Исполнилось сто лет с момента создания одного из самых популярных в истории музыки произведений — Третьего фортепианного концерта Сергея Рахманинова. О творчестве великого русского музыканта, о судьбе его наследия размышляет профессор Московской консерватории, заведующий кафедрой специального фортепиано РАМ имени Гнесиных, вице-президент Рахманиновского общества Владимир Тропп:
— Прошлой осенью мне посчастливилось принимать участие в замечательном событии: в США отмечали 100-летие американского дебюта в качестве пианиста и композитора Сергея Рахманинова, состоявшегося 4 ноября 1909 года в Смит-колледже в городке Нортхэмптон, штат Массачусетс. Это был первый сольный концерт в жизни Рахманинова. В России он играл в камерных ансамблях, с оркестром, дирижировал, но клавирабендов не давал.
— Смит-колледж — это престижное частное учебное заведение и одновременно «знаковое место» для рахманиновской семьи...
— Да, там с 1943-го по 1955 год работала двоюродная сестра Рахманинова, Софья Сатина, биолог по профессии. Но Рахманинов дебютировал там задолго до этого. Для тех американских гастролей в 1909 — 1910 годах он приготовил две мировые премьеры. В Смит-колледже он впервые сыграл свою Первую сонату ре минор опус 28. Примечательно, что наши музыковеды долго гадали, какая же у нее литературная программа. А оказалось, что в интервью перед тем концертом Рахманинов рассказал, что произведение связано с «Фаустом».
— Вам посчастливилось побывать в том зале, где проходил знаменательный концерт?
— К сожалению, помещение не сохранилось. По старым фотографиям и изображениям это был большой актовый зал, внешне похожий на церковный. Как оказалось, уезжая на следующий день дальше в турне, он оставил отзыв в книге почетных гостей колледжа. Это был музыкальный автограф — первые такты тогда еще никому не известного Третьего фортепианного концерта, мировая премьера которого состоялась чуть позже, 28 и 30 ноября 1909 года, в Нью-Йорке с оркестром Нью-Йоркской филармонии под управлением Вальтера Дамроша. А в январе 1910 года Рахманинов сыграл его еще раз, за дирижерским пультом стоял уже великий Густав Малер. Рахманинов оставил воспоминания об этой встрече, об их репетиции, когда он был поражен, с каким вниманием Малер проходил с оркестром Третий концерт.
— Как проходили эти первые американские гастроли Рахманинова?
— Это была насыщенная поездка (после Нортхэмптона он поехал в Хартфорд, Торонто, Балтимор, Бостон), где он выступал как пианист, дирижер и как композитор, разумеется. Его также интересовало, как поставлено музыкальное образование в Америке. Это неудивительно, учитывая его тогдашний пост вице-президента Императорского Русского Музыкального Общества, инспектировавшего учебные заведения.
— Как складывалась «история жизни» Третьего концерта?
— Свой концерт Рахманинов посвятил Иосифу Гофману, которого боготворил как пианиста, с юности ходил на его концерты. Потом состоялось личное знакомство, переросшее в тесную дружбу. Об этом свидетельствует их огромная переписка, которая сейчас готовится к публикации на Западе. Но Гофман никогда не исполнял это сочинение. Более того, есть сведения, что он достаточно прохладно и критически относился к Третьему концерту, хотя Второй играл с удовольствием. Я нашел в архиве даже то первое печатное издание Концерта 1910 года с дарственной надписью Иосифу Гофману.
Разумеется, его множество раз играл сам автор, и, по счастью, сохранилась запись, сделанная Рахманиновым в 1940 году с дирижером Юджином Орманди и Филадельфийским оркестром. Но слава Третьего концерта связана и с не менее блестящим исполнителем, Владимиром Горовицем. В его карьере это произведение сыграло важнейшую роль, сделав его мировой знаменитостью.
— А как сам Рахманинов относился к интерпретации Горовица?
— Когда Горовиц приехал в Америку, он искал встречи с Рахманиновым, которым давно восхищался. Когда они наконец познакомились в Нью-Йорке, Рахманинов предложил встретиться, чтобы позаниматься над Третьим концертом. Аккомпанируя на втором рояле, композитор показал Горовицу купюры в партитуре, которые всегда делал сам. Горовиц до самой смерти Рахманинова их строго соблюдал и лишь потом позволил себе играть авторский текст целиком.
— Вы могли бы кратко сравнить игру этих двух гигантов?
— Горовиц вовсе не копировал стиль Рахманинова. В той поздней записи с Орманди Сергей Васильевич играет в весьма подвижных, я бы сказал, в несколько индустриальных темпах. Владимир Самойлович, напротив, исполнял много сдержаннее, чем автор, особенно первую тему. Навсегда остаются в памяти колоссальные нарастания в медленной части: Горовиц вел мелодию к кульминациям, от которых дух захватывало.
— Вспоминая историю сценической жизни концерта, убеждаешься, что он способствовал «открытию» имен многих выдающихся музыкантов.
— В 1958 году, на Первом Международном конкурсе имени Чайковского один из членов жюри, Александр Гольденвейзер, признавался: «Когда я закрываю глаза и слушаю Клиберна, мне кажется, что играет Рахманинов». Клиберн исполнял Третий концерт действительно в медленных темпах, с истинно русским лиризмом, и произведение венчало его успех на конкурсе с огромной убеждающей силой. Другая выдающаяся интерпретация принадлежит Вальтеру Гизекингу с дирижером Виллемом Менгельбергом и оркестром «Консертгебау». Я нашел в архиве его партитуру Третьего концерта, где цветными карандашами знаменитый музыкант выписал метрономические темпы Горовица, Рахманинова и Гизекинга.
Если вновь вернуться в Россию, то незабываемым событием стал Всесоюзный конкурс музыкантов-исполнителей в 1945 году, когда Третий концерт принес победу Виктору Мержанову, разделившему тогда первую премию со Святославом Рихтером. С огромным успехом играл его Яков Флиер. Вообще, думаю, нет пианиста мирового класса, не играющего Третий концерт Рахманинова.
Виктор Карпович Мержанов рассказывал как-то историю про один из конкурсов в Брюсселе, где в финале два талантливых пианиста играли соответственно Первый концерт Чайковского и Третий Рахманинова. И победил тот, кто исполнял Рахманинова. Потому что когда его играют хорошо, то музыка действует неотразимо и покоряет всех. Так что 100-летие Третьего концерта Рахманинова — огромное событие! И прекрасно, что есть много записей сочинения, что его все время играют. Лучшие образцы столь высоки, что очень трудно к ним приблизиться.
— В наши дни распространено мнение, что следовать образцам — это подражательство, а требуется оригинальный подход...
— Если исполнителю надо во что бы то ни стало искать что-то свое, то значит у него этого «своего» нет. Потому что индивидуальность нельзя спрятать, она обязательно проявится. Хоть Тосканини и говорил, что «традиция — это последнее плохое исполнение», но я думаю, это не совсем правильно: без традиции можно не понять и исказить смысл произведения, что часто сегодня и происходит. Так что не вижу перспектив в поисках оригинальности ради оригинальности.
— Вы собрали уникальную коллекцию документов, связанных с Рахманиновым. А в каком состоянии сейчас наследие композитора?
— Архив Рахманинова рассредоточен по многим местам. Так получилось, потому что в СССР с пренебрежением отнеслись ко всем попыткам композитора и его семьи установить контакты с родиной. Известно, что Рахманинов долгое время не хотел принимать американское гражданство, надеясь возвратиться домой. Он даже обратился в Советское посольство в США с просьбой позволить вернуться на родину. Но ответа не получил, и только незадолго до смерти, чтобы обеспечить своих близких авторскими правами, оформил американское подданство. То же произошло в отношении архива. Жена Рахманинова уже после его смерти написала первому директору Музея имени Глинки, Алексеевой, письмо с предложением передать архив. Но ей не ответили, и семья приняла решение передать архив в Библиотеку Конгресса США в Вашингтоне.
— Вы знакомы с хранящимися там документами?
— Когда в 1989 году состоялась моя первая поездка в Смит-колледж, то мне организовали возможность поработать в Библиотеке Конгресса. Вначале сотрудники отнеслись ко мне настороженно, при каждой просьбе выдать для ознакомления те или иные документы или рукописи они уходили консультироваться, куда-то звонили. Как выяснилось, в Нью-Йорк, где находился юрист семьи Рахманинова. Я встретился с ним. Это был очень пожилой человек, прекрасно знавший родственников композитора, в том числе и дочерей Рахманинова. На мой вопрос: «Почему вы не разрешаете пользоваться архивом?» он ответил: «Потому, что вы не открываете нам свои архивы».
И мы с ним задумали следующую акцию. Он составил письмо, в котором было сказано, что мне доверяют быть посредником между семьей Рахманинова и всеми российскими архивами. Я приехал в Москву, пошел в Министерство культуры и сказал, что надо действовать. Было собрано совещание и принято решение, что мы открываем архивы. А через некоторое время, когда я занимался в классе со студентами, меня срочно позвали к телефону в деканат Института имени Гнесиных. В трубке зазвучал густой бас: «Я звоню сюда уже семнадцатый раз!» Это был внук Рахманинова.
— Он является хранителем швейцарской виллы «Сенар» Рахманинова?
— Да, и я по его приглашению провел там незабываемые 10 дней. Прикоснулся к роялю композитора, изучал хранящуюся в «Сенаре» часть архива. Огромное впечатление оставила, в частности, живописная коллекция Рахманинова: многие картины русских художников, собранные им, часто были написаны по его заказу. Он их поддерживал, таким образом, и вообще известно, что треть своих доходов великий артист отдавал на благотворительность.
Поиски нот, по которым играл композитор, привели меня в... Коста-Рику. Именно там жила внучка Рахманинова, владеющая еще одной долей архива. В специальном шкафчике я обнаружил бесценные ноты с пометками Сергея Васильевича. Интерес представляет и библиотека Йельского университета в США, где в архиве Горовица хранится его переписка с Рахманиновым. Считаю, что необходимо учредить Международный фонд или Международную ассоциацию имени Рахманинова, куда бы вошли представители от России, Америки, Швейцарии и Японии. Такая организация, консолидировав силы, смогла бы многое сделать в плане изучения и пропаганды наследия музыканта и сохранения всех мемориальных мест, связанных с жизнью и деятельностью Рахманинова.
Беседу вела Евгения Кривицкая
