Один из крупнейших среди ныне живущих дирижеров, ярчайший представитель ленинградской школы, Марис Янсонс родился в Риге в семье дирижера Арвида Янсонса. Окончил Ленинградскую консерваторию, учился дирижированию у Герберта фон Караяна в Зальцбурге и у Ганса Сваровского в Вене. Победил на Международном конкурсе Караяна в 1971 году. С 1973 года работал рука об руку с Евгением Мравинским в первом оркестре Ленинградской филармонии.
С 1979 года возглавлял филармонический оркестр Осло, с 1997-го по 2004-й был главным дирижером Питтсбургского симфонического оркестра. Сегодня Марис Янсонс возглавляет оркестры Баварского радио (Мюнхен) и «Консертгебау» (Амстердам). Также регулярно появляется за пультом других коллективов топ-класса. На минувшем Зальцбургском фестивале продирижировал двумя концертами Венского филармонического оркестра, после которых и состоялась эта беседа.
— У вас крайне насыщенный концертный график. Находите ли время для отдыха?
— Этим летом отдохнул впервые за долгое время — пять недель не дирижировал. Хотя партитур из рук не выпускал, иначе попал бы в очень сложную ситуацию: скоро у меня подряд несколько разных программ, я бы их просто не успел подготовить. Две симфонии Брукнера, «Турангалила» Мессиана, Органный концерт Пуленка, «Картинки с выставки» Мусоргского, «Море» Дебюсси, две симфонии Бетховена, 88-я симфония Гайдна — и это еще не все, и в самое ближайшее время! Представляете?
А есть и совсем новые произведения. Сейчас я с оркестром Баварского радио начинаю бетховенский цикл, и каждый концерт будет открываться специально написанным сочинением одного из наших современников. В первой программе будут Бетховен и Йорг Уидманн, во второй — Бетховен и Родион Щедрин. Я их ни в чем не ограничиваю, они совершенно свободны. Надеюсь, Гия Канчели тоже напишет... Очень хотел бы, чтобы Джон Адамс нам что-нибудь написал, но он так занят. Просил Арво Пярта — ему тоже некогда. Но мы будем еще искать — может быть, обращусь к Кайе Саариахо или Магнусу Линдбергу. Цикл будет продолжаться и в следующем сезоне, так что время еще есть.
— В последние годы вы приезжали в Зальцбург с одним из своих оркестров, почему на этот раз сюда не приехал ни один из них?
— Мне и прежде случалось приезжать без них, а последние три года действительно нас приглашали вместе, и я считал своим долгом приезжать именно с ними. Но иногда не получается — трудно отказаться, когда оркестр Венской филармонии приглашает сыграть программу. И если я скажу своим музыкантам, что из-за этого куда-то с ними не поеду, им будет обидно. Мне еще повезло, что летом оркестр Баварского радио в отпуске...
— Как возникла программа, которую вы представляли в Зальцбурге?
— Мы ее придумали совместно с фестивалем. Их идея была — собрать сочинения, связанные с природой. «Летний ветер» — раннее, романтическое сочинение Веберна. Далее — «Летние ночи» Берлиоза с Элиной Гаранчей, где через природу раскрывается внутренний мир человека. И Вторая симфония Брамса — за исключением финала, это пастораль, соприкосновение с природой. Он сам писал, что идея первой темы пришла к нему, когда он катался на лодке: первые три ноты — это покачивание лодки на воде. Получилась, по-моему, очень интересная программа с тематическим обрамлением.
— Чего за эти годы вам удалось добиться в ваших двух оркестрах?
— Самым главным было добиться музыкального взаимопонимания, найти общий язык; это нам удалось, мы очень сблизились с обоими оркестрами. Когда меня приглашали, то я чувствовал, что у нас много общего. Но мог ошибиться, ведь одно дело — когда ты приезжаешь как гость, а другое — когда оркестр становится твоим: неизвестно, как это будет развиваться дальше.
Сейчас у меня в Мюнхене шестой сезон, в Амстердаме — пятый, и можно сказать, что мы идем одной дорогой. В Мюнхене у меня контракт до 2012 года, в Амстердаме — без ограничения, каждый год я подписываю его вновь. Не люблю долгих контрактов, потому что никогда не знаешь, где наступит момент, когда между вами уже не будет прежнего понимания. И если он наступает, надо сразу уходить. Разорвать контракт, конечно, можно, но так редко делают, а если у тебя к этому месту душа не лежит, а ты должен по контракту еще два-три года отработать, это неестественно, это никому не нужно. Поэтому, если все хорошо, — работаем дальше. А если нет той свежести — лучше разойтись.
Люди ведь все чаще хотят каких-то изменений, чего-то нового, внимание долго ни на чем не сосредотачивается. Катастрофически с этой точки зрения обстоит дело в Америке, где вообще не умеют концентрироваться — не в музыкальном смысле, а вообще: сто пятьдесят телепрограмм, заскучал на одной, включил другую, третью... А так, чтобы долго, на годы куда-то погружаться, — это сейчас мало где происходит. Разве что, может быть, в драматических театрах, где крепко срослись актеры и режиссер.
— До вашего прихода оркестр Баварского радио мало гастролировал, удалось ли вам это изменить?
— Да, мы с ними всюду побывали. И в Европе гастролировали, и в Америке не раз, и в Японии, и в Китае... В общем, сейчас оркестр ездит регулярно, как нормальный коллектив топ-класса. Следующей весной намечены гастроли оркестра Баварского радио в Москве и Петербурге. Мы планируем приехать в апреле, сыграем Брамса, Вагнера и Штрауса. Но оказалось, что нашу поездку чрезвычайно трудно организовать, гастроли в других странах проходят гораздо легче. Если, конечно, не считать Китая, куда мы ездили недавно: началось с того, что оркестр отказался лететь самолетом китайской авиакомпании. Мы получили в итоге гарантии — самолет будет американский — и полетели, зато гастроли прошли потрясающе. Возможно, уровень понимания классической музыки в Китае еще не такой, как в Японии, Южной Корее или даже на Тайване, но степень их интереса, энтузиазма невозможно себе представить. Должен вам сказать, я нигде не давал столько автографов, как там.
— Есть ли отличия между репертуаром оркестров, которые вы возглавляете?
— В обоих случаях моя политика — максимально широкий репертуар. Особенно в первые годы, когда мы с оркестрами проходили и классический, и романтический, и современный репертуары. Например, с «Консертгебау» сейчас везем в Люцерн «Турангалилу» Мессиана. А в Мюнхене мы с этого сезона начинаем бетховенский цикл. Впрочем, симфонии Бетховена и Гайдна я делаю постоянно. Естественно, всегда исполняются Моцарт, Шуман, Штраус, Вагнер, Брамс, Малер, Равель, Дебюсси, Шостакович, Чайковский.
Понять, чего нам не хватает, в каком направлении надо работать, что получается, а что не очень, — эти вопросы для меня по-прежнему открыты. Если ты концентрируешься на узком репертуаре, ты очень ограниченный музыкант. Правда, все не может одинаково хорошо получаться даже у Караяна, но уровень исполнения должен быть приемлемым в любом случае. Когда в Мюнхене или Амстердаме я дирижирую Седьмую симфонию Бетховена, то не буду ее повторять на следующий сезон. И гастрольные программы тем более не повторяю.
— Пересекаются ли программы «Консертгебау» и оркестра Баварского радио?
— Да, случается: как главный дирижер двух коллективов такого уровня, я просто не имею права ни в одном из них отстаивать свои собственные интересы и отказываться, например, от симфонии Брамса в Мюнхене, если только что делал ее в Амстердаме. О своих интересах я тут должен забыть начисто и обоим оркестрам служить одинаково. Это отнюдь не легко, я все время занимаюсь как проклятый — мне надо одолеть невероятное количество репертуара... Слава богу, за свою жизнь я продирижировал уже почти все, но повторять все равно приходится. Конечно, если в двух оркестрах случаются совпадения, для меня это даже лучше. Так будет, например, с Четвертой симфонией Брукнера, которую я делаю в октябре с одним оркестром и в ноябре с другим, но это один подобный случай за весь сезон! Все это интересно, но отнимает очень много сил.
— К огорчению москвичей, вы отказались от участия в постановке «Кармен» Большого театра, а потом практически в то же время дирижировали эту оперу в Петербурге. Случайное совпадение?
— Да, конечно. От московской постановки я отказался потому, что там надо было проводить много времени. Никаких идеологических причин тут нет, приглашение Дэвида Паунтни было нашей с Большим театром совместной инициативой. До каких бы то ни было расхождений просто не дошло — я понял, что не смогу. Слышал, постановка получилась неудачной. Знаю, что Юрий Темирканов был очень недоволен режиссером. Я не успел с ним поговорить, но мне кажется, что из-за этого он и дирижировал без энтузиазма. Бывает ведь так, что дирижер думает: ты, мол, ставь, как хочешь, а я музыкально покажу все, что нужно.
А что касается концертного исполнения «Кармен» в Петербурге, то меня консерватория очень давно просила что-нибудь сделать. Когда-то я был музыкальным руководителем «Кармен», поставленной как раз в оперной студии консерватории, потом этот спектакль сняли... Консерватория просила годами, а у меня все нет времени, и так неудобно было отказывать Александру Чайковскому, который еще был ректором в тот момент... И когда у меня выпали две свободные недельки, я подумал, почему бы не сделать что-то. Правда, работать было ужасно трудно, я заболел после этого — так устал! Студенты — ребята хорошие, хотя в их глазах я не видел горения от учебы. В мое время учебный дух в консерватории ощущался как-то сильнее, а сейчас, видимо, люди думают о заработке, им не хватает времени...
— Ваше мнение по поводу недавней смены руководства в Петербургской консерватории?
— Я очень сожалею об отставке Александра Чайковского. Не знаю точно, что там произошло, но уверен: какие бы то ни было финансовые махинации не могут к нему иметь отношения, он не тот человек. Он в этом вообще не разбирается, он музыкант, и именно это давало консерватории импульс, давало новые идеи. Вероятно, когда Глазунов был ректором, он тоже не слишком разбирался в учебном процессе, но его личность, его авторитет были для консерватории необыкновенно важны. Если ты утверждаешь, что там пропали деньги, — иди и проверь. И если это так, то виновные, конечно, должны быть наказаны. Но все получилось очень несправедливо. Не помню, какие там суммы, но у нас в стране воруют в гораздо более крупных размерах. Думаю, что кому-то очень надо было освободить это место. Я считаю, что для консерватории с точки зрения творчества это большая неудача.
— Вы собираетесь ставить в Амстердаме «Кармен»...
— Скоро я впервые встречаюсь с постановщиком Робертом Карсеном и очень жду этой встречи — пока я не представляю себе, что у нас получится. С режиссерами сейчас работать все труднее. Кто из них очень хорош, так это Вилли Деккер. Я бы мечтал работать с ним вместе. Правда, Мартин Кушей, с которым мы делали «Леди Макбет Мценского уезда», — тоже замечательный мастер, но Деккеру я внутренне доверяю еще больше. Он не станет заниматься дешевкой. Из «Травиаты» он мог сделать такую вульгарщину, там для этого ничего и придумывать не надо: он соблазнам не поддался — вот это тонкость.
— С обоими оркестрами вы делаете немало записей, справедливо полагая, что это в первую очередь документ эпохи. И все же, что известно об успехе этих записей на рынке?
— Во-первых, с «Консертгебау» мы не связаны ни с какой фирмой, у нас свой лейбл. Скоро свой лейбл открывает и Баварское радио, ведь оно записывает все концерты оркестра, там буквально миллионы записей разных лет — и свежих, и со времен Рафаэля Кубелика и Ойгена Йохума. Во-вторых, продажами дирекция «Консертгебау» довольна, хотя меня это мало интересует: сегодня ты все равно много дисков не продашь, и счастливее от этого я не стану. Хотя симфония Дворжака «Из Нового Света», одна из первых наших записей с «Консертгебау», продавалась очень здорово. А «Глория» Пуленка с «Литургической» симфонией Онеггера продается хуже, хотя запись отличная. «Консертгебау» очень хорошо французскую музыку играет... впрочем, они все играют отлично.
А оркестр Баварского радио — чемпион по части современной музыки, никто больше столько премьер не исполняет. Музыка, правда, бывает разного уровня, часто второго сорта. Карл Амадеус Хартман в пятидесятые годы открыл абонемент «Musica Viva», где звучат только новые сочинения — пять концертов в сезон по три-четыре свежих произведения. Все эти исполнения записаны, и лучшее из этого хорошо бы выпустить. Я в этом цикле пока не участвовал, но обязательно буду. Только на плохую музыку тратить время не стану, выберу то, к чему у меня будет свое отношение, где я смогу что-либо выразить.
— Кого из современных композиторов вы регулярно исполняете?
— Ханса Вернера Хенце, Лючано Берио, Родиона Щедрина, Кшиштофа Пендерецкого, Луку Францескони... Очень талантливые композиторы — Майкл Догерти, Майкл Херш, молодые американцы. Мессиана играю очень много и с огромным удовольствием. Представляете, его «Турангалилу» я не дирижировал никогда в жизни, в июне впервые ее сделал. Я был в таком восторге, музыка настолько меня захватила, что творчески для меня это было самое яркое событие сезона. У каждого сезона есть свой пик — скажем, два года назад меня так же сильно захватила «Леди Макбет Мценского уезда». А год назад, как ни странно, — Девятая симфония Бетховена. И сейчас у меня тоже период Бетховена, как был период Малера когда-то. Эта страсть никуда не исчезает, скажем, Гайдн мне всегда был очень близок, но я просто сходил с ума по «Турангалиле» и сейчас так же — по Бетховену.
— Вы успеваете бывать в Петербурге?
— Сейчас приеду туда на пять дней, не больше того, представляете себе? Это по-прежнему мой настоящий дом, после каждого тура мы с женой возвращаемся туда. Я обожаю Петербург и чувствую себя там замечательно. Правда, я, конечно, не сталкиваюсь с трудностями жизни в нашей стране так, как те, кто живет в ней постоянно, поэтому, наверное, и воспринимаю эти трудности легче. Но и мне знакомы такие проблемы, как вызов водопроводчика, поход в сберкассу, сбор необходимых бумаг... К счастью, это не самое главное в жизни, все это проходит. Было бы здоровье...
— Кстати, верно ли, что вы могли бы стать врачом, если бы не стали музыкантом?
— Да, я всегда очень интересовался медициной. Прежде я часто отдыхал в Ялте в Доме актера, и там был медпункт. На пляже сидишь, болтаешь о том о сем, в том числе о болезнях, да какие у кого с собой лекарства. А я их всегда с собой беру очень много на всякий случай. Кто-то мне пожаловался, а я говорю — примите вот это. А вы специалист? — спрашивают. Да нет, говорю, просто интересуюсь немножко. И ко мне стали приходить люди, а потом по Дому актера пошел слух, что в медпункт ходить не надо, а надо идти сразу ко мне. Я не знал, куда мне деться! Особенно часто подходили люди из провинции, которые, может быть, кроме парацетамола, других лекарств не знают. Просили поставить им диагноз, я пытался помочь, но мне было очень смешно.
Вениамин Шлосман
