На Зальцбургском фестивале выступила Магдалена Кожена, известная чешская меццо-сопрано, но не в качестве одного из участников оперных премьер, а с собственным лидерабендом в сопровождении знаменитой японской пианистки Митцуко Ушиды.
Поскольку все мероприятия этого фестиваля проходят под единым девизом, каковым в этом году стала простая и вместе с тем вызывающая фраза «Игра сильных», внутри программы лидерабендов разыгралась своя интрига. Первым выступал баритон Матиас Герне в сопровождении Давида Фрая. Эта пара представляла только немецкую музыку — Вольфа и Листа. Хотя тема не была прописана, было понятно, что на этом лидерабенде преимущественно «говорили» о величии сил природы.
Француженка Патрисия Петибон, которой достался второй лидерабенд, была в своем репертуаре. Этим летом она дебютировала в Зальцбурге в роли Деспины в «Так поступают все женщины», хотя до этого уже появлялась здесь в опере Генделя и с концертом. Нынешний выход она обставила со столь любимой ею изящной помпой. В качестве постановщика вечера привезла с собой влиятельного парижского режиссера, руководителя Театра Одеон Оливье Пи. Однажды в Москве Патрисия устраивала нечто подобное, но формата Бетховенского зала Большого театра ей тогда оказалось маловато. Зато в Зальцбурге на большой сцене «Дома для Моцарта» она показала, на что способна. Игровая, очень кокетливая певица десять раз за вечер меняла прически, платья и даже выражение лукавого лица. Она пела Копленда, Бизе, Хана, де Фалью и своего коронного Сати. За него она и получила самые горячие аплодисменты зала и сотни новых поклонников, которые потом долго не расходились, ожидая, когда парижская «дива», как две капли воды похожая на Амели из одноименного фильма Женэ, выйдет подписывать программки.
Магдалене Кожене уже не надо было никому ничего доказывать — после «Идоменея», где она феерически спела и сыграла Идаманта в год Моцарта (2006), в ее таланте больше никто не сомневался. И первый ее успешный конкурс в 1995 году проходил в Зальцбурге. Тем не менее местные зрители так и не полюбили ее так, как, скажем, нашу бывшую соотечественницу Анну Нетребко. На концерт Кожены можно было достать билеты и перед спектаклем, а на лидерабенд, составленный исключительно из русской музыки Римского-Корсакова и Чайковского в исполнении Нетребко и Баренбойма, билеты были раскуплены месяца за четыре до начала фестиваля.
Мода на Нетребко не проходит, наоборот, она усиливается. Роскошная Анна — в бриллиантах и золотом платье с сумасшедшим декольте — вызывающе смотрит на мир из витрин всех книжных магазинов.
Увы, другим певицам не так везет в Зальцбурге. На мой взгляд, концерт Кожены был гораздо тоньше и интереснее, о чем я расскажу дальше, хотя, с другой стороны, у австрийцев не столь много, как у нас, возможностей послушать русскую музыку, да еще в таком звездном исполнении. Пятый концерт был у Томаса Квастхоффа. В паре с Ларсом Фогтом он исполнял только серьезную немецкоязычную музыку — Малера, Брамса, Франка Мартина, Ариберта Райманна. Солидность господина Квастхоффа понятна — в этом году он работает в Зальцбурге и как профессор, ведущий мастер-классы.
После интеллектуального немецкого баритона на сцену выходил перуанский соловей Хуан Диего Флорес, концерт которого назывался «ариенабенд», то есть вечер арий. Можно сказать, что у него был здесь своеобразный дебют, и очень успешный: идут разговоры о том, чтобы пригласить Флореса в какую-нибудь постановку. Сам маэстро Мути хочет этого, но график певца уж очень плотно забит. Ничего странного в том, что Флорес вернулся в Зальцбург только сейчас, после семилетнего перерыва (в 2002 году он пел в «Деве озера»). Он мало исполняет Моцарта и прочих австрийцев, а оперы Россини — Доницетти — Беллини появляются в репертуаре фестиваля не так часто. Последний концерт — лидерматине — отдан Йонасу Кауфману. Лучший немецкий тенор выбрал Листа, Бриттена и Рихарда Штрауса. Он, а ему поручено закрывать фестиваль 30 августа, будет развивать любовную тему — споет сонеты Петрарки и Микеланджело и лирические песни Штрауса.
Вернемся, однако, к концерту Магдалены Кожены. Эта певица — совершенно непредсказуемая. Она родилась в Чехословакии, там же училась, но после учебы сразу из страны уехала. Мечтая о французском вокальном репертуаре, она поселилась во Франции и не просто выучила французский язык как простая эмигрантка, но довела его до такого совершенства, что ее исполнение оперных арий на этом зыке признали эталонным. Большой резонанс имел выход ее диска с «Пеллеасом и Мелизандой».
В любой постановке Магдалена была желанной гостьей, так как не боялась на сцене ничего. Любая, даже бредовая идея режиссера при участии Кожены обретала смысл. Когда певица (а ей всего-то 35 лет) освоилась с французским стилем, она взяла новый курс — на немецкую и английскую музыку — в основном через камерный репертуар. Она записала много дисков с вокальным наследием Баха и Генделя, параллельно набирая в актив оперы на итальянском.
Только что вышел новый ее альбом «Вивальди» (производство «ARCHIV»). Она поет арии из опер Вивальди в сопровождении Венецианского барочного оркестра под руководством Андреа Маркона. Для зальцбургского концерта (она его повторит позже на Люцернском фестивале, где в этом году она стала главной героиней, вокруг которой построили половину фестиваля) она выбрала лучшее из того, что умеет петь.
Не было Генделя и Вивальди, но только потому, что они писали прежде всего оперы, а не вокальные циклы. Она взяла любовные песни Пёрселла, те самые, которые так любят контратеноры, — на стихи Дрейдена, Хевенингема и Нортона. Очень приятно было слушать слова со смыслом, а не лепетание ангелов в духе Жарусски.
Потом она спела «Жизнь и любовь женщины» Шумана — и все было бы замечательно (дикция певицы совершенно фантастическая), если бы можно было ей поверить. Ее мощный, совсем не женский, и даже местами агрессивно дикий голос находился в конфликте со смыслом нежных стихов Шамиссо. Когда она в конце седьмой песни произносит: «Ты — мой мир», — за героя становится страшно, потому что мир Магдалены Кожены — это terra incognita, бермудский треугольник. Темы интеллектуальных «Семи ранних песен» Берга подходят Кожене больше, но, с другой стороны, слишком отвлеченные для такой страстной натуры, как она. После концерта удалось задать несколько вопросов Магдалене Кожене.
— Я понимаю, что вы рано утром уже должны быть в Люцерне, но все-таки, учитывая, что вы не скоро появитесь в Москве, хочется кое-что разузнать. Почему вы в этом сезоне так мало пели на оперной сцене?
— Оперы очень выматывают меня эмоционально. Мне всего тридцать пять лет, а я чувствую, что мне гораздо больше, как будто я прожила уже несколько жизней. Мы с вами общались в Лондоне после «Золушки», я помню. Так вот после того Россини в Лондоне я приходила в себя чуть ли не полгода. И трудности мои не были связаны с голосом — я не устала, но сил на новое было мало. Я могу делать только то, что я действительно могу делать. И потом, я не хочу надолго отдаляться от Саймона Рэттла, моего мужа, и детей. Поэтому предпочитаю записывать диски и давать концерты. Песенный репертуар бесконечен, а я еще много чего не умею.
— Боитесь, что кто-то перехватит у вас Рэттла?
— Нет, конечно. Просто хочу работать вместе с ним, под его руководством. А может, это он хочет под моим руководством жить, сложно сказать. Диск с Моцартом, который мы вместе сделали, — мой любимый, и Саймон доволен его качеством. Вы спрашивали про оперы: я готовлю кое-что, Рэттл будет дирижировать.
— Вам нравится жить в Берлине? Когда я слушала ваш диск «Песни моей матери», поняла, что вы сильно ностальгируете по своей славянской родине.
— Это есть. Но родная культура — это же не только трава зеленая у дома. Томики Кафки у меня всегда под рукой. Как почувствую, что становлюсь слишком западной, буржуазной, бегу к книжному шкафу, достаю «Процесс» или «Америку» и читаю с того места, где открылось. Рэттл то же самое делает на своей половине дома — устанет от немецкого языка и берлинской суеты, всяких стрессов в оркестре и к Джону Донну или Теннисону сбегает. Литература спасает от депрессии.
