В Зальцбург снова вернулась Аннетте Даш, чтобы во второй раз спеть здесь серию «Армид» Гайдна. Она приехала в новом статусе — уже не как одна из подающих надежду молодых немецких сопрано, а на правах примадонны. Ее восхождение на оперный олимп началось в 2006 году, когда она спела Аминту в «Короле-пастухе». До этого судьбоносного для певицы Зальцбургского фестиваля, который проходил в юбилейный год композитора, Даш пела маленькие партии в хороших немецких театрах, ровно как и большие партии, но в театрах помельче. Престижный фестиваль сыграл решающую роль в ее карьере. На следующий год Даш доверили солировать в Зальцбурге в роли Армиды в одноименной опере Гайдна, а в 2008 году она уже пела здесь Донну Анну в «Дон Жуане» Клауса Гута в компании певцов мирового класса. В активе у Аннетте Даш четыре сольных диска. Многие ее выступления зафиксированы на DVD — «Король-пастух» и «Дон Жуан» (Зальцбург), «Свадьба Фигаро» (Париж, Театр «Шанзэлизе») и другие. После «Армиды» удалось задать певице несколько вопросов.
— Когда вы поняли, что оперное пение может стать для вас профессией?
— С самого раннего детства. Дело в том, что вся моя семья очень музыкальная, но родители родителей в свое время не пустили своих детей в музыкальное плавание, и мои папа с мамой так и остались на всю жизнь сторонними наблюдателями за музыкой. А нас — меня, сестру и двух братьев — проверили на наличие слуха и, когда обнаружили, что мы все четверо одаренные, отправили в музыкальные школы.
— Неужели и ваша сестра и братья стали профессиональными музыкантами?
— Самой странно сейчас об этом говорить — четверо детей одних родителей уходят с головой в музыку и делают ее делом всей жизни. Однако это так. Сестра стала пианисткой, старший брат поет, я пою, а младший — музыкальный теоретик. Более того, мы с сестрой выступаем иногда вместе. Мне немножко неудобно, что я так вырвалась вперед и постоянно разъезжаю по миру, а они стационарно работают в Берлине.
— Теперь я поняла, зачем вы устраиваете свой салон в Берлине.
— Вы правильно поняли, уверена. Семья собирается вместе, а сестра также мне аккомпанирует.
— Но почему вы выбрали тусовочный Фридрихсхайн? Разве это походящее место для барочных лидерабендов? Я видела ваши фотографии с этих концертов: вы в роскошном вечернем платье, ваша пианистка в бархате, а вместо задника — проплешины красных фабричных кирпичей. Надеетесь заинтересовать пролетариев академической музыкой?
— Почему бы нет. Я не имею ничего против простых людей, которые через мое пение обратятся к классической музыке. Опера сейчас снова на пике популярности. На самом деле никакого обращения язычников не происходит, к сожалению. Фридрихсхайн — модное место, где собирается по ночам берлинская богема. Нет, выступать в Берлине не на академических сценах, а на периферии, нужно только мне, как бы для моей самоидентификации. Когда тебе всего 33 года, чувствовать себя дома в таких помпезных театрах, как барочный Театр «Кювилье» в Мюнхене или Баварская государственная Опера, или Зальцбург, где я регулярно выступаю, очень сложно. Я считаю эту среду своей, потому что мне нравится классическая, и прежде всего старинная, музыка. Моцарт, Гайдн, Гендель и Глюк — это мой мир, и профессия во многом определила характер моего образа жизни, но я боюсь потерять себя. Вокруг примадонн вырастает такой нимб недоступности и величия. Они сами в какой-то момент начинают верить в придуманный пиарщиками образ и отрываются от действительности, живут за облаками, пьют нектар из Аполлоновых амфор. Я не могу гарантировать, что не стану такой со временем, но пока я контролирую ситуацию, хочу проводить часть времени там, где живут мои сверстники.
— Но не все же «бронзовеют». Патрисия Петибон, Сьюзан Грэм, Анна Нетребко, Ангела Деноке — они кажутся вполне современными.
— Это так, но они выживают за счет «легкомысленного» материала. У Патрисии такая форма, что ей балерины завидуют, и она развлекается сама и развлекает публику концертами, которые превращает в спектакли. Грэм, насколько мне известно, не слезает с коня на собственном ранчо — это тоже хороший выход эмоциям. Нетребко поет много недоступного мне Верди и Пуччини, а в их операх обитают живые люди из плоти и крови, такие, как Виолетта Валери, Мими. Деноке нравится быть ученой дамой — она любит только сложную музыку и прежде всего немецкую. Завидую ее самодостаточности. А у меня фактурная внешность, которая диктует мне, кто я и что я.
— То есть на роль хищницы Армиды вас выбрала ваша внешность?
— Думаю, да. И специфика голоса. Он у меня немного агрессивный, хотя эта гайдновская Армида, что я пою сейчас в Зальцбурге, самая спокойная из всех Армид.
— Какая из них ваша любимая?
— Вообще-то мне нравится по характеру персонажа Армида из оперы Люлли, но я ее не исполняю. По музыке я предпочитаю героиню Глюка — он написал очень нервную и чувственную музыку для Армиды, как, впрочем, и Гендель. У Йоммелли в «Покинутой Армиде» интересная трактовка героини, но по темпераменту — это не мое. Когда я записывала диск с ариями из «Армид», Йоммелли был самым серьезным испытанием для моего голоса.
— То есть петь агрессивную и мстительную Электру в «Идоменее» вам нравится?
— Очень. Юрген Розе (постановщик «Идоменея» в Мюнхене. — Е.Б.) придумал великолепную трактовку Электры. Она не сама по себе злая, а по воле богов. Ее терзают персонифицированные страсти, как это было с большими героями древнегреческих трагедий. Розе объяснял, что Моцарт имел в виду все-таки более конкретные чувства для Электры: злая и ревнивая героиня в XVIII была только злой и ревнивой, то есть противной, неприятной женщиной. Но моя Электра была спасена Розе в человеческом плане — она хорошая и добрая, только одержимая злыми демонами.
— Слышала, что у вас грандиозные планы на будущий сезон — три дебюта на серьезных оперных сценах?
— Это так волнительно. Мне предложили петь с Йонасом Кауфманном премьеру «Лоэнгрина» в Байройте следующим летом. Труднейшая партия Эльзы появится в моем репертуаре.В ноябре мне предстоит дебют в Метрополитен — я буду петь там Графиню в «Свадьбе Фигаро» с Людовиком Тезье в роли графа Альмавивы, а в июне — дебют в Ковент Гарден: снова Графиня, но на этот раз с Мариушем Квеченем. Через два месяца буду петь Дездемону в Америке, начну таким образом осваивать Верди.
— В Россию не приедете?
— Были разговоры по поводу Москвы, но, скорее всего, не выберусь из-за времени. Позже.
— Вы расторгли контракт с Баварской Оперой или пока в штате там работаете?
— Не расторгла, но у меня с ними будет особый контракт. В наступающем сезоне я не смогу петь там так много, как раньше. Рвать связи тоже не хочется — из-за Электры в «Идоменее» прежде всего, я влюблена в эту постановку.
