пучине ее теперь уже недосягаемой международной звёздности.
